Властелин (Капитан Ульдемир - 3)
Шрифт:
Стыдно признаться, но мне было с ней хорошо. И все же чувствовал я себя не наилучшим образом. Потому что во снах ко мне приходила Эла. И смотрела печально. Хотя не говорила ни слова.
Нет, формально все было – лучше не придумаешь. Не успев по-настоящему приехать, я стал – не знаю точно, каким по счету, но во всяком случае одним из первой десятки сановников огромной Державы. Как говорится, ел на золоте, спал на лебяжьем пухе. Если бы я направлялся сюда, чтобы изловчиться и ухватить фортуну за хохол, то большего и желать было бы невозможно.
Однако меня привели сюда совсем другие соображения. И вот в этом плане я сидел на мели – и так основательно, что никакому приливу было меня не поднять.
Я был всеми уважаемым и (очень сильно подозреваю) ненавидимым Советником Супруги и Жемчужины Власти. Теоретически то была наилучшая позиция для ненавязчивого влияния на самого Властелина: жены в таких ситуациях работают как идеальный сверхпроводник – если только вы правильно подключили их к своему генератору политических и прочих идей. Но это – теория. Что же касается практики, то ко мне-то Ястра подключилась, но другой конец этой связи – выход на Властелина – был то ли напрочь обрублен, то ли, самое малое, наглухо заизолирован и заблокирован. Так что ни малейшего напряжения в цепи не возникало. Иных же путей к Властелину, во всяком случае до самого последнего времени, я не видел – хотя бы потому, что у него действительно были некоторые основания относиться ко мне, мягко говоря, с неприязнью.
То, что девица – я имею в виду Ястру – после выполнения всех ритуальных обрядов на какое-то время отшатнулась от него, можно считать совершенно нормальным. Даже в мои времена (хотя и не в моей стране) можно было схлопотать вполне уютный срок за изнасилование собственной жены. А Ястра тогда даже супругой не была.
Но вот именно – на какое-то время. Потому что немного спустя очень большой пакет соображений – политических, престижных, династических, бытовых и прочих – заставил бы ее смягчиться. Тем более что в ее (и не только в ее) возрасте потребность в любви вовсе не исчерпывается платоникой, а Властелин – мужчина, безусловно, приятный на взгляд, в этом я ему не соперник, да и все остальное у него вроде бы в порядке. Я прекрасно понимал, что подвернулся ей под руку как раз в те минуты, когда ей самой страшно хотелось изнасиловать хоть кого-нибудь в отместку за учиненное над нею, – а солдат охраны успели расхватать горничные и кухарки. Нет, я, конечно, не хочу сказать… Собственно, у меня нет серьезных оснований полагать, что она… Ну, ладно. Одним словом, я подвернулся, стал ее соучастником в свершении акта мести (потом она пыталась мне втолковать, что такой ритуал тоже существовал в свое время, но не афишировался и постепенно заглох – после какого-то очень уж громкого скандала не то шесть, не то семь поколений назад). Что сделано – сделано, и она имела полное право и возможность наутро вытурить меня на все четыре стороны, а я не стал бы обижаться, потому что, с одной стороны, мне были оказаны помощь и гостеприимство, а с другой – я их отработал, так что никто из нас не остался никому должен. Но она меня не вытурила.
Может быть… А черт его знает. Нет, вероятно, все-таки потому Ястра меня не выпроводила, что… Ну, в общем, ночью, когда это все происходило, я как-то помимо воли стал думать, что это – не какая-то малоизвестная инопланетянка, но – та, которой у меня больше не было. Знал, конечно, что не она, их не спутаешь. Но – стало так казаться. И поэтому я был – одним словом, как если бы она вернулась, и мы на одну ночь оказались вдруг вместе, и все, что я к ней чувствовал и что осталось невыраженным, надо было в эту ночь выразить – и не словами. Сам не думал, что во мне еще столько нежности; казалось, все умерло, ушло. Короче – Ястру, как я понимаю, эта нежность и свела с пути: после насилия-то! А она, как потом уже выяснилось, человек привязчивый. И было мне велено остаться. Чему я, если уж быть до конца откровенным, обрадовался.
А когда она объявила мне, что назначает меня своим советником (даже не спросив, хочу ли я; монархия – не самая демократическая система, это вам любой скажет), я сгоряча решил, что мое дело сделано. Я уже говорил – почему.
В действительности же получилось, что я остался с носом, и не самым коротким в мире. Потому что вскоре выяснилось, что меня изолировали от всякого выхода в политику даже успешнее, чем если бы я сидел в самой надежной тюрьме Державы – в ручных и ножных кандалах, да еще прикованным к стене. Ведь участвовать в политике я мог только при помощи Ястры, то есть через нее. А она о политике и слышать не желала. Оказалось, что ей доставляет удовольствие то, чего она все время была лишена: тихая семейная жизнь, в которой мне была отведена роль обыкновенного домашнего мужа. Надо полагать, что светской жизни она успела хлебнуть досыта, и теперь могла с чистой совестью сидеть дома, не рискуя свихнуться от тоски и скуки.
Причем без всякого риска. Мой официальный статус целиком оправдывал мое постоянное пребывание при ней. А сколько-нибудь серьезного протеста с моей стороны бояться тоже не приходилось. И едва я начал топорщить шерсть, она исчерпывающе объяснила мне, почему.
– Милый Уль, – сказала она, полулежа на софе и не выпуская из рук глянцевитого красочного журнала, – что-то по женской линии, – который пролистывала, когда я начал было атаку. – Если хочешь, я объясню тебе твое положение, а выводы сделаешь сам. Сместить тебя мне не труднее, чем было назначить. И сразу же найдется очень много охотников задать тебе целый ворох вопросов, на которые они сейчас не решаются. Например – кто вы, почтенный экс-советник, и откуда. Каким образом вдруг оказались на поверхности Ассарта? С какой целью прибыли? С кем должны были встретиться? Кто ваши истинные хозяева? И так далее. Думаю, что тебе было бы крайне нелегко на них ответить – потому что вряд ли ты захотел бы сказать правду. Мне кажется, тебе куда спокойнее жить, пока никто ее не знает.
– Можно подумать, что ты ее знаешь, – попробовал сопротивляться я. – И видишь в ней нечто страшное. Хотя на самом деле…
Она подняла руку, прерывая меня.
– На самом деле я не знаю – и не желаю знать. Твоя правда мне не нужна. С меня достаточно моей. А она заключается в том, что ты меня совершенно устраиваешь как раз по тем причинам, по которым не устроил бы других. Ты чужак, незаконно прибывший в Ассарт. У тебя нет здесь корней. Нет родных, нет сторонников, просто знакомых, которые пытались бы через тебя добраться до меня с просьбами, пожеланиями, угрозами, которые втягивали бы тебя – и меня – в разного рода авантюры и вообще мешали бы жить. Наверное, у тебя есть на планете какие-то люди, которым ты нужен, – иначе тебя не занесло бы в наши края, – но сюда, как ты знаешь, не так-то просто попасть с улицы – да и не с улицы тоже. С другой стороны, это лишает тебя возможности самому ввязываться в какие-нибудь истории, потому что у тебя нет предлогов, чтобы исчезать из Жилища Власти, – скажем, навестить больную тетку, или выпить кружку пива со школьными товарищами, или купить подарок незаконному сыну, которого ты прижил с билетершей из кино «Цабл» на окраине. И даже чтобы сходить в магазин за дюжиной носовых платков: у тебя есть все, а если чего-то не хватает – достаточно приказать, и тебе доставят. Вот причины, по которым…
Она потянулась за каким-то соком, стоявшим на столике, и я использовал эту микропаузу, чтобы все-таки хоть что-нибудь сказать.
– Величайшая из Жемчужин, по-моему, ты себе противоречишь. Ведь если все-таки есть кто-то, кому нужно бы со мною повидаться, и попасть к нам с улицы или со двора он не может, то разве не естественно для меня выйти из Жилища именно для того, чтобы встретиться с ним, если даже он не приходится мне теткой, ни больной, ни здоровой?
– Нет, не естественно, – убежденно сказала Ястра. – Потому что это действительно вряд ли тетка, но очень может оказаться достаточно молодой племянницей. Такие сумасшедшие эскапады, как незаконное прибытие на незнакомую планету, чаще всего делают именно из-за какой-нибудь пары длинных ножек. – Тут она откинула полу своего – не-знаю-как-это-назвать, – чтобы напомнить, что такие ножки, как у нее, встречаются в мире не часто (словно бы я мог об этом забыть). – Длинных ножек и смазливой, хотя и туповатой мордашки. А я делить тебя не собираюсь ни с кем – пока ты мне не надоешь. Однако хочу честно предупредить: судя по многим признакам, это случится не скоро. Может быть, очень не скоро. А теперь сядь сюда, дай руку и расскажи, как ты меня любишь. Если не хватит слов, найди другой способ, чтобы я поняла… Осторожно! Ты порвешь! Великая Рыба, почему я полюбила такую деревенщину – хуже, чем из донкалата Хапорим!..
Способов, которые имела в виду Ястра, существует не так уж мало; по этой причине я смог возобновить разговор лишь спустя некоторое время.
– Ослепительная, – сказал я невнятно (потому что лежал, уткнувшись носом в то место ее тела, где плечо начинает переходить в шею; лежать так очень приятно, но поза плохо отражается на чистоте произношения), – но почему обязательно племянница? Почему вообще женщина? По-моему, ты уже достаточно изучила мой характер…
– А что, уже читают такой курс? – спросила она и слегка дернула меня за волосы.
– …чтобы понять, что я вовсе не… м-м… как называется по-ассартски такая скотина – с рогами, бородой, жутким запахом и неиссякаемой потенцией?
– По-моему, имя ей – Ульдемир. Ах нет, прости – он же с бородой… Скорее всего, это зандак. Который говорит «ме-е». Тоже очень похоже, верно?
Гордый и обиженный, я промолчал.
– Ну ладно, – сказала она, – нет рогов, нет, нет! Ну, прости.
– Прощаю, – сказал я великодушно.
– Нет, ты прости по-настоящему!
– Я и так по-настоящему.