Владимир Набоков: pro et contra. Tом 2
Шрифт:
Это один из сравнительно ранних примеров той поэтики позднего русского стихотворного Набокова (в качестве высшего взлета включающей «С серого севера…»), для которой характерен ряд особенностей, отчетливо противопоставляющих ее, в частности, набоковской поэтической манере двадцатых и даже тридцатых годов. Четкость и «классичность» на некоторых уровнях организации текста подчеркнуто размывается. Утрачивается метрико-ритмическая «правильность»: в данном стихотворении это проявляется в сверхсхемных ударениях на первых слогах строк в последнем четверостишии, что и делает ямбы неправильными;в других текстах Набоков может и вовсе выходить за пределы силлабо-тонической метрики. Рифма, в соответствии с «футуристической» традицией (Маяковский, Пастернак, Цветаева и др.), движется от точности к комбинации неточности и богатства ( настойчиво —
Наряду с этим возрастает напряженность синтаксиса (все стихотворение — единое предложение, и подлежащее первого простого предложения, — второе оказывается безличным, — появляется только в строке 6 после двух деепричастных оборотов, один из которых занимает две строки, а другой — три) и особенно спаянность звуковой структуры стиха, выдвигающая на первый план звукосмысловые — паронимические и анаграмматические — отношения.
Стихотворение определенно аллитерировано на л', специально на лии несколько в меньшей степени на ле: последний, лиясь, листами, зелени, олива, листва, плещет, лелеять, если, если, лилия, если, близкая— 15 употреблений на приблизительно 250 звуков, т. е. 6 %, что превышает среднюю частотность этого звука в русской речи (1,71 %, по данным А. М. Пешковского), [22] более чем в три с половиной раза. Но внутри этого общего аллитерационного потока выделяются и более тесные соотношения.
22
Пешковский А. М.Десять тысяч звуков // Пешковский А. М. Сборник статей. Л.; М., 1925. С. 183.
Своеобразным звукосмысловым центром становится глагол литься,представленный в тексте в форме лиясь.Сочетание паронимической соотнесенности и синтаксической связанности рождает квазиэтимологические фигуры: сначала лиясь… листами,которая затем продолжается в лиясь… листва,и, наконец, лиясь… олива,что придает и листам-листве,и оливеощутимую сему «нечто льющееся».
Но этим отнюдь не ограничивается экспансия глагола литься:в типичных для Набокова ассоциативных звукосмысловых подтекстах, синонимических и квазисинонимических, он представлен еще по крайней мере трижды. В семантической основе глагола лежит «движение воды», а значит, к анализируемому комплексу подключается гроза,особенно в плане метонимического соответствия гроза — ливень.Так как проходить… от зелени… до серебристостиозначает «одному предмету менять цвета, играть цветами», в подтексте оказывается и глагол переливаться: *переливаясь перед грозой.Наконец, олива плещет:это значение «трепетать, колебаться в воздухе», но другие значения того же глагола связаны с движением жидкости: река плещет (лиясь), плескать на что-то (=лить), расплескивать (=проливать).
Неподалеку обнаруживаются и «сиреневые» подтексты этого стихотворения. Как известно, сирень относится к роду олив; в комментарии к «Евгению Онегину» Набоков назвал сирень эмансипировавшейся родственницей ценимой в домашнем хозяйстве маслины [23] — в английском тексте комментария utilitarian olive— ср. олива бедная.
Одновременно с этим ботаническим указанием, л'– лексемы, и особенно с удвоением лелеять, лилея,а также лиясь,с
23
Набоков В.Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. М., 1999. С. 402.
24
Арапова Н. С.Сирень // Русская речь. 1994. № 5. С. 124.
Между тем это еще не все — ни в аспекте «сиреневых» подтекстов, ни в аспекте «разгадок» и даже «загадок» этого стихотворения; кажется, можно нащупать ход вглубь, к некоему устойчивому ассоциативному комплексу, проявляющемуся в разных набоковских текстах.
Итак, лилия в овраге:цветок, и звучание, как у французской сирени. Здесь же одобрение бродяги, зоркие глаза,а также близкая грозаи ее предвестие с немного эмфатизированным в последний раз,с которого начинается все стихотворение.
У Набокова есть стихотворение, где оврагупоминается не раз, и в совершенно недвусмысленном контексте — «Расстрел» (1927; Стих., 226):
Бывают ночи: только лягу, в Россию поплывет кровать; и вот ведут меня к оврагу, ведут к оврагуубивать.В последних строках оврагпоявляется в соседстве ближайшего к сиренидвойника-заместителя:
…Россия, звезды, ночь расстрела и весь в черемухе овраг!Зоркие глазаполучают здесь аналог в строке:
в глаза, как пристальное дуло…,что соответствует типичным у Набокова перекличкам с использованием синонимии (зоркий — пристальный)и мене синтаксических позиций (зоркие глаза — пристально в глаза); пристальное«Расстрела» находит паронимическое соответствие в «Неправильных ямбах» в рифмующейся паре листами — перстами.
Но это отнюдь не все. Следуя за темой расстрела,можно прийти к «Дару», к реконструкции Федором одного из возможных вариантов гибели его отца: его расстрелу,во время которого тот следил за ночницей поощрительным взглядом(ср. если б не зоркие глаза и одобрение…), каким ранее он приветствовал розовых посетительниц сирени.Роль оврагаздесь выполняет огород(III, 124).
Все это позволяет читать в последний раз«Неправильных ямбов» со всей серьезностью этих слов, близкую грозукак близкую гибель, и вообще текст превращается в рассказ о предсмертном мужестве художника (в частности, перед лицом того, кто может это оценить). Что же касается подтекстовой сирени,то она буквально обступает стихотворение: со стороны оливы,со стороны л'– аллитераций и лилии,со стороны оврага(овраг— черемуха — сирень или овраг — расстрел — сирень) и, может быть, где-нибудь еще, пока незамеченная.