Власть подвала
Шрифт:
Я поднялся в бетонный домик наверху, открыл замок без ключа и вышел. Была вечерняя пора, около восьми. Старые каштаны стояли широко и неподвижно, как нарисованные. Темнело и темнота проявляла дальние деревенские огоньки, километрах в пяти отсюда, за рекой. По дороге проехал автомобиль и его фары бросили движущийся отблеск на стальную обшивку домика, рядом с моим лицом. По полю шла мелкая собачонка и лаяла прямо в воздух – будто читала наизусть собачью поэму. Из открытых окон дома очень мирно тянуло жареной картошкой. Конец лета, предчувствие осени; старая асфальтовая дорожка растрескалась неровными шестиугольниками и покрылась
В этот момент дальний тополь на холме вспыхнул, будто облитый керосином. Я слишком долго и пристально на него смотрел. Это уж чересчур. Нужно научиться по-новому контролировать себя. Я приказал дереву погаснуть, но оно только больше разгорелось. Чем сильнее я пытался сосредоточиться, тем выше поднималось пламя. И тут меня осенило.
Я бросился вниз. Дверь была все так же открыта, уродик лежал без сознания.
У его руки растекалась лужица крови. Рана, залеченная мной, продержалась всего несколько минут или секунд, а потом снова открылась. Легким мысленным приказом я вырвал ножку из перевернутого стола и сломал ее в воздухе как спичку. Затем составил две половинки в единое целое. Так и есть. Так и есть: половинки не соединились. Воскрешать и создавать я не умею. Сила, данная мне, может лишь разрушать и убивать.
Разрушать и убивать – вот чего от меня хотели.
17
– И что же здесь было? – спросил Хозяин.
– Несчастный случай.
– Знаешь, что я с тобой сделаю за такой несчастный случай?
Как всегда, он пришел сам; я вызвал его по телефону, который висел в коридорчике. Он был без охраны, но не боялся меня. Физически он сильнее.
– Знаю, ничего. Займись своим уродиком. Иначе он умрет от потери крови.
Он сделал шаг ко мне. Кажется, он хотел меня ударить. Я бросил его в кресло и обвил вокруг шеи скрученную простыню. Все произошло просто мгновенно. Я даже не успел проследить глазами за перемещением предметов.
– А вот это мой болеучитель, – сказал я и слегка затянул простыню. – Знаешь, что я с тобой могу сделать? Посмотри на эту дверь. Правда, неплохой удар? Ты хочешь получить такой же?
Я мысленно шлепнул его по щеке и увидел, как расползается огромный кровоподтек. Кажется, достаточно. Когда я раскрутил простыню, он сполз на пол.
– Ничего, ничего. Вставай, знаток искусства. Теперь быстро забирай свою обезьянку и лечи ее. Мне понравилось, как она прислуживает.
Он попробовал сказать что-то, но не договорил.
– Ничего личного, – сказал я. – Я тебя шлепнул просто для того, чтобы ты понял. Здесь больше нет хозяина и больше нет раба. Ты меня больше не удержишь силой. Но я привык к этому подвалу и мне здесь нравится. Я остаюсь, а на твою долю остается меня обслуживать.
Он уже пришел в себя.
– Что тут случилось? – снова спросил он.
– Я договорился с дьяволом. Если не веришь, могу продемонстрировать.
Я бросил в него огненный шар. Шар раздвоился и повис слева и справа от его головы.
– Не двигайся.
– Убери, пожалуйста.
Я убрал.
– У тебя еще есть сомнения?
– Ты не боишься? – спросил он и в его глазах я прочел такой ужас, что заразился ужасом сам – моя душа будто мгновенно покрылась инеем.
– Забирай и уходи. Кровь я вытру сам.
Когда он ушел, я выбил деревянную дверь полностью и выстрелил лифтом в воздух, как ракетой. Маленький бетонный домик наверху снесло взрывом. Лифт грохнулся на землю секунд через пятнадцать – значит, взлетел высоко. В лифтовой шахте я поставил бетонную заглушку трехметровой толщины. Теперь я был полностью замурован и предоставлен сам себе. Я здесь как в подводной лодке на дне океана.
У меня здесь даже автономное снабжение кислородом. Ведь бункер был построен на случай атомной войны. Конечно, они попробуют для начала перекрыть мне подачу атмосферного воздуха. Посмотрим, что у них получится.
В коридорчике была и вторая дверь. За ней я нашел блок управления системами жизнеобеспечения. Насколько я понял инструкции, все было довольно просто и рассчитано на работу одного оператора. Без кислорода я мог продержаться в течение месяца. Кроме того, здесь были мощные системы фильтрации и регенерации воздуха, которые позволяли продержаться без особого комфорта, но неограниченно долго. Была и собственная электростанция. Системы внешнего слежения оказались отключены. Ничего страшного.
Я предупредил по телефону, что каждый, кто попытается нанести мне вред, будет испепелен на месте и, для большей наглядности, тут же поджег шесть деревьев у дома. Я думаю, что после этого они десять раз подумают прежде чем сунуться сюда.
Честно говоря, все что я сделал, было совершенно неразумно. Я не думал, я был опьянен своей властью и делал первое, что приходило в голову. Я понял это только вечером, когда успокоился и приготовился ко сну. Или кто-то другой действовал через меня. Впредь я буду осторожнее.
Около одиннадцати вечера мне попробовали отключить электричество. Тогда я ударил молнией в крышу дома. Не знаю, насколько эффектно это выглядело снаружи, но лампочки снова загорелись. Через минуту зазвонил телефон. Передо мною вежливо извинились за временные неудобства по техническим причинам. Кроме того, попросили убрать шаровую молнию, висящую в гостиной.
– Кого-то убило? – спросил я.
– Нет пока.
– Это вам очень повезло.
Молнию я убрал.
Под утро, часов около пяти сработала система автоматической очистки воздуха. Эти твари попробовали задушить меня ядовитым газом. Их не испугала перспектива быть испепеленными. В ответ я раскалил до красна все мелкие металлические предметы в доме, включая гвозди, шурупы, дверные ручки, ложки и вилки. После этого никаких провокаций не было.
Всю ночь я пытался заснуть, но не мог. Я пробовал считать прыгающих коз, потом слонов, идущих к водопою. Пробовал закрывать все ящички моей памяти, как советовал, кажется, Наполеон; пробовал представить шахматную доску и играть сам с собой; пробовал представить себя ласточкой, парящей в небе. Ничего не помогало. Под утро я страшно устал от этих бесполезных усилий. Потом стал вспоминать что-то несерьезное, расслабился и почувствовал себя прекрасно отдохнувшим. Кажется, теперь я не нуждался во сне, как и все не-люди.