Владыка битвы
Шрифт:
— Я знаю, зачем он хочет этого. Все конунги хотят иметь надёжную власть. Отец много рассказывал мне об эглинском боге, когда сам его принял. Убеждал, пытался вбить мне в голову, почему она будет так нам полезна. Говорил, что правителей больше не станут выбирать и что наш род воцарится в Свергланде навечно. А я так не хотел и всё ещё не хочу. Править должен тот, кто достойнее, а не тот, в ком течёт особая кровь.
Я печально улыбнулся.
— Даже не знаю, соглашаться с тобой или нет с учётом того, что я — Химмелинг.
— У вас другое. Даже сверы
— А мы и расплодимся, только что толку? — ответил я. — Гутфрит берёт в жены мою сестру, если уже на ней не женился. А я его проклял — его и его потомков. Проклял свою кровь ради мести за мёртвых. Долг мести отравляет всё вокруг. Химмелинги сейчас — не тот пример, который хочется приводить.
До сих пор я не понимал, насколько опасным для будущего Сванхильд должно было стать моё проклятье. Если колдовство получилось, то у сестры либо не будет детей вовсе — по крайней мере, не от Гутфрита. Либо они родятся, вырастут в страхе родителей за их судьбы, а затем сложат головы без славы или с позором. Сестра никогда мне этого не простит. Я не винил её за то, что она осталась с Гутфритом — конунг воспитал её, дал всё, что когда-то дала мне Гутлог. Наверняка Сванхильд почитала Гутфрита. А я... А убил жениха почти что у неё на глазах и проклял опекуна, опозорил семью. С чего бы ей мне доверять? Кровь важна, всегда важна. Но память иной раз весит куда больше золота. И память о себе я оставил скверную.
— Как бы то ни было, сейчас речь не о Нейдланде и не о Химмелингах. — Я постарался свернуть со скользкой дорожки, чтобы раньше времени не беспокоить брата. — Не уверен, что мы с наставником пришли к верным мыслям, но если мы правы, Гутфрит для нас не союзник.
— Согласен, — поддержал меня Глоди. — Мы не знаем, зачем ему так срочно понадобилось на Эглинойр. Насколько помню, он собирался туда следующим летом и хотел собрать великий фирд.
— Он торопится, потому что мой отец опередил его и принял веру, — ответил Скегги. — Наверняка Гутфрит хотел стать первым королём северян. Это дало бы ему много власти и превратило эглинов в союзников. И с такой помощью он смог бы легко завоевать и Свергланд, и юхри... Да кого угодно. Наверняка эглины льют ему в уши именно это.
Я уселся на камень подле брата.
— Но мы знаем, что на деле всё будет совсем не так.
— Именно, — согласился Скегги. — Отец опередил Гутфрита. Но мы-то знаем, что король Мерглума мёртв, что на острове смута и тёмное время. Вопрос, знает ли об этом Гутфрит. От этого многое зависит.
— Если с ним монах, может знать, — ответил я. — Они умеют писать и отправляют друг другу письма.
— Тогда сперва надо выяснить, почему именно Гутфрит так торопится в поход. — Скегги уставился на Глоди. — Сможешь разузнать?
— Отправлю людей в Маннстунн. Прикинутся вольными дренгами, попробуют наняться. Может и выведают что
Скегги выпрямился.
— Хорошо. Ну и головоломку ты подкинул мне, братец Хинрик. Как бы решить её, чтобы и людей не потерять, и спину прикрыть?
— Руны? — предложил я.
— Руны — это хорошо. Я буду просить у тебя совета, и не раз. Но сперва хочу как следует смыть с себя смрад ямы. Мне говорили, здесь есть юхранская баня. Мылся когда-нибудь в такой?
Я мотнул головой.
— Нет.
— Идём, — он положил мне руку на плечо, — подышим целебным жаром и пропотеем как следует. Станем чистыми, красивыми и от пуза наедимся. Глоди же не всё серебро потратил, я надеюсь...
Я кивнул, но не двинулся с места.
— Идите вперёд. Я догоню.
— Что удумал? Колдовать собрался?
— Можно и так сказать. Нужно кое с кем пообщаться.
— Найдёшь нас. — Скегги протиснулся меж скалами вслед за Глоди. — Но не задерживайся лишний раз. Здесь ещё не все знают, что ты мой брат, а место не самое доброе.
Я терпеливо дождался их исчезновения, и затем, когда со мной остались лишь камни, море да ветер, снял с пояса ритуальный нож и надрезал ладонь.
— Арнгейл, фетч мой, призываю тебя! Услышь и приди! Представь предо мной во плоти и вбери силу моей крови.
Я начертал руну призыва духа прямо на гальке. Фетч появился лишь раз по пути на остров, и мне подумалось, что подпитать его кровью не помешает. Я сел на берегу, положил посох и топор подле себя и принялся ждать. Кровь не останавливалась — значит, дух совсем ослаб. Ничего, пусть берёт сполна. Человек тем и отличен от духа, что, хоть и смертен, но выживет где угодно.
Наконец в небе, чуть ниже облаков, показалась тёмная точка — приближалась к острову, и я спокойно наблюдал за тем, как она принимала форму птицы. Беркут устремился ко мне и немного плюхнулся на камень рядом со мной — мощные когти соскользнули с мокрой поверхности, и приземление вышло неуклюжим. И правда ослаб.
— Здравствуй, Конгерм, — поприветствовал я. — Как ты?
Беркут встрепенулся и осторожно ко мне подпрыгнул.
— Спасибо, что позвал, Хинрик. Сам бы я сейчас не смог до тебя достучаться. Мне очень не понравилось, как монахи с тобой обошлись. Они не просто выплеснули заколдованную воду тебе в лицо, но что-то сделали с землёй. Весь Виттсанд невозможно услышать. Там нет ни духов, ни шёпота трав или зверей. Ничего. Только люди и покорные животные с мёртвыми глазами. Меня это очень напугало.
— Меня тоже.
Голос фетча, как и обычно, звучал в моей голове, и я отвечал ему мысленно. Поэтому со стороны могло показаться, что начертатель всего-навсего обзавёлся хищным пернатым питомцем. Я не рискнул просить Конгерма принимать вид человека — если он даже не смог меня дозваться, то уж изменить форму на более крупную ему сейчас было и вовсе не под силу.
— Поначалу мне даже показалось, что они убили тебя: фетчи перестают слышать своего человека только если тот мёртв, — добавил Конгерм. — Хорошо, что ты не погиб.