Власть научного знания

Штер Нико

реализовать необходимые меры климатической политики. По мнению Гидденса, страх – это не лучшая мотивация человека к действию.

Кроме того, мы разделяем его скептическое отношение к слишком сильной фиксации на целевых установках (что свидетельствует, скорее, о нежелании действовать, нежели наоборот) и его мнение о том, что адаптация к изменению климата должна быть проактивной.

Связь между общественным мнением и мерами правительства Гидденс рассматривает в контексте теории Кингдона (Kingdon, 1984) о политических течениях, окнах возможностей и политических предпринимателях. Эта теория предлагает решения возникающих проблем тем, кто ждет этих решений. В кризисных ситуациях особенно велика вероятность того, что откроются политические окна (возможности), и решающую роль может сыграть своевременная презентация убедительных решений. Гидденс, правда, использует понятие политического предпринимателя в очень узком смысле, ограничивая его лишь традиционным кругом политиков и тех, кто принимает решения. Интересно, что ни у Кингдона, ни у Гидденса мы не встретим упоминания

ученых или каких-либо других экспертов. Их нет в списке тех, кто может влиять на политическое решение. В контексте нашей аргументации и проблематики данной книги этот аспект особенно важен. Гидденс упоминает о «фрейминге» и «фокусирующих событиях», тем самым отдавая должное роли СМИ. Общий настрой нации имеет огромное значение и «оказывает существенное влияние на то, где и когда сходятся в одной точке проблема, политика и политические течения» (Giddens, 2009: 112). Это действительно так, а позицию Гидденса мы разделяем и в том, что не следует слишком сильно полагаться на результаты климатологических исследований, но, несмотря на это, мы считаем, что ученые в роли политических предпринимателей все же заслуживают нашего внимания. Это не значит, что они всегда играют положительную роль. Во-первых, параллельно с ними действуют и другие участники, а во-вторых, ограничение процесса исключительно научной сферой может привести к его замедлению.

МГЭИК, бесспорно, сыграла главную роль в определении политического курса. Без ее участия изменение климата не было бы одной из важнейших глобальных проблем, каковой оно является сегодня. И все же МГЭИК демонстрирует и типичные слабые стороны традиционного модуса отношений между наукой и политикой. Считается, что правительства должны следовать рекомендациям ученых, поскольку последние производят лучшее из возможного знания за счет достижения консенсуса в своей среде. Даже если оставить в стороне вопрос о необходимости консенсуса, МГЭИК пренебрегает важным аспектом, а именно ограниченной возможностью контролировать социальные параметры действия. Возвращаясь к нашему различению, мы можем констатировать, что МГЭИК производила знание для практики, но не практическое знание. Призывая к сокращению выбросов парниковых газов во всем мире, МГЭИК, по-видимому, не учитывает того, что на выбросы влияют факторы, которые превышают возможности политического контроля со стороны правительств. Уровень выбросов парниковых газов зависит от экономической деятельности, а правительства не могут быть заинтересованы в ее сокращении. Так политика оказывается перед необходимостью предпочесть одно другому. Как показывает опыт, до сих пор экономический рост был для политики важнее, чем обеспокоенность потенциальными климатическими кризисами в будущем. Разумеется, у изложенной здесь проблемы нет простого решения. Но оставлять ее вовсе без решения и просто убеждать политиков в том, что они должны набраться духу и поставить экологию выше экономики, нам не кажется разумным. По-видимому, быстрого способа, оставляющего пространство для поиска решений, нет. Единственная реалистичная альтернатива, вероятно, заключается в долгосрочной реструктуризации экономики и общества за счет развития низкоуглеродных технологий и защиты от возможных рисков.

Альтернативой прокрустову ложу сокращения выбросов является анализ ключевых секторов экономики с высоким уровнем выбросов парниковых газов (производство стали, цемента, энергетический сектор) с помощью уравнения Кайя (названному так по имени японского ученого, специалиста в области энергетики Йоши Кайя). Оно показывает, что все антропогенные выбросы являются результатом всего четырех переменных: населения, валового национального продукта (ВНП) на душу населения, потребления энергии на единицу ВНП (энергоемкость) и выбросов на единицу потребления энергия (углеродоемкость). Мы не будем касаться демографической политики ввиду ее политической сомнительности. Кроме того, на демографический рост существенное влияние оказывают такие социальноэкономические факторы, как уровень благосостояния и образования среди женщин. Многое указывает на то, что увеличение выбросов происходит в первую очередь в связи с усилением экономической активности. И если власти не хотят тормозить экономический рост (а в ближайшей перспективе не предвидится никакого многообещающего политического проекта), получается, что климатическая политика должна быть направлена на уменьшение энергоемкости или углеродоемкости энергетики или же на обе эти задачи. Если кардинальное изменение энергоемкости производства невозможно, единственной альтернативой является снижение углеродоемкости энергии. Опираясь на данный метод, Гидденс аргументирует следующим образом (Giddens, 2009: 6):

Если предполагается, что глобальные выбросы к середине века будут сокращены на 80 % или около того, то декарбонизация экономики должна достичь такого масштаба, какого в прошедшие годы не удалось достичь ни одной крупной экономической системе. Политические меры должны быть направлены не на формулировку подобных задач и установление сроков в отношении сокращения выбросов, а на конкретные шаги к этим целям. Так, целевые и временные планы по повышению эффективности в отдельных секторах и развитие безуглеродной энергетики являются, на наш взгляд, шагом в верном направлении. Такая мера, направленная на постепенную декарбонизацию, […] является единственным эффективным способом в борьбе за митигацию последствий изменений климата.

Что нас спасет – наука или техника?

Как утверждают Заревиц и Пильке (Sarewitz & Pielke, 2000), «то, что научная

неопределенность в отношении последствий глобального потепления помешала принятию конкретных мер, есть лишь видимость». Эту иллюзию они считают фатальной причиной застоя в климатической политике. Она стоит в одном ряду с традиционным взглядом на отношение между наукой и политикой, о котором мы неоднократно говорили в нашей книге. Эта иллюзия не только парализовала политическую волю, но и привела к расколу в обществе. В той мере, в какой климатическая политика определялась борьбой за ту или иную интерпретацию климатологии, у ее участников была заинтересованность использовать науку в качестве козыря. Плюсы

такого подхода для антиэкологической стратегии очевидны. До тех пор, пока наука не в состоянии дать однозначных результатов, бремя доказывания лежит на тех, кто хочет проводить превентивные меры. Такую же ситуацию мы наблюдали, когда правительство Буша-старшего «открыто оправдывало гигантские исследовательские проекты в области климатологии потребностью устранить неясности, прежде чем начать действовать». Вирт (Weart, 2003: 168) сообщает о меморандуме Белого дома, который по недосмотру стал доступен общественности в 1990 году. Авторы меморандума предлагают «рассказывать о большом количестве неясностей в ответ на обеспокоенность глобальным потеплением». В том же аспекте, но с противоположным знаком трактует эту проблему и Эл Гор, когда констатирует, что «необходимо проведение новых исследований, лучших исследований, более целенаправленных исследований, чтобы закрыть существующие пробелы в различных областях знания и достичь более широкого и прочного политического консенсуса, который требуется для абсолютно новых, беспрецедентных мер по решению данной проблемы» (цит. по: Sarewitz & Pielke jr., 2000: 58). В конечном итоге республиканское правительство и демократический конгресс все же пришли к единому мнению о необходимости новых исследований, хотя и по разным причинам: одна сторона искала оправданий для того, чтобы ничего не делать, в то время как другая сторона искала оправдания для действий.

Эти вывода верны и в отношении политики Буша-младшего, который в 2001 году объявил об одностороннем выходе из Киотского протокола, несмотря на заявления о необходимости «дальнейших исследований». Необходимость исследований – это наименьший общий знаменатель, с которым готов согласиться любой. И, тем не менее, противники широкомасштабной климатической политики по-прежнему оказываются в выигрыше, в отличие от ее сторонников, поскольку институциональное решающее правило («стандартное условие») означает бездействие. МГЭИК принимает этот наименьший общий знаменатель по двум важным причинам: во-первых, в надежде получить деньги на исследования, а во-вторых, веря в то, что когда-нибудь удастся найти неопровержимый аргумент в пользу введения строгого контроля за выбросами (Pielke & Sarewitz, 2003). Готовность поддержать развитие климатологии никак не согласуется с отсутствием инвестиций в исследования и разработку

альтернативных источников энергии и транспорта, а также в подготовку мер адаптации к последствиям изменения климата.

Чтобы реализовать амбициозные цели по сокращению выбросов, необходимо введение беспрецедентных регулятивных мер и огромные инвестиции в исследования и инновационные разработки. Подобные меры не очень популярны в США, но и в других странах они не реализуются должным образом. В соответствии с Киотским протоколом 1997-го года, пространство политических решений было сведено к применению рыночных механизмов. Этим объясняется и смещение политических опций на торговлю сертификатами на эмиссии парниковых газов. Эта идея, пропагандируемая в США и первое время отвергаемая Евросоюзом, в итоге оказалась наименьшим общим знаменателем (Damro & Luaces-Mendez, 2003; Gilbertson & Reyes, 2009). Мы здесь не будем подробно обсуждать рынок торговли эмиссиями и его эффективность для климатической политики (см. Lohmann, 2009; Storm, 2009). Следует, однако, отметить, что расцвет «углеродных рынков» связан, скорее, с увеличением уровня выбросов.

В конечном итоге мы можем констатировать, что стратегия инвестирования средств в научные исследования в качестве единственной меры для политического решения проблемы изменения климата потерпела неудачу. Эта стратегия основывалась на допущении о том, что политики получают правдивую информацию, и точно так же это должно происходить и на международном уровне. Изменение климата – это глобальная проблема, однако неясно, как найти глобальное решение в условиях отсутствия действующих структур мирового правительства. Задачей Рамочной конвенции ООН об изменении климата было решение проблемы климата во всей ее многоплановости (т. е. в научном, экономическом, социально-демографическом, технологическом аспекте) при одновременной политической сложности в контексте сообщества государств, которое на настоящий момент насчитывает уже 193 члена и внутри которого необходимо согласие каждого в отдельности. Сегодня, когда мы говорим о том, что мировое сообщество способно создать эффективные структуры мирового правительства одновременно с решением одной из самых сложных глобальных проблем нашего времени, мы выдаем желаемое за действительное.

Мы постарались показать, что знание, если оно хочет стать практическим знанием, должно быть не только релевантным для

практических решений, но и определять инструменты действия. До сих пор климатический дискурс разворачивался в основном на уровне геофизических исследований. Консенсус в отношении причин переменчивого настроя считался условием, необходимым для мотивации к действию тех, кто принимает политические решения. При этом забывали об «остальных» аспектах проблемы. Мы назовем лишь три из них: