Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
26 октября Высоцкий играл на Таганке два спектакля: «Павшие и живые» и «Антимиры», 29-го один — «Добрый человек из Сезуана».
30 октября он дал концерт в подмосковной Электростали.
Тем временем в Театре на Таганке продолжаются репетиции «Гамлета». До премьеры остается чуть больше двух недель, а ситуация складывается критическая. Актеры, занятые в спектакле, настолько устали от постоянной нервотрепки, что начинают хандрить: опаздывать на репетиции, а то и вовсе не являться на них. Когда в начале ноября с отеком горла и потерей голоса на почве аллергии в больницу легла одна из главных героинь будущего спектакля — Гертруда (Алла Демидова), — Любимов буквально взорвался: «Спектакли играть — у нее аллергия, а сниматься на холоде — у нее нет аллергии. Репетировать — у нее отек, а мотаться в Вену, в Киев, к Жоржу Сименону — у нее отека нет. Снимается,
Но на этом неприятности с «Гамлетом» не кончились. Вскоре после Демидовой слегла в больницу Офелия — актриса Наталья Сайко. Любимову впору было хоть в петлю лезть. Он метался, все чаще срывал свое зло на артистах. Золотухин в те дни записал в своем дневнике личные впечатления о шефе: «Он абсолютно нас не ценит. Мы ему, мы — не нужны. Этого не было раньше, или было не в такой степени… У него нет влюбленности в своих артистов, а без этого ничего не получится…»
Еще одна неприятность обрушилась на актеров «Таганки» извне. Еще в начале ноября стало известно, что они будут участвовать в торжествах по случаю 50-летия Театра имени Вахтангова, которые были намечены на 13 ноября. В течение двух недель «таганковцы» репетировали приветствие, как вдруг министр культуры РСФСР Кузнецов наложил запрет на это дело. Причем это не сопровождалось даже каким-нибудь вежливым объяснением — отменили волевым решением, и все. Но в кулуарах ходили слухи, что к этому запрету приложили руки столичные власти, давно имевшие зуб на «Таганку». Отметим, что 1-й секретарь МГК КПСС Виктор Гришин в апреле этого года стал членом Политбюро, в то время как куратор «Таганки» Юрий Андропов все еще оставался кандидатом в высший кремлевский ареопаг. Поэтому полномочий у Гришина было поболее.
Все тот же В. Золотухин так прокомментировал «пролет» своего театра:
«Нам запретили приветствовать вахтанговцев… Не укладывается. Единственно, чем может гордиться Вахтанговский театр, что он фактически родил „Таганку“, ведь оттуда „Добрый человек из Сезуана“, оттуда Любимов, 90 % „Таганки“ — щукинцы. Позор на всю Европу. Наша опала продолжается. А мы готовились, сочиняли, репетировали. Даже были 9-го в Вахтанговском на репетиции. Слышали этот великий полив. Хором в 200 человек под оркестр они пели что-то про партию, а Лановой давал под Маяковского, и Миша Ульянов стоял шибко веселый в общем ряду. Будто бы сказал министр, что «там (на Таганке) есть артисты и не вахтанговцы, так что не обязательно им…» Неужели это так пройдет для нашего министра? Ну, то, что Симонов (Евгений Симонов — главреж Театра имени Вахтангова. — Ф. Р.) и компания покрыли себя позором и бесславием, так это ясно, и потомки наши им воздадут за это. От них и ждать нужно было этого. Удивительно, как они вообще нас пригласили. Петрович (Любимов. — Ф. Р.) говорит: «Изнутри вахтанговцев надавили на Женьку…»
4 ноября Высоцкий дал домашний концерт у кинокритика Юрия Ханютина. Этот человек принадлежал к команде Михаила Ромма, который скончался буквально накануне — 1 ноября. С Роммом Ханютин вместе работал над сценарием к документальному фильму 66-го года «Обыкновенный фашизм» (их соавтором также была Майя Туровская, что делало это трио полностью еврейским). После этого фильма в державной среде к команде Ромма приклеилось определение «еврофашисты», что было своеобразным алаверды, вытекающим из того подтекста, который был заложен в картину: там осуждался не только немецкий фашизм, но и возможный русский, вероятность появления которого в СССР, по мнению Ромма и К(, была велика, учитывая, что критика сталинизма в обществе сворачивалась (в фильме неслучайно проводились подтекстовые параллели между Гитлером и Сталиным).
Вообще со стороны Ромма ненависть к Сталину выглядела особенно странно, учитывая, что сам вождь народов всегда относился к кинорежиссеру с уважением и даже 5 раз наградил его премией своего имени (1941, 1946, 1948, 1949, 1951). Ромм же в отместку после ХХ съезда в 1956 году за одну ночь вырезал из своих фильмов 600 метров пленки, где был изображен Сталин. Это был верх хамелеонства, который тогда овладел многими деятели советской элиты, но в особенности евреями. Они превратились в наиболее яростных антисталинистов, начисто вычеркнув из своей памяти все положительные деяния Сталина, в том числе и по их адресу. Например, то, как в самом начале войны вождь народов спасал из оккупированных районов страны прежде всего еврейское население (им выделяли эшелоны в первую очередь). Таким образом верной гибели избежали миллионы советских евреев. Кстати, сам Ромм все годы войны находился в эвакуации в Средней Азии.
Как мы помним, Высоцкий с большим пиететом относился к Ромму (напомним, что вторая жена нашего героя Людмила Абрамова была его ученицей), отмечая не только его профессиональные качества (как режиссера и педагога, что было вполне справедливо), но и гражданскую позицию (которая была далеко не бесспорна, учитывая все вышеперечисленное). Так что его домашний концерт у Ю. Ханютина (как и ранний, в 64-м, у самого М. Ромма) прямо вытекал из его особого отношения к покойному режиссеру.
В среду, 17 ноября, в самый разгар рабочего дня (в 14.00) Высоцкий выступил в Центральном статистическом управлении, где исполнил сразу несколько новых песен: «Мои похорона», «Горизонт», «Милицейский протокол». Самой популярной песней суждено будет стать последней, которую уже через пару-тройку недель народ (особенно пьющий) растащит на цитаты. Это оттуда: «как стекло был, — то есть остекленевший», «на „разойтись“ я сразу ж согласился — и разошелся, и расходился», «теперь дозвольте пару слов без протокола. Чему нас учат семья и школа?», «ему же в Химки, а мне — в Медведки», «разбудит утром не петух, прокукарекав, — сержант подымет — как человеков» и т. д. Можно, конечно, обвинить автора песни в пропаганде пьянства, но такой же упрек впору было адресовать и властям, которые именно производство алкоголя сделали одной из ведущих отраслей своей экономики.
В те же дни Высоцкому суждено было выступить в роли свидетеля на свадьбе своего друга и коллеги по Театру на Таганке Ивана Дыховичного (на Таганку пришел в 70-м), который совершил шаг очень даже понятный Высоцкому: как и он, его друг женился не на ком-нибудь, а на «принцессе» — на дочери самого Дмитрия Полянского, который в то время был членом Политбюро, первым заместителем Председателя Совета Министров СССР. Отметим, что Полянский входил в «русскую партию», однако дочь свою выдал за еврея. Этот факт наглядно подтверждал, что никакого антисемитизма в советских верхах не было и все внутренние разборки велись в основном из-за идеологических, а не этнических разногласий.
Вспоминает И. Дыховичный: «Интересный и смешной эпизод произошел с моей свадьбой. Володя был свидетелем и относился к этому необычайно торжественно. У него вдруг появлялись такие архаизмы. Вначале он начал искать пиджак и галстук — свидетель на свадьбе! Потом он понял, что ему нельзя надеть ни пиджак, ни галстук… Тогда он надел какой-то необыкновенно красивый свитер, долго гладил себе брюки — была какая-то невероятная трогательность с его стороны…
А потом был знаменитый эпизод, когда я уже поехал расписываться. В этот день мы должны были прогонять «Гамлета», причем это был один из первых прогонов, а днем, в половине четвертого, мы назначили регистрацию. Утром, когда я ехал в театр, я взял с собой все документы — паспорт, какие-то свидетельства, все деньги… По дороге в театр я заехал за Аллой Демидовой, а когда вышел из машины, то понял, что потерял все документы и все деньги. Самым главным документом, как вы понимаете, в этот день был паспорт. Мне было ужасно неловко. И хотя я потерял все имевшиеся у меня на тот момент деньги — на свадьбу, на подарки, это меня как-то не тронуло. Но вот паспорт! И понимание, что в половине четвертого я должен предстать перед девушкой, которая достаточно умна, перед ее родителями, перед гостями. Получалось, что я специально потерял паспорт… Какой-то гоголевский персонаж, который хочет убежать из-под венца… Об отмене прогона не могло быть и речи. Любимов не признавал никаких причин. Володя увидел меня: «Что с тобой?» — «Я потерял документы и паспорт». Он схватил меня за руку, мы спустились со сцены. Володя говорит Любимову: «Юрий Петрович, мы должны уехать. Иван потерял паспорт». Петрович несколько обалдел от убедительного тона. «Ну, идите». Потом, говорят, он кричал: «Как я мог их отпустить!» Но мы уже уехали.
Дальше произошло следующее. Мы подъехали к милиции. Володя ворвался туда и сказал: «Значит, так, я буду здесь петь ровно столько, сколько времени вам нужно, чтобы выписать моему другу паспорт». В милиции шло какое-то совещание, они его прекратили, послали какого-то человека за домовой книгой, домовая книга оказалась у домоуправа, который был на свадьбе своей дочери в Химках-Ховрине… Поехали туда. И все это время Володя пел. Ему нашли какую-то детскую гитару, и он им пел, заливался со страшной силой. Привезли пьяного домоуправа, сорвали замок — тут уже Булгаков начался. В эту душную комнату, где шло совещание, понаехало множество милиционеров со всего города… А внизу, в камерах, слушали Володины песни пятнадцатисуточники, не понимающие, что происходит. Я вырезал свою фотографию из общего школьного снимка… И мне дали вот такой паспорт. В половине четвертого мы расписались.