Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
Или вот еще такие строчки:
И в сведенных подагрой пальцах Держат крепко бразды правления…Более чем конкретный выпад против престарелых членов Политбюро. У Высоцкого, повторимся, все было более тонко — так завуалированно, что не сразу подкопаешься. Многие демократы до сих пор ставят ему это в вину. Например, журналист Марк Дейч в наши дни заявит: «Смелость Высоцкого была строго дозирована и существующего у нас порядка вещей не затрагивала». Однако Высоцкий делал это сознательно. Как
У последнего даже в бытовых песнях присутствовала ярко выраженная антисоветская (а иной раз и русофобская) составляющая. Например, в цикле песен про Клима Петровича Коломийцева, «мастера цеха и члена бюро». В одной из этих песен этот самый Клим недоумевает, почему неловко наделить званием победителя социалистического соревнования фабрику, изготовляющую колючую проволоку на весь социалистический лагерь.
Между тем в этой легенде с Полянским безусловно есть некие подводные камни. Как мы помним, этот человек являлся одним из сторонников «русской партии» в высших советских верхах и прекрасно был знаком как с самим Галичем, так и с его творчеством. Однако до конца 71-го он почему-то мирился с ним. Что же подвигло Полянского резко форсировать события? Судя по всему, свадьба дочери была всего лишь удобным предлогом. На самом деле подоплека происходящего скрывалась в глубинах большой политики — в той самой стратегии Кремля, когда одних диссидентов зачищали, а других — поощряли. Из «социальных» в число первых вошел Галич, в число вторых — Высоцкий. Как говорится: Боливар не выдержит двоих.
29 декабря Галича исключили из Союза писателей, а полтора месяца спустя и из другого Союза — кинематографистов. Высоцкого, наоборот, 30 марта 1972 года в означенный Союз приняли. И это была отнюдь не случайность, а запланированная акция со стороны тех, кто «крышевал» нашего героя. Об этом говорят как совпадения дат, связанные с Галичем, так и с диссидентами. Ведь в тот же день, когда нашего героя приняли в СК, собралось на свое очередное заседание Политбюро ЦК КПСС и впервые целиком посвятило его вопросу о диссидентах. Докладывал шеф КГБ Андропов, выступление которого было достаточно резким. Не менее решительно выступили против диссидентов и другие члены Политбюро: Брежнев (он назвал диссидентов подонками человеческого общества), Суслов, Подгорный, Шелепин, Гришин и др. Однако самое интересное, что эта решительность не вылилась в такие же действия. Вот как об этом пишет историк А. Шубин:
«На заседании 30 марта 1972 года члены Политбюро подняли вопрос о вождях оппозиции. Арестовать П. Якира и И. Дзюбу — это, конечно, хорошо. Но что делать с Сахаровым и Солженицыным? Гришин поставил вопрос, который обошел Брежнев: «Я думаю, что надо с Якиром и с Солженицыным просто кончать». Нет, Гришин не был кровожаден, просто он хотел решить назревшую проблему: «Другое дело, как кончать. Надо внести конкретные предложения, но из Москвы их надо удалить. То же самое и с Сахаровым. Может быть, с ним надо побеседовать, я не знаю, но надо тоже кончать как-то с этим делом, потому что он группирует вокруг себя людей».
Посетовав на Хрущева, который поднял на щит этих «подонков», члены Политбюро стали обсуждать возможность отправить диссидентов в ссылку. Правда, закон требовал суда для любого наказания — не сталинские времена. А судебный процесс — это новый скандал. Проблема.
И тут вскрылись разногласия по поводу отношения к самим диссидентским вождям. Суслов считал, что «агитировать Сахарова, просить его — время прошло». Подгорный, обрушившись на Солженицына, насчет Сахарова не согласился: «Что касается Сахарова, то я считаю, что за этого человека нам нужно бороться». Его поддержал и Косыгин, который предложил к тому же упирать не на карательную, а на политико-воспитательную работу и в итоге сделал «крайним» Андропова: «С этими лицами должен решать вопрос сам т. Андропов в соответствии с теми законами, которые у нас есть. А мы посмотрим, как он этот вопрос решит. Если неправильно решит, то мы поправим его». Андропов никак не хотел быть крайним: «Поэтому я и советуюсь с Политбюро». В итоге инициативу взял в свои руки Подгорный, который претендовал в это время на роль главного специалиста в Политбюро по вопросам законодательства и законности: «Надо поручить мне, т. Андропову… еще раз разобраться». Андропов был рад прикрыться авторитетом Подгорного от других вождей…»
Короче, на том заседании Политбюро было решено не трогать верхушку айсберга (Солженицына, Сахарова и др.), а сосредоточить главные удары на более мелких фигурах (П. Якир, В. Красин, И. Дзюба и др.). Судя по всему на это решение повлияли события, которые разворачивались на внешнеполитическом направлении, а именно: сближение США и Китая (в конце февраля президент США Ричард Никсон нанес визит в Пекин). Это настолько встревожило Кремль, что он стал искать пути таких же контактов с американской администрацией. Естественно, добиться этого, преследуя у себя видных диссидентов, которых «крышевали» Штаты, было нереально. Поэтому и было решено нанести удар по диссидентскому авангарду, а не по штабам. Параллельно с этим началась раздача «пряников» инакомыслящим из среды творческой интеллигенции (чтобы они не поддерживали диссидентов), в число которых попал и Владимир Высоцкий: 30 марта его приняли в Союз кинематографистов, а 6 апреля ему был вручен членский билет.
Видимо, подоплека всех этих событий не была секретом для Высоцкого, и внутренне он понимал, что впереди его теперь ждут значительные перемены. И, несмотря на то, что общий взгляд на свою судьбу у него по-прежнему оставался трагическим (что нашло свое отражение в песнях того года «Кони привередливые», «Мой Гамлет»), он в то же время торопил события, надеясь в буре завтрашних страстей обрести новые стимулы для творчества.
…Кто-то злой и умелый, Веселясь, наугад Мечет острые стрелы В воспаленный закат. Слышно в буре мелодий Повторение нот… Пусть былое уходит, — Пусть придет что придет.3 апреля Высоцкий выступил с концертом в столичном НИИ растениеводства.
8 и 12 апреля он съездил в Мытищи, где в НИИОХе дал еще два концерта. 20 апреля сценой для него стал ДК имени Ногина, где он дал полуторачасовое представление для работников Министерства морского флота. Народу в ДК набилось под завязку, причем на концерт полуопального певца пришли даже большие начальники со своей свитой. Высоцкий, который обычно начинал свои выступления с военных песен, на этот раз изменил своей традиции, учтя специфику публику — спел несколько «морских» вещей: «Корабли постоят…», «Песня о капитане», «Еще не вечер», «Свой остров». Однако зал реагировал на эти, близкие по теме, вещи довольно вяло. Видимо, устав после трудового дня, народ жаждал по-настоящему расслабиться, а его вместо этого «грузили» проблемными песнями. Высоцкий это понял, сказал: «Я чувствую, что морская тематика вам не очень — перехожу к другой. Я спою вам несколько шуточных песен. Они не имеют отношения к морю никакого…» И спел несколько вещей со спортивным уклоном: «Утреннюю гимнастику», «Песенку про метателя молота», «Про сентиментального боксера», «Про прыгуна в высоту», «Марафон». Затем вновь вернулся к морской теме — спел «Человек за бортом». После чего пошла «солянка» — песни на разную тематику: «Баллада о гипсе», «Песенка про йога», «Про переселение душ», «Я не люблю», «Песенка о слухах», «Песня плагиатора», «Жираф», «Милицейский протокол», «Песня о новом времени», а в конце выступления исполнил свежую двухсерийную «Честь шахматной короны». Закончил Высоцкий свое выступление песней «Парус».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
РАЗРЕШЕННЫЙ «ПЛОХОЙ ХОРОШИЙ…»
10 апреля Высоцкий играет в Театре на Таганке роль принца датского, 21-го — опять его же. А три дня спустя летит в столицу Молдавской ССР город Кишинев, где дает в течение четырех дней дает несколько концертов: в Зеленом театре, в ДК фабрики «Стяуа рошие», в педагогическом институте, в Театре имени А. Чехова, в республиканском Доме актера и др. Вместе с ним там же был его коллега по «Таганке» Иван Дыховичный, которого Высоцкий чуть ли не силком заставил выйти на сцену и спеть несколько песен. Это было первое публичное выступление Дыховичного в подобном представлении. Послушаем его собственный рассказ об этом:
«Это было первый раз, когда Володя уговорил меня поехать и выступить. Я ужасно стеснялся, а потом — петь с ним никто не хотел… Но он меня убедил: „Нет, ты выйдешь нормально, будешь работать двадцать минут. Там маленькие залы, какие-то научные институты…“ И я, по своей наивности, согласился. Прилетели. Володя мне говорит: „Я поеду посмотрю площадку“. Возвращается довольно бледный и говорит: „Мы работаем через два часа, ты только не волнуйся…“ — „Да я не волнуюсь“. И все это время до концерта он ходил вокруг меня, нянчился, как с больным. Стемнело. Нас повезли на этот концерт, еду спокойно, думаю: ну что там, зал на двести человек… Приезжаем, нас куда-то ведут, ведут, ведут — холодно стало, очень холодно. И устроитель говорит: „Главное, чтобы дождя не было“. Я думаю: при чем тут дождь? Володя ушел, оставил меня одного в комнате: „Я тебя объявлю, и, что бы там ни было, ты выходишь и поешь!“ Слышу какое-то странное эхо… Ну, думаю, это трансляция в моей комнате шипит…