Власть и оппозиции
Шрифт:
Сталин переслал это письмо в Центральную Комиссию по чистке. Здесь при рассмотрении апелляции Шляпникову пришлось выслушать новые издевательства, тем более оскорбительные, что с менторской речью в его адрес выступил Ежов, несколько лет воспитывавшийся в семье Шляпникова. «Сейчас Шляпников недоумённо всех спрашивает — в чём заключаются его преступления? — говорил Ежов.— …К тебе, Шляпников, со стороны партии было проявлено исключительно терпеливое отношение. Член партии ты старый, рабочий, культурный рабочий. На твое воспитание партия затратила очень много. Своим горбом ты тоже поработал. Пишешь книги, что не под силу ещё многим из рабочих. И партия всё время терпеливо к тебе относилась, думая, что Шляпников исправится.
Этим терпеливым отношением партии ты всё время злоупотребляешь.
Перед утверждением решения об исключении Шляпникова из партии споры на комиссии развернулись лишь по поводу того, за что его исключать: за «старое» — участие в «рабочей оппозиции» или за «новое» — за то, что он не выступал против троцкистов и «морально разложился». В результате «дискуссии» было решено исключить и за «старое» и за «новое». При этом обвинения в «разложении» сводились к тому, что, будучи председателем жилищного кооператива, Шляпников выступил на суде в защиту беспартийного члена кооператива, в квартиру которого по ордеру, подписанному Кагановичем, в нарушение закона был вселён работник аппарата МК партии.
Из прошедших чистку 1916,5 тысяч членов и кандидатов в члены партии было исключено 18,3 %. Всего же с 1921 по 1933 год в результате чисток было исключено и добровольно выбыло около миллиона членов и кандидатов партии (примерно десятая часть исключённых впоследствии была восстановлена) [767]. Если вычесть из этого числа 219 тыс. исключённых и выбывших в период генеральной чистки 1921 года, то окажется, что около 800 тыс. человек были изгнаны из партии в ходе сталинских чисток только до начала 1934 года.
Характеризуя противоположность функций и методов партийных чисток в первые годы революции и во времена сталинской диктатуры, Троцкий писал: «Внешним образом одна и та же партия… в начале советской власти и через 10 лет применяет одни и те же методы во имя одних и тех же целей: сохранения своей политической чистоты и своего единства. На самом деле роль партии и роль чисток переменилась радикально. В первый период советской власти старая революционная партия очищалась от карьеристов; сообразно с этим комитеты (комиссии по чистке.— В Р.) создавались из старых революционных рабочих. Выбрасывались за борт искатели приключений, карьеристы или просто мошенники, пытавшиеся в довольно большом числе прилипнуть к власти. Чистки последних лет, наоборот, направлены полностью и целиком против старой революционной партии. Организаторами чисток являются наиболее бюрократические и по своему типу наиболее низкопробные элементы партии. Жертвами чистки являются наиболее верные, преданные революционным традициям элементы и прежде всего её (партии.— В Р.) старшие революционные поколения. Если в первый период пролетарская партия очищалась от худших элементов её и буржуазии, то сейчас мелкобуржуазная бюрократия очищается от подлинно революционных пролетарских элементов. Социальный смысл чисток изменился в корне, но эта перемена прикрывается единой партией» [768].
XLVI
Тоталитарный режим и его «теоретическое» обоснование
Своего рода параллелью к партийной чистке по государственной линии стало восстановление в 1933 году в стране паспортной системы. В первые годы революции были приняты законодательные акты, запрещавшие требовать от граждан предъявления паспортов и иных видов на жительство. Паспорта были заменены удостоверением личности, получение которого считалось правом, а не обязанностью гражданина. Это положение было круто изменено постановлением ЦИК и СНК СССР «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописке паспортов».
Новое законодательство о паспортах преследовало, во-первых, цель прикрепления крестьян к колхозам, поскольку жителям сельской местности
В начале 30-х годов политическая полиция (ГПУ) окончательно встала над партией, превратившись в личный орган Сталина. Ещё в 1930 году Троцкий так характеризовал коренное изменение функций и методов деятельности этого органа: «В годы гражданской войны Чека совершала суровую работу. Но эта работа велась под контролем партии. Сотни раз из среды партии поднимались протесты, заявления, требования объяснений по поводу тех или других приговоров. Во главе Чека стоял Дзержинский, человек высокой нравственной силы. Он был подчинён Политбюро, члены которого имели по всем вопросам свое собственное мнение и умели за него постоять… Сейчас во главе ГПУ стоит Менжинский, не человек, а тень человека. Главную роль в ГПУ играет Ягода, жалкий карьерист, связавший свою судьбу с судьбой Сталина и готовый выполнить, не задумываясь и не рассуждая, любое из его личных распоряжений» [770].
В начале 30-х годов в передовой рукописного органа заключённых Верхнеуральского политизолятора «Воинствующий большевик» говорилось: «ГПУ окончательно легализовано в качестве основного органа управления партией. Никакой пост, никакое положение в стране и партии, никакие заслуги, прошлые или настоящие — не избавляют от общей участи человека, осмелившегося нарушить правила осадного положения» [771].
«Теоретическое» обоснование созданному в стране тоталитарно-полицейскому режиму Сталин попытался дать в заключительном разделе своей речи на январском (1933 года) пленуме ЦК и ЦКК, озаглавленном «Итоги пятилетки в четыре года в области борьбы с остатками враждебных классов». Он заявил, что «последние остатки умирающих классов» «оказались вышибленными», в силу чего они «„расползлись“ по всем предприятиям и учреждениям страны, где стали организаторами не только вредительства, но также массового воровства и хищений общественной собственности» [772]. Таким образом, воровство, получившее широкое распространение в результате обнищания подавляющей массы населения, объяснялось происками «последних остатков умирающих классов».
Эти «остатки» или «бывшие люди», как утверждал Сталин, не могут изменить что-либо в нынешнем положении в СССР. «Они слишком слабы и немощны для того, чтобы противостоять мероприятиям Советской власти». Тем не менее они будут усиливать свое сопротивление с ростом могущества Советского государства, а «на этой почве могут ожить и зашевелиться… осколки контрреволюционных элементов из троцкистов и правых уклонистов. Это, конечно, не страшно». Несмотря на эти заверения о бессилии «остатков» и «осколков» Сталин заявил, что максимальное усиление государственной власти необходимо для того, чтобы «развеять в прах» эти «остатки» и «разбить их воровские махинации» [773].
В статье «Проблемы советского режима (теория перерождения и перерождение теории)» Троцкий обращал внимание прежде всего на логическую нелепость всей этой сталинской софистики. «Если от бывших классов остались лишь „бывшие люди“,— писал он,— если они слишком слабы, чтобы „что-либо(!) изменить в положении СССР“,— то из этого и должно было бы вытекать потухание классовой борьбы и смягчение режима… Зачем вводить режим террора против партии и пролетариата, если дело идёт лишь о бессильных осколках, неспособных „что-либо изменить в СССР“? Всё это нагромождение путаницы, переходящей в прямую бессмыслицу, является результатом невозможности раскрыть правду» [774].