Власть пса
Шрифт:
У других, случается, жизнь складывается и похуже, думает она.
И платит ей Адан щедро.
Но не так щедро, как...
Она побыстрее выкидывает эту мысль из головы и подает дону Мигелю pan de muerto.
Руки у нее трясутся.
Тио это замечает.
Ее маленькие ручки дрожат, когда она ставит поднос на стол, а когда он заглядывает девушке в глаза, они влажны, она того гляди расплачется. Это что же, она грустит? — спрашивает он себя, или боится? И пока он пристально смотрит на нее, девушка опускает глаза на pan de muerto,
— Какая красивая, — говорит Тио, глядя на сладкую булочку.
— Спасибо, — отвечает девушка чуть слышно.
В ее голосе Тио уловил нерешительность, будто она колеблется.
— Садись, пожалуйста, — приглашает дон Мигель, вставая и отодвигая стул для нее. Девушка присаживается, вцепляясь руками в края стула.
— Пожалуйста, попробуй. — Тио садится тоже.
— Нет-нет, булочка для вас.
— Я прошу.
— Я не могу.
— Я настаиваю.
Это уже приказ.
Ослушаться она не может.
Отломив кусочек, она подносит хлеб к губам. Во всяком случае, пытается поднести — рука у нее дрожит так, что она с трудом находит рот. И слезы, хотя она изо всех сил старается, все-таки наворачиваются ей на глаза, проливаются, и по щекам ползут черные потеки.
Она вскидывает на него глаза и хлюпает носом:
— Я не могу.
— Однако мне ты бы ее скормила.
Девушка шмыгает, но из носа у нее все равно течет.
Тио протягивает ей льняную салфетку.
— Вытри нос, — распоряжается он.
Та послушно вытирает.
— А теперь, — говорит он, — ты должна съесть булочку, которую испекла для меня.
— Ну пожалуйста! — вырывается у нее.
А мои племянники, интересно, уже мертвы? — гадает Тио. Гуэро не посмел бы пытаться убить меня, если б Адан, а уж тем более Рауль были живы-здоровы. Так что они либо уже мертвы, либо скоро умрут. А может, у Гуэро и с ними сорвалось? Будем надеяться, думает он и делает себе мысленную пометку связаться при первой же возможности с племянниками, как только будет завершено это triste [117] дельце.
117
Пустяковое (исп.)
— Мендес заплатил тебе кучу денег, верно? — спрашивает Мигель Анхель девушку. — Новую жизнь для тебя устроил, для всей твоей семьи?
Та кивает.
— У тебя ведь есть младшие сестры? — спрашивает Тио. — И твой пьяница-отец бьет и мучает их? А с деньгами Мендеса ты могла бы вызволить их, купить им дом?
— Да.
— Я все понимаю.
Девушка с надеждой смотрит на него.
— Ешь, — бросает он. — Это легкая смерть. Я знаю, ты бы не хотела, чтоб я умирал медленно и в мучениях.
Она задерживает кусок у рта. Ее колотит дрожь, крошки липнут к ярко-красной помаде. Крупные тяжелые слезы падают на булочку, портя сахарную глазурь, которой она так старательно ее обмазывала.
— Ешь.
Девушка откусывает, но проглотить не может. Тио наливает бокал красного вина и всовывает ей в руку. Она отхлебывает, и это вроде как помогает, она запивает хлеб вином, еще один кусочек, еще глоток вина.
Дон Мигель, перегнувшись через стол, гладит ей волосы тыльной стороной ладони. И тихонько бормочет:
— Я понимаю, понимаю, — другой рукой поднося остатки булки к ее губам. Она открывает рот, запивает последний кусок — и тут стрихнин действует: голова запрокидывается назад, глаза широко распахиваются, и предсмертный хрип влажно булькает между приоткрытыми губами.
Тело ее Тио приказывает выбросить за ограду собакам.
Парада закуривает сигарету.
Затягивается, наклоняясь, чтобы надеть туфли, недоумевая, с чего вдруг его разбудили в такую рань и что это за «срочное личное дело», которое не может подождать до восхода солнца. Он велел своей домоправительнице проводить министра образования в кабинет и передать, что он скоро спустится.
Парада уже много лет знает Сэрро. Он был епископом в Кульякане, а Сэрро губернатором в Синалоа, он даже крестил двоих законных детишек этого человека. И как будто Мигель Анхель Баррера выступал крестным отцом на обеих этих церемониях? — старается припомнить Парада. И уж точно Баррера приходил к нему договариваться и о духовном, и о мирском для незаконного отпрыска Сэрро: губернатор переспал с молоденькой девчонкой из какой-то деревни. Ну хотя бы ко мне обратились, а не к акушеру, чтоб сделал аборт. Это уже говорит в пользу Сэрро.
Но, думает Парада, натягивая старый свитер, если речь идет снова о какой-нибудь юной девице в интересном положении, я точно разозлюсь. Сэрро пора уже быть поумнее, в его-то возрасте. Мог бы извлечь уроки из собственного опыта, если больше неоткуда, да и в любом случае — почему обязательно в... — он взглянул на часы, — в четыре утра?
Парада звонит домоправительнице.
— Кофе, пожалуйста. Для двоих. В кабинет.
Последнее время его отношения с Сэрро сводились к спорам и уговорам, к просьбам и угрозам: он неоднократно подавал министру образования прошения о создании новых школ, об учебниках, бесплатных завтраках и увеличении штата учителей. Переговоры тянулись бесконечно. Парада балансировал на грани шантажа, бросив однажды в сердцах Сэрро, что нельзя к глухим деревушкам относиться как к детям-бастардам, но наглость окупилась: появились две начальные школы, наняли десяток новых учителей.
Может, Сэрро удумал какую месть, гадал Парада, спускаясь вниз. Однако, открыв дверь в кабинет и увидев лицо Сэрро, понял: дело гораздо серьезнее.
Сэрро не стал тратить слов даром.
— Я умираю от рака.
— Мне ужасно жаль слышать это, — пробормотал ошеломленный Парада. — Неужели нет никакого...
— Нет. И надежды нет тоже.
— Ты желаешь, чтобы я выслушал твою исповедь?
— Для этого у меня есть священник.
Сэрро протягивает Параде кейс:
— Я принес тебе. Не знал, кому еще можно отдать.