Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
Высоцкий отнесся к визиту Никсона в СССР положительно, поскольку для него сближение с Западом сулило одни дивиденды: ведь жена-то у него была иностранка. Не случайно именно тогда из-под его пера появилась песня «Мы вращаем Землю». Вроде бы о войне, но в то же время и не о ней только:
Нынче по небу солнце нормально идет, Потому что мы рвемся на запад…Кстати, свою долю благ поимела с этого визита и «Таганка». Брежнев собирался приехать с Никсоном в этот театр, дабы продемонстрировать ему, что в Советском Союзе власти относятся к инакомыслию вполне терпимо. Под этот визит в театре был оперативно произведен ремонт и обновлен интерьер. Так, в кабинет Юрия Любимова привезли новенькую финскую мебель, был полностью
Никсон находился еще в Москве, когда в те же самые майские дни в армию был призван киноактер Никита Михалков. В октябре ему исполнялось 27 лет, и он всерьез рассчитывал благополучно дожить до этой даты, после чего навсегда забыть о призыве в Вооруженные силы. Но в Минобороне тогда началась кампания по призыву на военную службу звездных отпрысков, к коим относился и Никита Михалков. Однако на призывном пункте ему пришлось в течение нескольких дней ждать своей отправки в воинскую часть. Кто служил, тот знает: обычно все эти дни призывники хлещут спиртное вместе с сопровождающими. Вот и Михалков хлестал. А когда стены призывного ему опротивели, он вместе с сопровождающим офицером отправился… догуливать в Дом кино. А на другой день решил отвезти его… к Высоцкому.
Отметим, что с ним Михалков познакомился еще в конце 60-х во многом благодаря своему старшему брату — Андрею Михалкову-Кончаловскому, который тусовался в разных богемных компаниях, в том числе и в тех, где бывал Высоцкий. Кстати, к его песенному творчеству Кончаловский (в отличие от своего младшего брата) относился негативно: однажды даже заметил Высоцкому: дескать, песни твои — дерьмо. Что скрывалось под этой характеристикой, сказать трудно. Может быть, неприятие той вечной еврейской иронии и сарказма над русским началом, которые ясно слышались в иных песнях Высоцкого? Хотя сам Кончаловский в этом плане тоже был не без греха: снял в 67-м фильм «Историю Аси Клячиной», которую, как мы помним, тоже можно было уличить в подобном отношении к русскому человеку.
Общение Высоцкого с представителями клана Михалковых, принадлежавшему к державному направлению (крыло русских националистов и монархистов), было вполне объяснимо. Это крыло было близко либералам по причине своего неприятия советской власти. Поэтому Михалков и Высоцкий мыслили в этом плане одинаково. Мы помним, например, как отреагировал последний на торжества по случаю 50-летию Октябрьской революции в ноябре 67-го — написанием двух песен, где предрек гибель этой власти. А вот как отреагировал Михалков спустя пятилетие по тому же поводу — в связи с 55-летием той же революции:
«Неужели невозможно работать без допинга? Нельзя иначе этому строю. Не могут не говорить, что с каждым днем все лучше и лучше. 50 лет с каждым днем все лучше и лучше. И ничего живого… Ложь, суета и высокопарная демагогия коммунистических утопистов-язычников. Ах, как все это больно…»
Самое интересное, но своим благополучием и высоким положением автор этих строк был обязан именно этому «утопическо-языческому» строю. Его отец долгие десятилетия не просто служил советской власти, но являлся одним из ее выдающихся деятелей (из среды творческой интеллигенции). Не будь этого, не было бы и благополучного клана Михалковых. Поэтому скепсис Михалкова-младшего относительно того, что «50 лет с каждым днем все лучше и лучше», непонятен: их-то клан как раз в этом направлении и развивался. И именно потому, что служил советской власти. Вот и сам Никита Сергеевич чуть позже стартует в большом кинематографе двумя панегириками по ее адресу: фильмами «Свой среди чужих, чужой среди своих» и «Рабой любви» (при этом если в первом он сам сыграет отъявленного бандита, то во втором — уже большевика-подпольщика).
Но вернемся к хронике событий мая 72-го, а именно — к тому, как призывник Никита Михалков повез демонстрировать своему сопровождающему не столько Высоцкого, сколько свою приближенность к нему. В устах Михалкова это выглядит следующим образом:
«Мы садимся в автобус, и я говорю сопровождающему: „Хочешь, с Высоцким познакомлю?“ Он не верит и… ругается. Иди ты! Я захожу в Театр на Таганке со служебного входа и спрашиваю: „Володя есть Высоцкий? Позвоните, пожалуйста“. Его зовут, он спускается, я говорю: „Володь, меня в армию забирают, спой нам что-нибудь“. И Володя спускается с гитарой и начинает петь, потом послал за бутылкой водки. И только вечером мы добрались до сборно-призывного пункта…»
22 мая Высоцкий играл в спектакле «Десять дней, которые потрясли мир», 23-го — в «Гамлете», 26-го — в нем же.
30 мая Высоцкий оказался включенным в кинопроект режиссера с «Мосфильма» Александра Столпера «Четвертый» по одноименной пьесе К. Симонова. Почти десять лет назад Высоцкий впервые встретился с этим режиссером, сыграв в его фильме «Живые и мертвые» крохотный эпизод. И вот теперь Столпер пригласил Высоцкого уже на главную роль — человека по имени Он (Четвертый). Пригласил не случайно, а памятуя о той роли, которую Высоцкий играл в либеральной фронде.
Именно в последнем качестве наш герой в те же дни был приглашен и в другой кинопроект — в ленту еще одного корифея советского кино еврейского происхождения Иосифа Хейфица (он работал на «Ленфильме») под названием «Плохой хороший человек». Это тоже была экранизация, но уже русской классики — повести А. П. Чехова «Дуэль».
Оба этих приглашения четко ложились в тот план, который начал осуществляться либералами во власти накануне разрядки. Цель его была проста: сбить волну еврейской эмиграции и показать Западу, что в СССР социальное инакомыслие не просто имеет место быть, но и чувствует себя вполне благополучно. Для этого в начале 1972 года великому сатирику Аркадию Райкину было разрешено вновь выступать в его родном Ленинграде (до этого он больше года в городе на Неве не концертировал), а также снять на ЦТ два фильма («Люди и манекены» и «Аркадий Райкин»). Одновременно с этим, как уже говорилось выше, Владимиру Высоцкому разрешили вступить в Союз кинематографистов СССР (март 1972 года) и сделали его главным социальным бардом страны, для чего другому барду — опять же еврею Александру Галичу — перекрыли кислород: исключили из всех творческих союзов (Союза писателей и Союза кинематографистов) и запретили гастролировать по стране (отныне он вынужден будет перебиваться исключительно домашними концертами).
Кроме этого, именно в 72-м у Высоцкого выходит первый твердый миньон (до этого единственная пластинка у певца выходила пять лет назад, в 1967 году) и его утверждают на главные роли в фильмы двух упомянутых выше корифеев советского кинематографа: Александра Столпера и Иосифа Хейфица.
Как будет позже вспоминать последний, Высоцкого он пригласил в свою картину по собственной инициативе. Якобы он давно был пленен его песенным творчеством, но все никак не удавалось пересечься с ним на съемочной площадке. И вот весной 72-го такая возможность Хейфицу представилась. Правда, рост Высоцкого подкачал — у Чехова фонКорен широкоплеч, смуглолиц, фигура его производит впечатление мощи. Однако на эти нюансы решено было закрыть глаза. Хейфица и Высоцкого смущало другое: полузапрещенная слава последнего. Наш герой по этому поводу даже заметил: «Все равно меня на роль не утвердят. И ни на какую не утвердят. Ваша проба — не первая, а ни одной не утвердили, все — мимо. Наверное, „есть мнение“ не допускать меня до экрана».
Скажем прямо, такое мнение и в самом деле имело место быть в советских «верхах». Однако если бы оно было твердым, вряд ли Высоцкий вообще когда-нибудь создал что-то заметное в кино. Он же за последние несколько лет сыграл четыре главные роли: в «Коротких встречах», «Интервенции», «Хозяине тайги» и «Опасных гастролях». Значит, это «мнение» можно было обойти. Это удавалось раньше, удалось и теперь, когда сама политическая конъюнктура была на стороне Высоцкого. Ведь тогда процесс уступок советским инакомыслящим начал значительно расширяться. Например, в недрах Госкино уже готовилась кадровая пертурбация: вместо продержавного Алексея Романова к власти должен был прийти более либеральный Тимофей Ермаш (это случится летом 72-го). Так что утверждение Высоцкого сразу на две главные роли в фильмах корефеев советского кино из лагеря либерал-евреев было вполне закономерно. Поэтому широко распространенная в среде высоцковедов версия, что роль у Хейфица Высоцкий получил благодаря ходатайству космонавтов, является скорее мифологией: с таким же успехом за него могли просить и футболисты — главным была политическая конъюнктура.