Властелин огня

Биргер Алексей Борисович

– Зачем тебе это нужно знать?
– поинтересовался он. По-моему, он немного удивился.

– Если я это узнаю, я получу годовую пятерку по истории.

Он повернул голову направо, налево, поглядел на реку, на парк, на город, потом заговорил:

– Тогда была тяжелая история. Неприятная: забастовка. Пришлось позвать войска.

– Пришлось?
– удивился я.
– Ты говоришь так, как будто сам их позвал. Но ведь ты же их разогнал!

– Я их не разгонял, - сказал Ковач.
– Это они потом сочи­нили.

– Так что же было?
– спросила Машка.

– Были убийства. Я не смог их предотвратить. Одни рабочие

убивали других.

– Забастовщики - штрейкбрехеров?
– спросил я.

– И так, и так, - сказал Ковач. И опять замолчал.

– Они убивали друг друга?
– догадалась Машка.

– Да.

– Одни хотели получить работу, а другие боялись ее потерять?
– спросил я.

– Да. Что-то с людьми произошло. По всему миру. Я видел такое же и в Германии, и в Америке.

– Но что произошло?

Ковач опять смотрел куда-то вдаль.

– Производство надо было расширять, - сказал он, утвер­дительно кивнув головой сам себе.

Мы с Машкой переглянулись. Да, из Ковача приходилось вытягивать каждое слово, будто крупного налима из-подо льда. Но ведь он никогда не обижается, не скажет «Отстань!», как сказал бы на его месте любой другой взрослый. Его можно донимать вопросами до бесконечности, и он будет отвечать и отвечать. Так на так и выходит.

– Ты хочешь сказать, - уточнил я, - что хозяева хотели рас­ширить производство, а рабочие боялись, что если появится много новых людей, их зарплата упадет, а кого-то и уволят? И они решили не пускать новых, чужаков, пока хозяева им не пообещают, что старым рабочим от этого хуже не станет? А те, кого привезли, рвались начать работу, потому что пока не работаешь, денег нет? И они дрались?

– Они убивали друг друга, - сказал Ковач.
– Не знаю, кто начал. Но они стали ловить тех, кто ходил по одному, и уби­вать. Нескольких новых рабочих облили керосином и сожгли заживо, а нескольких старых живьем закопали в землю.

Мы с Машкой остолбенели - застыли с разинутыми ртами. Я почувствовал, как у меня волосы встают дыбом.

– Полицию, которая хотела арестовать убийц, они прогнали, - продолжал Ковач.
– И тогда пришли войска. Рабочие хотели идти на войска, а командир предупредил, что даст приказ стрелять, и всех расстреляют.

– И тогда ты разогнал войска?

– Нет. Тогда я вышел вперед и сказал: «Расстреливайте меня».

– Они стреляли?
– спросила Машка.

– Да.

Чем это кончилось, можно былоне спрашивать. Мы с Маш­кой легко представили лица солдат, открывших огонь по Ковачу.

– И что потом?
– спросил я.

– Потом солдаты заторопились и ушли. Рабочие хотели кинуться за ними вдогонку - и старые, и новые, - но я сказал, что если кто-то попробует затеять побоище с солдатами, то будет иметь дело со мной. Они утихли. А я пошел к хозяевам и по­говорил с ними. Все выяснилось, они пообещали, что старые рабочие ничего не потеряют. Хозяева волновались, потому что из-за всех этих событий могли не успеть выполнить очень важный заказ. Огромный заказ, для него им и нужны были новые руки, потому что старых не хватило бы.
– Он помолчал. ­- Заказы шли потоком, один за другим, и хозяева собирались строить новые цеха, ставить новые мартены и бессемеры, мощнее прежних. Тогда самый большой мартен былна двести тонн. Для будущего этого уже не хватило бы. Трудно было уго­ворить сталь после того, что произошло. Она не хотела идти. Но я сделал. Нужная сталь пошла вовремя.

– А рабочих ты между собой помирил?
– спросила Машка.

– Не совсем. Совсем помирить былонельзя. Но мы выяснили. Листовки были виноваты.

– Листовки? ..

– Кто-то разбрасывал листовки, что новых рабочих везут, чтобы уволить старых. Это было неправдой. Когда мы убедились, что это неправда, все стало более или менее нормально.

– А потом? ..

– А потом я ушел.

Мы с Машкой представили себе, как Ковач «уходил» ...

– Но об этой истории почти ничего не было написано, ­ сказал я.
– Только в местной газете кое-что сообщили, да и то не совсем правду, и все перепутали. Про нее договорились молчать?

– Молчать и забыть, - сказал Ковач.
– Это был позор. В те годы я увидел много позора. Во всем мире сталевары не могли поладить друг с другом. И я понял, что будет большая война.

– Это ты велел всем молчать про историю убийств?
– спросила Машка.

– Да.

– Ковач, - сказал я, - ведь ты же не скоро уйдешь?

– Не знаю, - ответил он.
– Зависит от стали.

– Как это?

– Бывает такая сталь, с норовом. Не идет, и все. Надо самому в нее войти, чтобы она получилась. Обычно это очень важная сталь. Самая важная на годы вперед. Я пойму, когда придет время самой важной стали.

– Но пока ты не чувствуешь, что это время наступает?

– Пока не чувствую.

– Вот и хорошо.

Мы глядели на реку, на резвящихся собак. Я подумал, что не буду рассказывать эту историю Якову Никодимовичу. Пока, во всяком случае. Может быть, как-нибудь потом расскажу. Жаль пятерки за год, которую можно было бы заработать безо всякого труда, но ничего, переживу. Иначе, как я ему объясню, откуда все узнал? Если сказать, что сам Ковач рассказал, то он, скорее всего, не поверит. Хотя - может и поверить. Я вспомнил его рассуждение о призраках прошлого. Никодимыч был в шаге от того, чтобы признать Ковача тем, кто он есть на самом деле. Но сделать этот шаг не решался. Не удивлюсь, если в ближайшее время решится. Никодимыч ­ из тех чудаков, которые часто оказываются разумнее многих умников.

– Перед тем, как уйти, - сказал Ковач, - я оставлю тебе подарок. Он будет совсем маленький, и, как вы говорите, смешной.

– Шутливый?
– поправила Машка.

– Да. Про такой еще говорят: «шутка». Правда, это будет не совсем «шутка». Он тебе поможет, если ты станешь хорошим сталеваром и захочешь вновь со мной увидеться. Но стать ста­леваром он тебе не поможет: ты должен учиться сам.

– Мне будет очень тебя не хватать, - сказал я.

– Тоска, да.
– Ковач старательно смотрел куда-то мимо меня, вверх и в сторону.
– У тебя будут шутка и тоска.

– А у тебя их не будет?
– спросила Машка.
– Ты не тоскуешь по людям, с которыми когда-то встречался?

– Не знаю, - ответил Ковач.

Я заканчиваю свои записки. Для себя я решил, что уберу их в ящик стола, в самый дальний угол, и буду держать там, пока Ковач не уйдет. А когда он уйдет, я их достану и пошлю куда­ нибудь, где их напечатают. Потому что Машка права: люди должны знать о Коваче.

* * *

Прощальным подарком, который оставил мне Ковач, ока­залось воронье перо, сделанное из стали.