Владимир Высоцкий: монологи со сцены
Шрифт:
Любимову не давали покоя лавры Брехта. И он сам стал писать. Он сделал такой театр, в котором сам пишет и сам ставит. Только вот что не играет. И из-за того, что мы много вкладываем в спектакли, это дело нам становится ближе и дороже. В нашем театре присутствует клановость. Конечно, со всеми грехами, которые есть в любом театре. Между женщинами особенно…
Любимов сделал очень интересный спектакль по Гоголю. Форма спектакля — театральный разъезд. Театр в театре. Какие-то сцены, маленькие кусочки, которые обсуждаются в театральном разъезде. Все мы вышли из гоголевской «Шинели». Поэтому выходит портной, вырезает сукно, надевает на Акакия Акакиевича — начинается действие.
Брехтовская линия была продолжена спектаклем
Любимов пытается как можно сильнее воздействовать на зрителя. Свифт писал: «Для того, чтобы добиться результата, для того, чтобы взять публику и схватить человека за горло, все средства хороши». Театральные, конечно.
Любимов имеет мировую популярность. В Венгрии он поставил спектакль «Преступление и наказание» с венгерскими актерами. Это было жутко трудно из-за языкового барьера. И потом, Венгрия — страна опереточная, «Кальман», «Сильва»… И вдруг — «Преступление и наказание». Говорят, что спектакль удался.
Юрий Петрович в Милане поставил оперу «Борис Годунов». Впервые Ла Скала открыл сезон не традиционной итальянской оперой, а русской. Любимов собирается перенести эту постановку на сцену Парижского театра. Он что-то у нас по операм пошел. А в Ленинграде балет поставил. Нам его надо покрепче держать — он может уйти совершенно спокойно. Говорят, в балете режиссеру намного лучше работать, потому что актеры балета каждый день находятся в тренаже, все время плие, тандрие, ливе… Все время у станка работают, все время в готовности. А драматические артисты растренировываются и если не репетируют, то деградируют.
Никогда не верьте, когда вам скажут, что у актеров легкая жизнь — только цветы, поцелуи, поклонницы, аплодисменты. Это неправда. Работа есть работа. Денег задаром никому не платят. Кстати, правильно делают. Бывают такие моменты, когда платят деньги ни за что, но хорошо бы это изжить. А так все мы работаем на равных. Мы тоже очень много работаем. Вы видите только конечный результат. Единственное, чем наша профессия отличается от других, это отдача. В идеале для чего человек работает? — Для того, чтобы сейчас, завтра, потом, через много лет какой-то след оставить. Чтобы что-то принести людям, государству, человечеству. Я не говорю, что каждый это ощущает, но гуманизм работы, философия труда в этом. У актеров театра это проще. Мы работаем на сцене и сразу видим, доставили ли мы удовольствие зрителю, пробудили ли у него добрые чувства или нет.
Довольно сложно утром играть Маяковского, а вечером — Гитлера. Да и входить в образ Гитлера не очень приятно. Но актер должен уметь делать все и получать удовольствие, даже играя отрицательные роли. Все зависит от тебя. Ты же можешь выразить свое отношение. Вы можете и смеяться над своим персонажем, и ненавидеть его, а не просто показывать фотографию. Актер обязан любить свою профессию. Если ты не любишь свою профессию, то не можешь находиться на сцене. Как воспитатель не может воспитывать детей, если он их не любит. Тогда какой же он воспитатель?! — Он вырастит каких-нибудь душегубов, которые будут кошек вешать…
В нашем театре работать очень сложно. Мы начинаем в девять. С девяти до десяти на матах кувыркаемся для того, чтобы держать в форме себя. Ведь у нас в спектаклях много элементов акробатики, пластики. С десяти до трех — репетиции. С трех — перерыв. Пока домой доедешь, поешь… А в половине шестого опять надо ехать в театр. В шесть явка. В семь начинается спектакль. До одиннадцати. Так что никакой личной жизни нет. Личной жизнью лучше заниматься прямо в театре, если возможно. Поэтому у нас очень много супружеских пар. У нас даже свои дети подрастают. Это очень удобно, потому что в наших спектаклях действует
Но теперь у нас подросли свои, и когда они начнут играть в наших спектаклях, дешевле будет.
У нас очень молодые актеры. Средний возраст труппы до тридцати лет. И театр все время набирает молодых актеров. Я думаю, у режиссера есть меркантильные соображения: молодым можно меньше платить, а значит, можно набрать больше актеров. А у нас — спектакли массовые, поэтому чем больше актеров, тем лучше. Во-вторых, в наших спектаклях много элементов акробатики, цирковых элементов, движенческих. Людям, которым больше шестидесяти, трудно работать. А молодые — они проходят сценическое движение в театральных училищах. Я только не знаю, что будет, когда мы все состаримся.
К нашему театру тянутся люди. Случилось так, что наш театр — не просто заведение, где играют спектакли. Он стал клубом в самом хорошем смысле этого слова. Клубом, в котором собираются люди самых разных профессий, но всегда очень высокого уровня. Вы бы поразились, если бы увидели, кто пришел на пятнадцатилетие театра. Пришли замечательные поэты и писатели, пришли международники, журналисты известные, пришли ученые: физики, химики, историки…
Все триста наших гостей были интересными и известными людьми.
В нашем театре самая слабая часть — это обсуждение пьесы. Мы знаем, что все равно от того, что нам читают, камня на камне не останется. Все изменится в процессе репетиций. Когда говорят: «У нас сегодня читка такой-то пьесы!» — это очень важный момент в любом другом театре. А у нас это не самое главное. Все равно ясно, что мы это будем ставить. Голосования нет, почти никто не высказывается. А дальше начинается самое интересное: после выбора пьесы работа над ней.
Мы берем не только пьесы, написанные драматургами. Мы берем и повести, и романы. Работаем с живыми авторами, которые присутствуют у нас на репетициях. Это, например, Трифонов. По его произведениям мы сделали спектакли «Обмен» и «Дом на набережной». Это Можаев. Мы сделали спектакль по его повести «Живой». По произведениям Федора Абрамова мы сделали спектакль «Деревянные кони», который идет с большим успехом. Из-за того, что авторы находятся в зале на репетициях, спектакли в нашем театре получаются свежими. Если написана пьеса, то она играется по канонам. Как написана — так ее и надо играть. А если живой автор присутствует в зрительном зале, он может что-то переписать, сделать так, чтобы это было удобно для театра.
Зал в нашем театре маленький. На 650 мест. Но нам строят новый, большой, на 750. Строят довольно быстро: вот уже года четыре, так что к десятилетнему юбилею московской Олимпиады мы туда въедем.
Сейчас идет тяжба. Пытаются сломать старый театр. По плану реконструкции какой-то проспект должен пройти там, где сейчас находится кабинет главного режиссера. А кабинет жалко. Все стены этого кабинета расписаны автографами достойных людей. Все до потолка исписано. Писали и политические деятели, и литературные. Из других стран и критики, и писатели, и поэты. И это надо сломать. Мы говорим: «Ломать нельзя! Тут выступали революционные деятели! Владимир Ильич тут выступал!» — Нам отвечают: «Он выступал вон там, и здесь можно ломать!» — Мы просим: «Сдвиньте проспект чуть-чуть! Пусть он петельку сделает! Сломайте ресторан „Кама"»… — Нам отвечают: «„Каму" ломать нельзя! Это исторический памятник. Там выпивали Маяковский с Есениным!» — Любимов однажды не выдержал и сказал: «А у меня Евтушенко с Высоцким и Вознесенским выпивают иногда!..»