Владимирская
Шрифт:
***
Очнувшийся купец новгородский Павел, очень ясно вдруг осознал, что его серой красавице, которую он уже нарек Серной, давно пора не просто устать – выдохнуться после многочасовой скачки, но и вообще быть просто загнанной и упасть.
Но она не просто не падала, но держала первоначальный темп и не подавала никаких признаков усталости. А очнулся новгородский Павел от многочасовой молитвы. Очнувшись, так был этому поражен, что едва из седла не вылетел. Да, все это время пока продолжалась скачка, он твердил про себя: «Пресвятая Богородица,
И как грамоты княжеские и митрополичьи раздавал, раскидывал, тоже почти не помнит. Да и делал он это почти на ходу, почти не останавливаясь. Вот только сейчас остановился.
– Эй, селяне, это еще Тверская земля?
– Тверская, тверская. А ты откуда ж и куда, красивый такой? А лошадка у тебя, ну, прям, загляденье.
– Скоро таких лошадок сюда припрется, на каждого хватит. А на каждой лошадке всадник с копьем и с саблей. Эх, не дай, Господи... Вот что б не приперлись, вот вам грамота от Великого князя и митрополита и что б делали то, что в них прописано, о чем приказано. А приказано – молиться. И всех окрестных на это поднимайте. Сам вот всю дорогу только это и делал. Вот ты поди ты! А ведь это же чудо... Ну как, если бы третья нога выросла. Точно.
– Да тут эта... сказано, что все бросить...
– Вот и делай как сказано.
– Да мне сено вывозить надо! Завтра дожж могет быть.
– Могет. Тамерлановым коням оч-чень пригодится сухое сено.
– Да кто ж энт такой? Вроде Мамая что ли, вроде Тахтомыша?
– Мамай и Тахтомыш вместе взятые это щенок слепой, а Тамерлан – волк матерый. Вот такое вот сравненьице. И уже жертва первая волчья есть. Ельца больше нет, пепелище и развалины и такие как вы все перерублены.
– А такие как вы?
– В первую очередь. Пощады никому.
– А Елец-то вообще-то, того... – далеко.
– Для него все близко. Он вчера еще в Китае был.
– Да ладно врать-то.
– Его кони летают как ласточки, а плавают как щуки.
– Да ладно врать-то... И леса наши, того, не очень-то в них на конях-то.
– Из ваших лесов он себе степь сделает. А его кони все ваши болота-озера выпьют. Наше войско сейчас ему наперерез идет, но вас надеется. На молитву вашу, а я вместо того чтобы с войском быть, с вами вот тут... Приказ выполняю. И вы выполняйте. А не то – плетку возьму!
– Что же кроме нас и молиться некому на Святой Руси?
– Некому. Коли каждый на другого кивать будет – некому. Коли «Далеко», да «по лесам отсидимся» – некому. Близко и – не отсидитесь! Вот и выходит – не Святая Русь, а название одно. И Государев указ – не указ. Писано, да не про нас.
– Ла-адно, разгрозился тут... Не название одно... Про нас указ. Да и без указу, сказал – поняли сразу. Езжай дале с Богом.
– Эх, скажи мне кто утром, что – я! ...кого-то на молитву подбивать буду – засмеял бы.
–
– Да вот, понимаешь, мне ж эту вот кобылу, ребята, на обратном пути на себе на горбу тащить придется. Разве это не смешно?
– Кобылу на себе?! Это ж зачем же?
– Обещал. В ведь придется тащить.
– Ну как мимо нас потащишь, подсобим.
– Нельзя. Обещал, что один... Ладно, прощевайте, селяне, мне ведь не скакать, лететь велено, ласточкой лететь, не зря же подо мной скакун из Тамерлланова стана...
Изрядная толпа бородатых насупленных мужиков перегородила дорогу.
– ...Не отдадим святыню...
– ...И ваш архиерей нам не указ...
– ...Да что там, да подкупили они его, они Московские такие...
– ...Все себе забрать Москва хочет..
– ...Обнесем крестным ходом вокруг города...
– Правильно! И довольно с того, а то – в Мо-ск-ву...
Елецкий Владимир пошел к толпе.
– Здорово, Владимирцы! Мир вам и благоденствие. Только не будет вам ни мира, ни благоденствия, коли не отпускаете на крестный ход образ сей Пречистой...
– Не, глянь, мужики, они еще и угрожают.
– Да Москва всегда токо на силе стояла...
– Не москвич я, владимирцы, поклон передаю вам от сожженного Ельца. И поклон не откуда передать, один я остался. Видел живого Тимура как вас вот вижу, ближе даже. Войско, вам предназначенное, наблюдал. В Ельце один я остался. Здесь никого не останется. Это он твердо обещал, а слово он держит. Образ малый сей иконы, список с вашего, защищал я, чудом Царицы Небесной цел и жив он. Сейчас владыко Киприан ему об нас с вами молится. Не пойдем против воли Матери Божьей, пойдем крестным ходом в Москву...
– ...Не, опять они про Ее волю! Гляди-ка каки знающие.
– ...Никто Ее воли не знает!...
– ...Не отдадим!...
– Я знаю Ее волю. Отдадуте! – вперед выдвинулся князь Данила.
Мужики из толпы оторопели. Мгновенно наступила тишина и князь Данила мгновенно ей воспользовался. Он поднял вверх руку и во всю мощь своих легких гаркнул:
Да, я, князь Данила, слуга Государев, кстати я не Московский.
– ...Москва все поглощает...
– Не перебивать! Я – знаю Ее волю. Ее воля прежде всего в том, что б этот чудо-собор, вами построенный, собор в честь Ее Успения, что б он целым и невредимым до скончания веков стоял. А в Соборе, что б образ Ее, главный образ Ее на Руси, – был, и что б тоже до скончания веков.
– ...Был... Уносите же...
– Не уносим! А в столицу крестным ходом несем. А не понесем... не перебивать!! Не понесем – так и собор этот разрушен будет и икона великая сожжена будет. И ваше «скончания веков» здесь будет в огне и под саблями и копытами Тамерлана. Вместе с собором этим и иконой. И она вам этого не простит. А в Столицу несем, потому что – Столица, потому что Тамерлан на нее первей всего идет. Не будет столицы и державе конец. Всегда так. А без нее, без иконы этой, столица беззащитна.