Владимир Ост
Шрифт:
Да, все сходилось: вопреки удивительному везению, которое сопровождало его на протяжении всей эпопеи побега, Владимир все-таки оставил в квартире Галины улику. Обычные наручные часы превратились в часовой механизм, подключенный к жизненной бомбе.
С другой стороны, подумал Осташов, часы – это, слава богу, не туфли, и есть крупный шанс, что Букорев их не обнаружит. Ведь часы могли завалиться в какое-нибудь малодоступное место. Тогда их, по его просьбе, найдет Галина. А если они лежат на виду? Что тогда? А ничего, успокаивал себя Владимир, и в этом случае, скорее всего, первой их заметит Галя, а не муженек:
– Может, ты еще скажешь, что и денег у тебя нет? – прервал размышления Осташова все тот же невзрачный тип, суженные глаза которого излучали уже откровенное хамство и какую-то подлую веселость.
– Чего-чего?
– Братан, гони бабки. Тебе сказано. Быстро.
Осташов не успел даже удивиться этой наглости.
– «Братан», – не задумываясь, передразнил он замухрышку, – а не пошел бы ты на хер? Быстро.
Оппонент, казалось, только этого и ждал. Ухмыльнувшись, он сунул правую руку в карман широких брюк и, как-то поскучнев, чуть ли не зевая, вплотную подступил к Осташову. И немедленно Владимир почувствовал удар в живот. Не очень-то сильный, обычный, как ему показалось, удар кулаком, но в животе от него почему-то стало прохладно.
Осташов замахнулся, чтобы ответить наглецу, но тот отпрянул, и в руке его Владимир увидел довольно длинный нож, с которого на асфальт капнули несколько тяжких красных капель.
Осташов обмер. На какой-то миг им овладело недоумение по поводу глупости и несуразности происходящего, но уже в следующую секунду все его мысли и чувства были начисто сметены настоящим, парализующим, животным страхом. Легкая прохлада в животе мгновенно превратилась в ледяную волну, которая прокатилась по всему телу. Неужели это все? Вот так, внезапно и совершенно бестолково умереть? Ни с того ни с сего! Погибнуть от руки какого-то урода?! Как же такое может быть? Он тронул место, куда пришелся удар, и ощутил на ладони липкую влагу.
Паренек, между тем, задвинул выкидное лезвие в ручку ножа, спрятал холодное оружие обратно в карман и, посмеиваясь, стал отступать.
Держась за рану, Осташов отметил про себя, что непосредственно от удара ножом он ничуть не обессилел, что он не чувствует особой боли и что нет никакой нужды с криками и стонами валиться наземь, как это делают при аналогичных обстоятельствах герои кинофильмов. Более того, Владимир ощущал полную уверенность в том, что он в состоянии догнать эту улыбчивую тварь и забить голыми руками до смерти. А его, Осташова, собственная смерть сейчас никак невозможна. Без всяких подкрепляющих причин и доказательств – просто не-воз-мож-на! Владимир почувствовал уверенность в том, что ситуация для него совершенно неопасна. Ну пырнули финкой в живот – надо в больницу, чего тут такого страшного? Осташов вдруг вспомнил свое то ли сновидение, то ли видение со скачущим скифом и летящей ему в спину стрелой, и решил почему-то, что тогда, во время этой фантазии у него даже было больше оснований для беспокойства за свою жизнь, чем при данных обстоятельствах.
Владимир переводил взгляд то на свою окровавленную руку, то на медленно расползавшееся красно-бурое пятно на рубахе, и все еще не до конца верил в случившееся. Когда он наконец поднял взгляд, вопрошавший мир о смысле происходящего, то увидел, как замухрышка достиг поворота и скрылся из виду за кустом с желтой осенней листвой.
Глава 17. Без фигур
Василий Наводничий постучал по закрашенному белой краской стеклу, в котором было прорезано круглое окошко.
В ответ – тишина.
Василий посмотрел на надпись «Справки», бровью покрывавшую окошечко, и громко сказал:
– Алле, мне нужна справка.
– Сейчас-сейчас, – донесся откуда-то из-за стекла старушечий голос. – Чайку не отойдешь попить, все идут и идут.
За окошком показалась пожилая женщина в белом халате.
– Добрый день, мне нужно попасть к Осташову. Имя – Владимир. Он вчера, вроде, к вам в больницу поступил.
Старушка села за стол, стоявший по ту сторону стекла, и надела очки.
– Сейчас посмотрю… Все торопливые такие. Это вам надо сейчас выйти на улицу, потом так вот направо, налево, пройдете так вот корпус, и потом там будет арка такая на проход. И вниз. Пожалуйста.
Последние слова женщина сказала, уже удаляясь за внутреннюю дверь, из-за которой только что и появилась.
Застегнув «молнию» на своей коричневой кожаной куртке, Наводничий вышел из корпуса приемного отделения и уверенной походкой направился по территории больницы, по аллее. Достигнув нужной, как ему казалось, арочной двери, он вошел в нее и стал спускаться по лестнице.
– С каких это пор больничные палаты в подвалах стали размещать? – сказал он вслух. – Дожили. Какой-то песец – пушистый зверь в стране творится.
Подвальный коридор, по которому шел Василий, был мрачен, а закончился и вовсе обитой жестью дверью с табличкой «Морг».
Наводничий в недоумении огляделся.
– Навестил, называется, товарища, – помрачнев и оглянувшись, тихо сказал он в пустоту коридора.
Василий взялся за ручку двери, дернул пару раз, дверь была заперта. Он постучал в нее кулаком – тишина.
– А фоторепортаж из морга я еще никогда не делал… – сказал Наводничий и, сложив ладони пиалой вокруг рта и приложив это приспособление кумулятивного действия к тонкой щели между дверью и косяком, крикнул:
– Эй, в морге, есть кто живой?
Никто не отозвался.
– «Вот так направо, вот так налево и вот так вниз», – голосом старушки из справочного окошка сказал Василий и с чувством добавил: – Старая дура, хоть бы предупредила, что Володька уже… – Наводничий помрачнел. – Черт, жаль.
* * *
Григорий Хлобыстин курил у входа в офис фирмы «Граунд+», когда с тем же намерением покурить из двери вышли Ия и Анна.
– Девчонки, вы, как всегда, вовремя.
– А что такое? – спросила Ия.
– Не видишь, что ли, скоро дождь начнется. Как пойдет – и до вечера, и опять придется в конуре смолить.
– Да, блин, не май уже месяц, – сказала Ия и посмотрела по сторонам на рядом стоящие осины, с которых порыв ветра сорвал стаю засохших листьев. Листья заскакали по асфальту, как воробьи.