Владычица Хан-Гилена
Шрифт:
Элиан отступила прочь. Ноги ее ослабели и подкашивались, и она ничего не видела вокруг. Она прошла мимо Илариоса, не узнав его. Когда принц Окликнул ее, она остановилась, потеряв волю к передвижению.
— Госпожа, — сказал он, и Элиан почувствовала вкус его тревоги, соленый как слезы. — Госпожа, вы заболели?
— Нет, — ответила она, — нет, все в порядке. Его рука чрезвычайно осмелела и обвила плечи Элиан. Она позволила ему увести себя, ей было безразлично куда. Так Элиан оказалась в его комнате, которую он выбрал для себя в главной башне. Для охранников помещения здесь не было, и волей-неволей
Однако легче ей не стало. Илариос усадил ее на подушки и дал кубок, наполненный желтым асанианским вином. — Пейте, — велел он.
Элиан подчинилась, почти не сознавая, что делает. Вино, на ее вкус, было острым, почти кислым, но крепким. Оно одновременно вскружило ей голову и привело в равновесие. Глаза ее прояснились: она глубоко вздохнула и произнесла уже спокойно и легко:
— Наконец-то это случилось. Один человек высказал общее мнение. Моя репутация погибла, мой господин. Разве это не забавно? — Кто посмел? Скажите мне! Его настойчивость заставила ее посмотреть на него. Глаза принца горели. В них пылала ненависть к тому, кто осмелился причинить ей боль. В них отражалась вся его любовь к ней.
Элиан уставилась на него, оцепенев от потрясения. Значит, это было так важно для него. То, что она может узнать правду.
— Уезжать отсюда бесполезно, — сказала она. — Это я усвоила. Мир — это круг, всегда приходишь к тому, с чего начал. Я примкнула к Мирейну, чтобы сбежать из Хан-Гилена, а теперь он готовится отправиться туда. Мне предстоит встретиться с матерью, которая узнает о том, что я совершила на самом деле, и о том, в чем меня подозревают эти сплетники. И хуже всего, что я вовсе не испытала тех удовольствий, о которых болтают. Вряд ли Мирейн вообще заметил, что я женщина. Илариос ничего не сказал.
Элиан рассмеялась, как ей показалось, не слишком грустно, хотя он и поморщился.
— По правде говоря, я и не желала этого. Он принял меня. Он позволил мне стать тем, кем я хотела. Трагедия заключается в том, что его армия — это часть его. И его армия знает, кто я такая. Я предала сама себя, понимаете? А ведь я была очень осторожна, очень замкнута и так славно замаскировалась. Даже облегчалась я только там, где меня никто не мог видеть, хотя тут и нечем хвастать. Походные уборные слишком отвратительны даже для мужчин. Самым тягостным было видеть, как люди купаются, и притворяться, что у тебя есть дела; особенно на марше, когда мучает жара, пыль и мухи. Таз с водой — весьма жалкая замена прохладной реки, в которой сам король плещется, словно мальчишка-подросток.
— Завтра, — осторожно сказал Илариос, — если погода переменится, вы могли бы пойти к реке, к какой-нибудь заводи.
— Зачем? — спросила она из чувства противоречия.
Он не шутил, в его глазах не было ни веселья, ни утешения: они были широко распахнуты и светились золотом.
— Понимаю, — произнес он. — Там не будет короля.
Элиан уставилась на него, почти кипя от гнева. Почти. Неужели это сказал он, кто так хорошо знает ее?
Его волосы были такие же непокорные, как у Мирейна, и такие же густые, только, согласно обычаям королевского двора Асаниана, они свободно падали на плечи, придерживаемые кольцом
— Золото должно быть холодным, — проговорила она.
— А огонь должен обжигать, — сказал Илариос и протянул к ней руку, легко и нежно, словно боясь причинить боль.
Они стояли очень близко друг к другу, и Элиан ощущала живое тепло его тела, вдыхала его запах, слабый, но различимый. Мускус, седельная кожа и шиповник. Их губы соприкоснулись.
Он был очень красивый и очень сильный, а его поцелуй оказался очень нежным. Теплым и согревающим. С пряным вкусом.
Илариос отстранился. Его глаза потемнели и стали янтарными.
— Госпожа, — сказал он очень тихо. — Госпожа, вы мастерица разбивать сердца.
Элиан взглянула на него, не понимая и не желая понимать.
Он улыбнулся, будто скрывая боль. — Потому что на одного мужчину, дурно отзывающегося о вас, найдется тысяча, готовых умереть за вас. Запомните это.
Он низко поклонился, так низко, как только ему позволял его королевский сан, и вышел, оставив ее в одиночестве.
Когда даже Илариос стал избегать ее, Элиан подумала, что у нее ничего не осталось. Но беда никогда не приходит одна. Вечером Мирейн вызвал ее к себе, чего никогда не случалось прежде, поскольку она и так была всегда рядом с ним.
Он находился в комнате, которая служила ему рабочим кабинетом. Писари ушли. Жаровня пылала, сражаясь с холодным воздухом. На столе перед Мирейном были разложены свитки и дощечки, на некоторых стояла его солнечная печать, на некоторых — нет. В одеянии жреца, с пером в руке, он был похож на мальчика, который учил ее буквам. Но сейчас он слегка хмурился, и взгляд его был холодным, почти ледяным.
Элиан остановилась перед ним по другую сторону стола. Сама того не сознавая, она сосредоточилась. Что же за грех она совершила, если он так смотрит на нее? Все ее обязанности были выполнены, и выполнены на совесть. Она не сделала ничего такого, на что можно было бы пожаловаться.
Мирейн отвел от нее взгляд, но выражение его глаз не смягчилось.
— Через три дня, — сказал он, — мы отправляемся в поход, в Хан-Гилен. Он будет долгим, потому что я намерен превратить его в королевское путешествие. Я не жду, что мы попадем в город задолго до наступления зимы.
Ком встал у нее в горле. Ей пришлось проглотить его, чтобы дать волю голосу.
— Поскольку мы будем двигаться в южном направлении, погода станет мягче. Нам нет нужды торопиться. — Может быть, и так.
Мирейн вертел в руках перо. Руки у него были небольшие, но пальцы обладали гибкостью и изяществом.
На одном из них было надето кольцо: рубиновые вставки в плетеной золотой оправе сверкали, как огненные искры, когда на них попадал свет. Почти околдованная, Элиан ждала, Его мягкий голос убаюкивал ее, но слова заставили очнуться.
— Поскольку нам предстоит долгий путь, а конечной его целью будет Хан-Гилен, я долго размышлял над тем, какое место тебе надлежит занять. Теперь моим людям известно, кто ты такая. Они хорошо приняли эту новость, все обошлось без недостойного скандала, потому что ты наилучшим образом проявила себя со всех сторон и была доблестна в бою. Тем не менее разговоры все-таки пошли, и, пока мы будем продвигаться по Ста Царствам, они не утихнут. Ради твоей безопасности и ради всей твоей семьи я попросил твоего брата перевести тебя в его палатку.