Власть научного знания

Штер Нико

1. Какие типы альтернативных источников энергии можно разработать, чтобы они могли составить конкуренцию традиционным источникам? За какой период?

2. Как выглядит поддержка климатической политики со стороны общественности? Насколько население готово принять новые технологии и изменить привычный стиль жизни?

3. Каким образом можно согласовать интересы национальных государств в меняющемся глобализированном мире? Как достичь баланса между «правом на развитие» и целями климатической политики?

Эти вопросы выходят далеко за рамки геофизических исследований. Их анализ требует участия инженеров, политиков, представителей социальных наук и гражданского общества. Стратегия, основанная на уверенности в том, что для поиска решения вопросов климатической политики достаточно консенсуса среди ученых, с треском провалилась.

Глава пятая

Заключительные наблюдения

Читатель, вероятно, помнит, как в первой главе мы представили несколько моделей. Проанализировав три кейса, мы снова обратимся к этим моделям и начнем с модели инструментальности, согласно которой истинное знание надежно

и полезно в контексте практического применения. Эта модель, по-прежнему широко распространенная среди наблюдателей и тех, кто принимает политические решения, не может дать убедительного ответа на вопрос о том, почему наука («истинное знание») оказывается эффективной лишь в отдельных, но далеко не во всех случаях. Чтобы ответить на этот вопрос, мы выдвинули тезис, согласно которому для того, чтобы обладать практической значимостью, знание должно содержать в себе релевантные для действия инструменты, чтобы с их помощью человек мог осуществлять необходимые изменения. Для этого мы ввели различение между «знанием для практики» и «практическим знанием». «Знание для практики» транслирует информацию, которая может быть релевантной в практических контекстах (таким образом, мы обращаем внимание на то, что не всякое знание обладает этой характеристикой), а «практическое знание» указывает на рычаги реализации практических мер. Кроме того, мы выдвинули тезис о том, что практическое знание не должно отражать все переменные или все аспекты реальности. Этот тезис влечет за собой критическую переоценку традиционных моделей отношений между знанием и властью, независимо от того, основаны ли они на какой-то конкретной эпистемологической теории, на «линейной» концепции отношений между знанием и властью или на концепции, согласно которой для того, чтобы быть эффективной, теория должна в первую очередь отражать всю многоплановость окружающей нас действительности.

Как наш анализ кейсов соотносится с этими рассуждениями? Каковы практические цели в каждом кейсе? Как можно концептуализировать отношения власти и знания? В расовом дискурсе цель заключалась в создании «здорового» населения путем искоренения «недостойной жизни». Эта цель достигалась за счет мер демографической

политики, начиная с принудительной стерилизации и заканчивая лагерями уничтожения. Суть экономического дискурса заключалась в том, что правительства использовали инструменты финансовой политики для компенсации сбоев рыночных механизмов и преодоления глубокого экономического кризиса. Это были меры, направленные в первую очередь на снижение уровня безработицы и стимуляцию экономической активности. В климатическом дискурсе цель состоит в предотвращении опасного изменения климата путем надлежащих превентивных мер и адаптации к неизбежным изменениям.

В дальнейшем мы рассмотрим некоторые из тех вопросов, которые возникли в связи с нашими тезисами. Проанализированные кейсы отличаются друг от друга в нескольких аспектах. Они разворачиваются в разных исторических, географических, политических и культурных условиях. Их информационная основа закладывается в разных научных дисциплинах, варьируется и круг лиц, консультирующих тех, кто принимает политические решения – это почти единоличное влияние Кейнса (экономический дискурс), научная элита, тесно переплетенная с элитой властной (расовый дискурс), и элитарная организация, связанная с национальными правительствами во всем мире (МГЭИК). И если расовый и климатический дискурс схожи в том, что в них присутствует доминирующая точка зрения, которую разделяют СМИ, организации и те, кто принимает политические решения, то по своей эффективности они сильно отличаются друг от друга. В нацистской Германии расистская политика был реализована за сравнительно небольшой промежуток времени, тогда как климатическая политика по прошествии двадцати лет так и не достигла своей цели. Ниже мы сравним три кейса и попытаемся ответить на вопрос о том, где, когда и почему появлялось знание, способное влиять на политику. Начнем мы с экономического дискурса кейнсианства.

Успех и провал

Как мы показали во второй главе, в анализе, проведенном Питером Холлом (Hall, 1989), можно почерпнуть идеи, помогающие понять причины возникновения кейнсианства. Холл выделяет три взаимосвязанных фактора – теоретическую и академическую правдоподобность, административную жизнеспособность и возможность реализации политическими методами. Холл также анализирует значение политического курса партии власти. Если партия власти была тесно связана с профсоюзами, а проблеме безработицы придавалось большое политическое значение, то вероятность реализации кейнсианской политики была высока. Кроме того, Холл обращает внимание на внешние потрясения и кризисы, такие, как экономический кризис 1930-х гг. и вторая мировая война.

Если применить эти критерии к двум другим нашим кейсам, то можно предположить, что в отношении расизма ситуация будет очень схожей, тогда как в отношении дискурса вокруг изменения климата она будет существенно отличаться. Теоретическая привлекательность расистских теорий в 1930-е годы была довольно высокой при очень слабом протесте против нее. Власть в государстве контролировалась диктаторским режимом, и со стороны чиновников не было массового неприятия или даже отдельных попыток остановить организацию массового уничтожения. Расистский дискурс пользовался широкой поддержкой общественности. Можно сказать, что имело место «спонтанное одобрение» (Gramsci, 1971: 12). История, развернувшаяся вокруг проблемы изменения климата, совершенно другая. Здесь мы видим науку под огнем критики, несмотря на существование базового минимального консенсуса среди научной элиты и алармистское освещение проблемы в СМИ на протяжении нескольких прошедших лет. Политическая ориентация правительств здесь, по-видимому, не играет хоть сколько-нибудь значимой роли. Среди тех, кто реализует климатическую политику, есть и правые, и левые. Германия приступила к реализации при канцлере Коле, а красно-зеленая коалиция продолжила этот курс. В Великобритании закон о климате

приняла Лейбористская партия, но начало климатической политике в конце 1980-х положила еще Маргарет Тэтчер. В США политические партии играют более важную роль. Считается, что во время правления Клинтона-Гора (или при новом президенте Обаме) власти Соединенных Штатов действовали активнее в области климатической политики, чем при Буше-старшем и Буше-младшем. Однако во всех странах имеет место противостояние между различными министерствами и, прежде всего, между департаментом охраны окружающей среды, с одной стороны, и департаментом финансов и энергетики, с другой стороны [152] . В некоторых крупных государствах нет и широкой политической коалиции, которая бы поддержала кардинальные меры климатической политики. Там, где такая коалиция, по общему мнению, существует (как, например, в Германии или Великобритании), тем не менее, остается открытым вопрос, следует ли видеть в факте ее существование спонтанное согласие (Gramsci, 1971) или, скорее, «разрешительный консенсус» (Key, 1961). В любом случае эта коалиция еще не подвергалась настоящей проверке. Британский Закон об изменении климата 2008-го года был в кратчайшие сроки принят парламентом без какого-либо участия оппозиции. Что касается Германии, то здесь в последнее время наблюдалось усиление скептического настроения общественности, что весьма странно, учитывая воодушевление предыдущего периода.

152

«Внутренние расхождения во мнениях относительно экономических последствий сокращения выбросов едва не парализовали деятельность правительства Клинтона, причем министерство энергетики в целом единодушно поддержало точку зрения представителей промышленности, тогда как внутри служба защиты окружающей среды и министерства торговли мнения разошлись» (Levy & Egan, 2003: 818).

Имеют место и принципиальные сомнения в эффективности политических мер. Многие наблюдатели отмечают, что вряд ли можно считать эти меры чем-то само собой разумеющимся. Вмешательство в сложные системы почти всегда влечет за собой непреднамеренные побочные последствия, и поэтому неудивительно, что они не всегда эффективны. Еще Роберт Мертон (Merton, 1937) писал о трех типах непреднамеренных побочных последствий – функциональных, дисфункциональных и иррелевантных. Поэтому в каком-то смысле не будет ничего удивительного, если климатическая политика не достигнет своей цели. В связи с этим нам надо попытаться понять причины успеха евгеники и расовой политики в нацистской Германии и кейнсианства в послевоенной Европе и Америке. Мы предлагаем два варианта объяснения. В первом варианте речь идет о диктаторском характере политического режима в Германии в то время, когда там воплощалась в жизнь расистская политика. Расовая политика в Германии 1930-1940-х годов была реализована террористическими методами, с помощью которых режим запугивал своих противников. В то же время эта политика встретила молчаливое или даже открытое одобрение значительной части общества. Ведь были и те, кому расистская политика, в частности, высылка лиц не арийского происхождения из мест, где они работали и проживали, была на руку.

Что касается кейнсианства, то его успех мы связываем с другим аспектом авторитета властей, позволившего им устанавливать процентные ставки и регулировать денежное обращение. Правительства контролировали денежные рынки в 1930-х годах и позднее (вплоть до либерализации в конце 1980-х). Поэтому макроэкономические параметры можно было менять одним росчерком пера. Сложнее объяснить, каким образом кейнсианские идеи стали частью репертуара мер экономической политики в западных обществах. Идеи Кейнса постепенно завоевывали популярность и вытесняли традиционные экономические воззрения. Наиболее интенсивным этот процесс был в послевоенные годы. И, наверное, неслучайно кейнсианская макроэкономическая политика получила широкое признание именно в послевоенное время, когда у важнейших мировых держав уже был опыт широкомасштабного государственного вмешательства в жизнь общества.

Изменение климата: сложные темы, сложные переговоры

Привлекательность авторитарных решений характерна не только для расовой политики. Казалось бы, в климатической политике для обеспечения «надежности» климата диктаторские или террористические меры неприемлемы. Однако и здесь существуют сторонники реформирования демократических институтов ради преодоления глобального кризиса. По их мнению, мы должны временно отменить демократические права (как это делается при военном положении) и воплотить в жизнь агрессивные меры, необходимые для предотвращения «опасного изменения климата». Помимо политической и этической неприемлемости подобных предложений, их реализация, вполне вероятно, повлечет за собой дисфункциональные последствия. Диктаторские решения были бы еще большим злом, чем та проблема, перед которой мы оказались. Ведь сама попытка утвердить диктаторские режимы в либеральных демократических странах может стать причиной социальной и политической нестабильности, которая, если верить климатическим детерминистам, выступающим с подобными предложениями, является одним из важнейших негативных последствий миграционных потоков вследствие изменения климата.

Еще до дебатов вокруг изменения климата раздавались голоса «зеленых», требовавшие решительных мер (см. Hardin, 1974; Harich, 1975). А не так давно австралийские ученые Ширман и Смит (Shearman & Smith, 2007) настаивали на том, что для реализации научного консенсуса в отношении выбросов парниковых газов нам нужна авторитарная форма правления. Известный исследователь климата Джеймс Ханзен сетует на то, что демократический процесс неэффективен в решении проблемы изменения климата. А Джеймс Лавлок в своей книге «Исчезающее лицо Геи» призывает отказаться от демократии, чтобы напрямую заняться проблемой изменения климата. Кто-то говорит о новой войне, в которой мы должны приложить все усилия для того, чтобы вырвать мир из летаргического сна (ср. критический анализ этой позиции в: Stehr & Storch, 2009).