Власть без мозгов. Отделение науки от государства
Шрифт:
Проект был сделан ещё в советское время, площадку под строительство выделила мэрия Санкт-Петербурга 21 августа 1991 года, а в 1992 году в Академии наук я даже уже заложил 1,5 миллиона рублей под строительство этого корпуса. Но вскоре эти деньги превратились в труху. Все мои обращения в правительство, а также к Борису Николаевичу Ельцину не имели никакого эффекта. В этих условиях ранней осенью 1995 года я встретился с Черномырдиным, который приехал в Санкт-Петербург. Заранее зная, что он приедет, я подготовил целый ряд бумаг по проблемам санкт-петербургских научных учреждений Академии наук.
После совещания, которое проводил Черномырдин, он пригласил меня в резиденцию К-2 на Каменном острове, где мы проговорили два с лишним часа. Я отдал свои бумаги,
Наука тогда была в ужасном положении, и мы в Госдуме пытались её спасти, разрабатывая закон о науке. Но все мои предложения по этому поводу фракция "Наш дом Россия" не поддерживала. Более того, вскоре фракция вызвала меня на своё заседание, чтобы пропесочить за то, что я голосовал за музыку Александрова к гимну России, а не за музыку Глинки. С этого заседания я ушёл, заявив, что не желаю присутствовать при рассмотрении персонального дела Алфёрова.
А спустя еще две недели, когда Володя Рыжков, который был у нас руководителем фракции, сказал, что я не имею права подписывать импичмент Ельцину: "Фракция постановила, что тот, кто подписывает, не может состоять в нашей фракции", - я сказал: "Замечательно!", и написал заявление о переходе от Рыжкова-младшего к Рыжкову-старшему во фракцию "Народовластие". А всё это время КПРФ, и в частности Иван Иванович Мельников, который был председателем Комитета Госдумы по науке и образованию, меня поддерживали, с ними я находил полное взаимопонимание. На следующих выборах они обратились ко мне с просьбой баллотироваться в Госдуму в списке компартии. С тех пор я в их списке, и хотя являюсь беспартийным, но полностью разделяю программу и практическую деятельность КПРФ.
– Невольно явился свидетелем Вашего рабочего графика: Санкт-Петербург - Москва - Санкт-Петербург, три секретаря в разных местах, время, расписанное по минутам... Как выдерживаете?
– Жена мне всё время говорит: "Ты уже отнюдь не молод, а чтобы соответствовать таким темпам, для этого надо иметь другой возраст". Конечно, у меня перебор с обязанностями. Хотя на Президентском совете я бываю нечасто, пленарные заседания в Думе - не каждую неделю, в Москву я езжу вторую и третью недели месяца на понедельник-вторник-среду... Основное время в Петербурге я делю между Научно-образовательным центром на Хлопина и Санкт-Петербургским научным центром на набережной.
Знаете, есть такой анекдот. Старый еврей пришёл к раввину и говорит: "Ребе, жить тяжело! Что делать?" "Ты возьми и посели свою козу рядом с собой в доме". "Всё стало еще тяжелей!" "А ты и корову заведи в дом, пригласи тещу... " Через некоторое время еврей прибегает к раввину: "Не могу больше дома жить!" Тот отвечает: "А ты убери из дома козу, потом корову..." И когда еврей вернулся в своё привычное состояние, он воскликнул: "Как теперь жить замечательно!" Так и я надеюсь, что со временем избавлюсь от многих обязанностей, но научнообразовательный центр, академический университет со мной останутся до последних дней. А свою форму я поддерживаю, потому что каждое утро проплываю 300 метров.
– Короткие вопросы - что правда, а что неправда в Вашей жизни... Правда, что Вас назвали в честь Жана Жореса?
– Да, в честь Жана Жореса. Когда я первый раз приехал в Париж в 1964 году на конференцию по физике полупроводников, я заполнил, как водится, анкету и когда получал портфель, бейджик... я всё это получил с надписью "А.Жорес"! Французы решили, что Алфёров - это русское имя, а Жорес, естественно - фамилия. Тогда я букву "А" перерисовал в эмблему полупроводникового диода. На первой же встрече ко мне подошёл Маршал Нейсон, американский физик - мы потом с ним стали друзьями - и спросил: "Почему американцам дают значки без полупроводникового диода, а советским с эмблемой диода". Или ещё смешная история. В 1983 году в Париже в магазине я покупал электропилу. Надо было написать имя и адрес, куда доставить покупку. "Жорес?!" - изумляется продавец. Я продолжаю: "Рю Жак Дюкло". Он кричит кому-то: "Эй! Смотрите! Здесь русский, которого зовут Жорес, а живёт он на улице Жака Дюкло!" Жак Дюкло был одним из руководителей французской компартии.
Вы знаете в Санкт-Петербурге набережную Кутузова? До революции она называлась Французская набережная, а с 1924 по 1944 год - 20 лет!
– она называлась набережной Жана Жореса. Во Франции в любом городе обязательно есть проспект или улица Жана Жореса, в любом городе есть либо его бюст, либо памятник, но практически нигде вы не встретите улицы Бонапарта. Анатолий Васильевич Луначарский писал: "Если бы не подлый убийца Велен, убивший Жореса 31 июля 1914 года, то в 1917 году мощная рука Жореса подняла бы красное знамя революции над Европой". Так что я назван в честь великого человека!
2010 г.
Сколково
Статья Ж. И. Алферова для «Российской научной газеты»
В настоящее время для нашей страны нет более важной задачи, чем возрождение высокотехнологичных отраслей промышленности, основанных на современных научных исследованиях и технологиях. В сущности, вопрос стоит о жизни и смерти страны, или мы действительно можем вернуться в разряд передовых развитых стран, или нам уготована судьба колонии, пока еще богатой природными ресурсами. Развал Советского Союза был для нас огромной политической, нравственной, и в первую очередь экономической трагедией. Разделив страну на пятнадцать так называемых независимых государств (большинство их можно так назвать, потому что от них почти ничего не зависит), проведя почти во всех, за исключением разве Белоруссии, воровскую приватизацию и практически уничтожив высокотехнологичные отрасли промышленности, мы привели наши страны, в том числе самую развитую среди них в науке и технологиях Российскую Федерацию, в разряд отсталых развивающихся стран.
В современных естественных науках и что особенно важно современных технологиях мы просто потеряли четверть столетия. Последний тезис проще всего проиллюстрировать на примере полупроводниковой электроники основы современных информационных технологий, а значит, и современного информационного общества. В середине 80-х и у нас, и за рубежом основной технологический размер в кремниевых интегральных схемах (чипах) был 0,8-1,0 мкм, при этом нам ничего не продавалось, мы всё создавали сами. Сегодня в развитых странах в массовом производстве он составляет 0,09 мкм (90 нанометров), в Китае, Израиле, Японии, Южной Корее и Тайване 65 и даже 45 нанометров, а в США уже 32 нанометра, мы же на лучшем и почти единственном уцелевшем от разгрома отечественном предприятии «Микрон» в Зеленограде еще только осваиваем купленную во Франции технологию 180 нанометров.
Прогресс и объявленная президентом страны Д.А. Медведевым модернизация возможны только при условии максимального использования и развития научного потенциала страны. Поэтому только глупостью, а возможно и чем-то хуже, можно объяснить ведущуюся у нас уже более 20 лет кампанию против Российской академии наук и противопоставление вузовской и академической науки. Эта дискуссия носит чисто политический характер, и здесь очень уместно процитировать китайского лидера конца семидесятых годов Дэн Сяопина: не важно какого цвета кот, черный он или белый. Хороший кот такой, который ловит мышей. Сегодня в научных исследованиях Российская академия наук ловит мышей гораздо лучше, чем вузы или разгромленная усилиями Е. Гайдара и Б. Салтыкова отраслевая наука бывших промышленных министерств.