Владимир Путин

Медведев Рой Александрович

В списках самых крупных и влиятельных лидеров российского бизнеса почти всегда можно было встретить имена Бориса Березовского, Владимира Гусинского, Романа Абрамовича, Анатолия Чубайса, Рема Вяхирева, Александра Мамута, Вагита Алекперова, Петра Авена, Владимира Потанина, Михаила Фридмана, Олега Дерипаски, Кахи Бендукидзе, Евгения Швидлера, Михаила Ходорковского, Владимира Лисина, Владимира Евтушенкова и некоторых других. Перечислять всех, как и названия их корпораций и бизнес-групп, нет необходимости. Показательно, что имена почти всех упомянутых выше лидеров бизнеса встречались в 1999–2000 годах не только в списках пятидесяти самых крупных российских предпринимателей, но и в списках ста самых влиятельных российских политиков, которые регулярно публиковались в «Независимой газете».

Российский крупный бизнес еще не сложился как класс и, в отличие от

крупного бизнеса на Западе, плохо организован. Только летом 2000 года большая часть крупнейших российских капиталистов решила войти в Российский союз предпринимателей и промышленников (РСПП), возглавляемый Аркадием Вольским, который начинал свою политическую карьеру в ЦК КПСС в должности помощника Юрия Андропова по проблемам машиностроения. У российского крупного бизнеса еще нет никаких традиций, и он не был обременен чувством ответственности перед обществом.

По западным масштабам самые крупные из российских бизнесменов не могли считаться особенно богатыми людьми. В 2000 году никто из них еще не входил в список самых богатых людей планеты, который ежегодно составляется журналом «Форбс» в США. Но в 2002 году группа российских олигархов попала и в списки 100, и в списки 200, и в списки 500 самых богатых людей планеты. «Наши олигархи стали богаче», «В списке “Форбс” русских все больше», — писали на этот счет газета «Коммерсантъ» и журнал «Коммерсантъ-Деньги». Лидировали среди российских богачей Михаил Ходорковский, Роман Абрамович, Михаил Фридман, Владимир Потанин, Вагит Алекперов и Владимир Богданов, состояние которых определялось суммами от 1 до 7 миллиардов долларов. Однако в данном случае многие комментаторы явно путали личный капитал тех или иных бизнесменов и общий объем финансовых потоков, которые они были в состоянии контролировать. Нельзя смешивать такие понятия, как капитализация всей компании и личный капитал управляющего этой компании. В России еще не сложился ни рынок ценных бумаг, ни институт буржуазной частной собственности. Активы крупнейших российских коммерческих банков были до последнего времени в сотни раз меньше активов самых крупных японских, британских, американских или швейцарских коммерческих банков. Поэтому личное состояние главных российских богачей определялось лишь по слухам и по косвенным данным, а некоторые из них бурно протестовали против приписывания им миллиардных личных состояний.

Из пяти миллионов человек, которые в 2000 году продекларировали свои доходы в Министерстве по налогам и сборам, только 50 тысяч граждан указали в декларациях сумму годового дохода, превышающую 30 тысяч долларов. Конечно, в России есть несколько сот не «рублевых», а «долларовых» миллионеров, но мало кто из них объявлял в МНС о своих доходах.

Именно в этом и заключается главный порок российской олигархии: у нее нет и не было легально нажитых и положительно оцениваемых обществом крупных состояний. Обширная собственность, которой владеют или которую контролируют российские олигархи, не является результатом их неустанного труда, талантов, научных открытий или изобретений. Эту собственность можно сравнить скорее с кусками «добычи», полученной при распаде громадной советской экономической системы. Среди российских олигархов нет своих Эдисонов и Карнеги, Фордов и Биллов Гейтсов, своих Рокфеллеров и Ротшильдов, своих Мердоков и Херстов. Почти все российские финансовые и промышленные магнаты начинали свою работу 10–15 лет назад «по поручению», в «уполномоченных банках», государственном нефтяном экспорте, мелких кооперативах или комсомольском бизнесе. Все это рождало в российском крупном бизнесе комплекс неполноценности. Российский крупный капитал почти не связан с малым и средним бизнесом, образовавшимся в России более естественным образом.

Но почему же мы говорим в этом случае об «олигархах» и «олигархическом капитализме»? Дело в том, что без поддержки и опеки власти, без прямого влияния и даже подкупа власти в России в 1992–1995 годах невозможно было начать и в считаные годы развернуть большой бизнес. Отсюда и стремление некоторых наиболее агрессивных бизнес-групп закрепить свой союз с властью и свое влияние на нее, не считаясь ни с интересами народа и государства, ни с законами. Однако такое положение, когда, по словам А. И. Солженицына, «над всеми стоит власть сплотки людей, бесконечно равнодушных к судьбе подвластного им народа и даже к тому, выживет ли он вообще или нет», создавало большое социальное напряжение в обществе, где более 50 процентов граждан определяли свое материальное положение словами «бедность» и «нищета».

Но не только претензии олигархов на политическую власть или их безответственность создавали угрозу для российского общества. В Советском Союзе свободных частных капиталов вообще не было, и направление, а также размеры капитальных вложений определились государственным планом. Однако в 1992 году вместе с системой государственного планирования была практически ликвидирована и система государственных капиталовложений. Между тем частные капиталы были еще крайне невелики и не могли удовлетворить потребности в капиталовложениях всех отраслей российской экономики. Известно, что естественным и главным стимулом капиталистической экономики является стремление к максимальной прибыли при минимальных издержках. В 1992–1997 годах максимальную прибыль в России приносили финансовые спекуляции, и именно в этой области олигархи сосредоточили главные усилия и основные капиталы.

После финансовой катастрофы в августе 1998 года и в связи с ростом цен на энергоресурсы на мировом рынке олигархический капитал устремился в нефтяную отрасль, в черную и цветную металлургию и в некоторые другие отрасли народного хозяйства, в которых можно было получить большие и быстрые прибыли. Но это лишало средств и перспектив множество самых важных для страны отраслей народного хозяйства. Кто будет развивать в России оборонные отрасли, строить железные и шоссейные дороги, где быстрых и больших прибылей не бывает? Огромные авиастроительные предприятия Воронежа, Ульяновска, Казани не получали заказов на создание гражданских лайнеров нового поколения, а самые крупные авиационные компании России планировали заменять исчерпавшие свой ресурс самолеты российской гражданской авиации за счет продукции европейских и американских предприятий.

Насколько были нужны для страны и для отрасли те десятки «дочерних» и посреднических компаний, которыми обросли наши гигантские естественные монополии — «Газпром», РАО «ЕЭС России», МПС? А кто вкладывал в последние десять лет средства в развитие, модернизацию и ремонт гигантского жилищно-коммунального хозяйства российских городов, которое начало приходить в негодность к концу «десятилетия реформ»? Чрезвычайное положение, сложившееся зимой 2000/01 года во многих городах Приморья, а в зимние месяцы следующего года и в отдельных городах Поволжья, — это только серьезный симптом общего неблагополучия во всей системе жизнеобеспечения нашей северной страны.

Да, конечно, российские системы жизнеобеспечения очень громоздки и неэкономны, их необходимо реформировать, используя и рычаги рыночной экономики. Однако все это нужно делать постепенно и с учетом интересов и возможностей населения страны. Мы не можем перенести куда-то в более теплые места десятки российских атомных городов и научно-производственных центров военной промышленности, которые создавались по принципам безопасности и секретности, а не коммерческой эффективности. Пользуясь терминами марксистской социологии и политэкономии, можно было бы сказать, что мы наблюдаем сегодня резкое обострение противоречий между созданными за 70 лет советской власти громадными и громоздкими производительными силами и теми новыми производственными отношениями, которые начали формироваться в России с 1991 года. Результатом этого противоречия стало масштабное разрушение производительных сил общества, которое не могло продолжаться долго, не приводя к гибели само общество. Этот процесс не может быть стихийным, а противоречия в российской экономике и в российском обществе не могут быть разрешены в рамках олигархического капитализма.

В серьезных и постепенных изменениях нуждаются сегодня и производственные системы, и производственные отношения. В условиях российской действительности начала XXI века новая система производственных отношений может быть только системой государственного капитализма. Конечно, система государственного капитализма содержит в себе немало опасностей и недостатков, включая опасности бюрократизма и коррупции. В отсутствие других исторически сложившихся классов, групп и сословий в современной России главным правящим классом становилось чиновничество, которое при отсутствии влиятельных политических партий, представляющих интересы разных классов и слоев в обществе, являлось почти бесконтрольным хозяином страны. Эти задачи по политическому структурированию общества надо было решать, ясно понимая, однако, что на сегодняшний день система государственного капитализма является для России более приемлемой и прогрессивной, чем тоталитарные системы сталинского и послесталинского времени и система олигархического капитализма.