Власть подвала
Шрифт:
Я продолжал подниматься и достиг той высоты, на которой начал замерзать.
Облака лежали далеко внизу, как клочки нерастаявшего снега. Они отсвечивали розовым, потому что солнце начинало опускаться. Здесь жили те же зверьки, но гораздо больших размеров – больше хорошей собаки. Они умели взлетать или выпрыгивать вертикально. Их зубы не сулили мне ничего хорошего. Возможно, что на большей высоте живут еще более странные и страшные создания, а где-нибудь в космических пространствах – вообще инфернальные твари. Когда-нибудь я вернусь сюда. Могучая сила живой природы здесь потрясает и поражает воображение. Не знаю откуда, не знаю для чего, но в людях живет тоска по огромному, тоска по величественному, по вечному. Живет она и во мне. Может быть, поэтому мы строим огромные храмы, пирамиды или колоссы на глиняных ногах.
23
Затем я посетил несчастных жителей мира покорности.
Палило желтое солнце и воздух был будто болен лихорадкой. В этом мире не хватало цвета – он был как пленка старого диафильма, на которой все цвета превратились в оттенки желтого и коричневого.
Серые вереницы людей с веревками на шеях медленно шли по каменной пустыне. Хруст твердых корочек под ногами; свое усталое дыхание и над этим – выпуклая, как линза, тишина. Теперь я был одним из них: босой, с израненными ступнями, вспотевший в своем жарком и дурно пахнущем войлочном одеянии. Солнце пекло непокрытую голову. На моей шее была веревка, за которую я себя же тащил.
Веревка была, что называется, «б/у»: вся замасленная и скользкая от многих лет употребления. Я не хотел отличаться от остальных. Я собирался подготовить им сюрприз.
Мы шли около двух часов, прежде чем достигли священной скалы. Здесь я, отдыхая в узкой, как пляжное полотенце, тени скалы, снова выслушал историю о том, как бог спустился с небес и высек великую истину огненным мечом. И истина эта была о том, что покорность воспитывает.
Священнику жара не мешала. Интересно, чувствуют ли жару боги?
– Покорность воспитывает! – возопил священник и наступила жуткая тишина, которую скалы отражали как эхо.
Все замолчали, склонив головы. Большинство из этих людей уже успели связать себе ноги веревочками, как они делали всегда, когда не шли. Некоторые даже вымачивали веревки в растворе соли, чтобы натертым ногам было больнее. Пальцы связывавших работали быстро и вслепую, как у старушек-рукодельниц.
– Какого цвета были одежды бога? – довольно тихо спросил я, но мой голос неожиданно легко разнесся по всей площади, отраженный от немых вертикальных скал.
– Одежды были огненного цвета, – не замешкавшись ответило священное лицо и подняло голову к небу.
С неба спускался огненный великан.
Конечно, великан был не идеален, но я старался изо всех сил. Что получилось, то получилось. Немного этот новый бог напоминал надувную куклу, но в руке у него был почти настоящий сверкающий меч.
Бог опустился на площадь как аэростат и прочно стал на ноги. Паломники жались к скалам. Все молчали. Прошла минута, потом еще минута. Все молчали.
– Заповедь! – закричал я. – Дай нам новую заповедь!
Фантом поднял меч. Двигался он неуклюже, как детская игрушка. Если бы я сотворил такое на земле, никто бы не поверил. Наконец, огненный меч стал чертить слова. Всего три слова. Я долго думал перед этим какие слова оставить в качестве заповеди. Все же моему разуму до божественного далеко. Я придумал лишь «Свобода, познание, милосердие». Звучит не очень мощно, но я ведь в первый раз в роли бога.
Надеюсь, что в последний.
Начертав заповедь, фантом обвел всех глазами и засмеялся. Я остолбенел: это уже было не надувное чудище, лишь отдаленно напоминающее многократно увеличенного человека, а нечто настоящее – фигура в огненном плаще, тело которой было темно-шоколадного цвета. Бог был слишком широк и приземист для человека, но широк не как толстяк или обезьяна, а как цирковой борец, состарившийся на арене. Он имел очень широкий рот, почти до ушей, но все-таки рот, а не звериную пасть.
Все упали лицами на землю. Бог медленно повернулся и посмотрел мне в глаза.
Я ощутил, что не могу двигаться. Призвав на помощь все свое умение, я начал ставить между нами один барьер за другим, я пытался обездвижить его, отодвинуть, накрыть невидимым колпаком, но все напрасно. Бог смотрел с таким видом, как мальчик смотрит на жука, пойманного в банку. Я чувствовал, что это не фантом. И дело было не в точности деталей и даже не в каплях пота, которые он стряхнул со лба, а в нечеловеческой и даже нескареловской мощи его взгляда. Наконец, он поднял меч, очень медленно взлетел и растворился в желтых небесах. Но почему он смеялся?
Я снял с себя веревку, сбросил балахон и вытер пот. Камни позади меня были оплавлены – так, будто выдержали не взгляд, а вспышку ядерного взрыва.
Неоплавленным осталось лишь пятно в виде моей тени. Бог не тронул меня. Но почему он смеялся?
Ни один из паломников не приблизился к заповеди. Это и понятно.
Божественному тексту не хватало главного: трех каменных плит. Так получите.
Я поднял со скал три подходящих камня и два из них аккуратно положил поверх слов заповеди. Третий я грохнул так, что он раскололся на куски. Первое слово заповеди было открыто. Теперь люди начали приближаться.
– «Свобода», – прочел священник в полной тишине и его голос трижды отразился от скал. Еще никогда здесь не звучало такого слова. Слово расправило крылья и закружилось над головами несчастных. Я вглядывался, стараясь увидеть, как серые души впитывают его. Но не увидел.
– Теперь мы знаем смысл заповеди, – продолжал священник. – Расскажите об этом всем! Расскажите об этом всем! Бог сказал нам: «Послушание воспитывает свободу». Послушание! Самым свободным может стать только самый послушный!
– Послушание воспитывает свободу! – заорали несколько голосов и сразу стихли.
Стоящие на коленях встали, надели веревки на свои шеи и молча пошли друг за другом. Вскоре они разнесут благую весть по всей стране. И мне стало понятно, почему смеялся бог.
Конечно, эти люди не станут грешить. Они гораздо меньшие грешники, чем я или любой из знакомых мне людей. Они не воруют, не убивают, не гордятся, почитают всех подряд. В них даже нет агрессивной стадной нетерпимости, без которой не обходятся земные фанатики. А с другой стороны, меньше всего зла творят мертвецы на кладбище, но это еще не повод для того, чтобы всем лечь в могилу.