Владыка Ядов

Смирнов Андрей Владимирович

***

...Главный храм Мольвири располагался на гряде холмов вблизи Ургиля — небольшого городка на территории Геша. Хотя в Речном Королевстве, в Хальстальфаре, в Марглальде, в Ресте, в тех Алмазных Княжествах, которые приняли веру Мольвири, также имелись роскошные и известные храмы, Ургильский храм по праву почитался самым великолепным и наиболее значимым среди прочих. Помимо основного собора, способного вместить более десяти тысяч молящихся, здесь же находился крупнейший монастырь Мольвири, полный трепетных послушников, деловых монахов и благочестивых старцев. Монастырь в достатке располагал землями, лесами, пастбищами, деревнями и гостиницами для приезжих.

Собор и окружавшие его здания утопали в зелени. Аккуратные дорожки из мелкого гравия между рядов постиженных деревьев и кустов.

Бесплотным

духом Лицемер проник на территорию храма, опустился неподалеку от центрального входа в собор, перешел в новоукраденный человеческий облик и вошел в храм.

Статуэти и изображения Мольвири глядели на него со всех сторон, но он не стал бы опасаться быть обнаруженным даже в том случае, если бы вошел в храм в своем подлинном, а не чужом облике. Эта богиня слепа. За ее образами нет первообраза, отраженно присутствующего в священных изображениях. Ее сила отделена от своего источника и поставлена в условия, когда она вынуждена имитировать присутствие божества. Никакой другой культ не мог стать лучшим полем деятельности для мастера кукол и повелителя марионеток.

Лицемер пересек зал, и подошел к тучному, начинающему седеть, жрецу среднего ранга. Жрец тихо молился, меняя масло в светильнике перед изображением Мольвири.

— Благословите, святой служитель, — обратился к нему Лицемер. — Ибо я грешен и желаю раскаяться.

— Служба будет вечером, — бегло поглядев на посетителя, ответил жрец. — Тогда и приходите, вместе с другими кающимися.

— Не могу ждать до вечера, достопочтенный, ибо грех мой гнетет меня и давит. Подозреваю я в своего брата в дурном деле и таю на него злобу. Не знаю, дотерплю ли до вечера и не сотворю ли с ним что-нибудь такое, о чем после стану жалеть… Прошу вас, выслушайте мой рассказ, примите мое покаяние, дайте отеческий совет и успокойте наконец мою душу.

Жрец вздохнул.

— Ну что ж, пойдемте…

Они отошли в правую часть храма, в отделение за занавеской, предназначенное для исповедей и духовных бесед наставников с их чадами. Единственный стул тяжело заскрипел, когда жрец устраивал свой тучный зад на сиденье; Лицемер сел у его ног.

— Что же случилось, друг мой? — С хорошо усвоенной за годы тренировок, дежурной лаской поинтересовался жрец. — Расскажите обо всем по порядку и ничего не утаивайте. Прежде всего, как вас зовут?

— Гид-на-Шейеф, — ответил Лицемер. На языке мидлеев, первых людей, сотворенных богами, это имя означало «Крадущий Лица», но в мире смертных этот язык был забыт уже многие тысячи лет.

— Какое странное имя, — заметил жрец. — В какой стране детям дают такие?

— В далекой стране, достопочтенный.

— Как же она называется?

— Хауко. (Прошлое)

— Никогда о такой не слышал… Так что же произошло между тобой и твоим братом, друг мой?

— Нашего отца звали Ханво-на-Кейо (Изначальный Мрак). У него было много сильных сыновей и гордых дочерей. Однако, наша семья не была дружной и мы часто враждовали друг с другом. Вышло так, что против нас выступил иной род, происходивший от Ханво-на-Зейна (Изначальный Свет). Нас сокрушили — одних истребили, других обратили в рабство, меня заточили на долгие годы в тюрьму. Не так давно мне удалось вырваться, и что я узнаю? Один из моих братьев, Дар-гун-Уллеи (Хозяин над Куклами), сумел избегнуть всех неприятностей — не погиб, не был искалечен, не был пленен или порабощен — но при том за все прошедшее время не сделал ровным счетом ничего, чтобы помочь своим попавшим в беду родичам. Более того, теперь, как оказывается, мой брат работает при дворе Ханво-на-Зейна: чистит его животных, седлает лошадей и дрессирует собак. Поневоле напрашиваются неприятные подозрения о том, Дар-гун-Уллеи предал свою семью, а от этих неприятных подозрений возникает желание причинить ему какое-нибудь зло. Видите, достопочтенный, какие сомнения грызут мое сердце.

— Брат мой, — обратился к Отцу Лжи устами жреца Кукловод. — Ты все не так понял.

Несколько секунд Лицемер разглядывал стоявшее перед ним существо. Жрец не изменился, разве что самую малость. Теперь он казался еще более приторным и выученным, чем прежде: Кукловод подавил остатки самостоятельной личности и усилил свое присутствие в том, кто и без этого принадлежал ему почти целиком.

— «Не так понял»? — Переспросил Лицемер. — Я так не думаю. И тем не менее, я готов выслушать твои объяснения.

— Мы неправильно действовали, — вкратчиво сказал Кукловод. — Слишком грубо. Шли напролом. Хотя стоило бы понять, что после низвержения

Властелина меряться силами с Солнечными Князьями бессмыслено. Солнце дает им силу от своего избытка, у нас же такового источника больше нет. Однако, видишь ли, они не захотели удовлетвориться некоторым преимуществом, полученным в результате победы, а пожелали вернуть себе утраченную сверхъестественную мощь. Для этого им понрадобились люди. И вот тут-то и появляется возможность их обыграть. Боги не могут допустить появления свободных и сильных людей, потому что пусть даже часть этих людей и выберет Свет, другая часть сделает иной выбор, а сами боги в любом случае отойдут на второй план, уступив первенство новым носителям анкавалэна. Им нужны покорные слуги. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы наладить мостик от идеала пусть и недалекого, но верного и по-своему благородного слуги — к реальности раба, считающего свое рабство каким-то особенно благородным и высоким состоянием духа, прославляющего свою ничтожность и бессилие, желающего везде и во всем следовать высшей воле, а свою волю полагающего нечистой и вредной. Религия, изучению и совершенствованию которой я посвятил все последние века, таит в себе колоссальный потенциал. Рабы были и будут, но только благодаря религии можно заставить множество людей желать для себя, для своих детей и ближних рабского состояния. Это потрясающе, брат мой!.. Они сами желают служить, сами желают быть одинаковыми — потому что у них есть вера в идеальный образ, которому они хотят во всем соответствовать, и есть высшие господа, чью волю они хотят исполнять, избавляясь тем самым от необходимости принимать самостоятельные решения. Разве это не великолепно?.. Я осознал вдруг, что что культам Солнечных Богов следует не противостоять, а холить их и лелеять, и всячески помогать им развиваться. Я ходил по земле, я сам был бродячим проповедником. Я зажигал веру в людских сердцах — равно как и огонь на кострах неверующих. Я был Мелдвигом Прорицаетелем и Эркшем Богоизбраным, Ваксилем Святолюбивым и Гиром Сокрушителем Еретиков…

— Я так и думал, — холодно проговорил Лицемер. — Ты нашел для себя теплое местечко в новом мире и забыл про остальных. Забыл наш союз и наши клятвы.

— Брат, я ничего не забыл…

— Ты хочешь обмануть меня, Князя Лжи?! Я слышу фальшь в твоем голосе слишком отчетливо.

Кукла вздохнула.

— Это всего лишь голос пожилого жреца, утратившего веру за долгие годы молений, но столь сильно привыкшего служить и молиться, что он уже не способен и помыслить свою жизнь в каком-либо ином виде. Привычка вместо веры, имитация богообщения вместо реальной мистической связи — именно об этом я и говорю. Конечно, в этом есть элемент лжи, и неудивительно, что ты его ощущаешь, но эта ложь принадлежит моей кукле, а не мне. Я абсолютно искренен.

Лицемер повернул голову и бегло оглядел храм.

— Оставим в покое вопрос о твоей искренности. — Бросил он безразличным тоном. — Каким образом, по твоему мнению, имитация духовной связи с богиней, которая настолько не хотела создавать собственного культа, что оказалась запертой в тюрьме под Слепой горой — способна помочь вернуть нам величие и власть? Я вижу в этом выгоду только для тебя, но не для всех нас.

— А в чем заключается «наша выгода», брат мой, Крадущий Лица? Воскреснуть, затеять новую войну и вновь потерпеть поражение? Я не вижу в этом никакой выгоды. Нужно действовать иначе. Солнце захотело владеть всем? Пусть так и будет… до тех пор, пока оно не поймет, что не мир меняется под него, а оно — под мир. Бытие больше любого из Изначальных, и только владеющий анкавалэном может владеть всем. Но анкавалэн у людей, а в людях скверна. Пусть скверна проникает в богов от людей — пока белое и черное не смешаются до неразличимости и каждый не займет в мироздании то место, которое определит для него инерция его собственной природы.

— И что тогда? — Бесстрастно спросил Лицемер. — Все покорится тебе? Ты этого жаждешь?

— Иначе невозможно вернуть Властелина, мой брат, а без достижения этой цели все прочие цели теряют смысл. Ты ведь не хочешь уничтожить все сущее? А ведь именно этим все и закончится, если будет низвергнуто еще одно Светило. Недостаточно поразить наших врагов — для победы нам необходим Тот, Кто был источником нашей собственной жизни. Если я обрету высшую власть в Сальбраве, если подчиню инерции и привычке каждое живое существо, если сумею установить для каждого то идеальное правило, которое подходит только ему и целиком охватывает всю его жизнь, все его чувства и мысли — я сумею вернуть Горгелойга.