Властелин рек
Шрифт:
Без перезвона колоколов и всенародного ликования завоеватели Сибири вновь покидали Москву, так же тихо и незаметно для всех, как и появились здесь…
А тем временем начались переговоры с английским послом Боусом — сейчас это было для государя важнее, чем занятая малым казачьим отрядом Сибирь, за которую еще долго придется сражаться…
Никита Романович Захарьин, возглавлявший переговоры, сразу понял, что англичанин тянет время, уклоняясь от прямых высказываний насчет военного союза — он настаивал, дабы Иоанн и Баторий с помощью переговоров разрешили свою вражду. «Ждет полномочий от королевы, видать» — подумал боярин. Когда
— Снова меня она обвести пытается! Лишь на словах хочет быть в союзе с нами, а на деле — шиш! Жмите его! Уступит!
Что касается брака с Марией Гастингс, Боус говорил, разводя руками:
— К великому сожалению, незадолго до моего отъезда из Англии принцесса впала в сильнейшее расстройство здоровья и телесных сил, да такое, что надежд на выздоровление совсем нет.
«Отказала королева государю в сватовстве! Отказала!» — возникла мысль в голове Никиты Романовича.
Время шло, переговоры по-прежнему не приносили никаких плодов. Только с наступлением зимы Боус озвучил условия военного союза Англии с Россией — лишь английским купцам дозволено будет торговать во всех русских портах на севере; другим европейским купцам доступ к ним будет закрыт.
— Ежели кроме английских торговых людей на Руси никого не будет, они станут дорожить свой товар и втридорога его продавать. Цену сами ставить начнут… Мы ведаем, какой великий ущерб нанесем не токмо себе, но и другим странам, что издавна торгуют с нами, — возразил Никита Романович, холодно глядя на Боуса. Но посол лишь улыбнулся и вновь развел руками:
— Таковы условия королевы. Ежели вы согласитесь, то ее величество поможет вам в войне с Баторием не только припасами, но и кораблями, и людьми. Кроме того, ее величество просит государя вашего, своего брата, дабы он указал торговым людям ее путь в реки Печору и Обь…
Тем же вечером об этом Захарьин, Вельский и Щелкалов доложили Иоанну, Уже несколько дней государю нездоровилось. он лежал на перине, укрытый по грудь меховым покровом, руки его, уже покрытые коричневыми старческими пятнами, безвольно покоились вдоль тела. Иоанн понимал, что англичане хотят получить доступ к бесценной пушнине, коей кишели сибирские и пермские леса. Этого он допустить не мог.
— Передайте ему, что Печора и Обь очень далеки от тех мест, где пристают английские гости, да и пристанищ для их кораблей там не сыскать, — отвечал царь, слабо ворочая языком.
— А что ответить о северных портах наших, государь? Дозволить торговать там лишь англичанам означает разорить наших купцов, — вопросил Щелкалов.
— В том мы можем уступить послу, соглашайтесь! — велел Иоанн.
— Государь! Торговые люди и так натерпелись в годы войны! А сейчас на голодную смерть обречем их, ежели согласимся. И казне нашей будет убыток большой, — возразил Никита Романович.
По глазам Иоанна, воспылавшим от гнева, было видно, как он взбешен этими словами. На кону был военный союз против Батория, и царь был согласен на любые условия, лишь бы разгромить поляков и отобрать захваченные им земли! На любые! Но ответить что-либо своим советникам у него уже не хватало сил. Когда они ушли, Иоанн вновь призвал Богдашку Вельского.
Вельский робко вступил в покои государя, приблизился к его ложу. Обернув к нему утонувшую в подушках голову, Иоанн проговорил с усилием:
— Тебе ныне самому говори ть с послом. Вопроси,
— Да, — твердо отвечал на следующий день Боус, сидя напротив Вельского. Ни Щелкалова, ни Захарьина, коих государь отстранил от переговоров, не было в той просторной палате.
— Да, — повторил Боус, кивая, — за это ее величество встанет с государем вашим заодно против польского и шведского королей!
Вопрос был уже решен, и над Восточной Европой вновь возник кровавый призрак скорой войны, которая начнется, вероятно, едва союз Англии и России будет подписан. Осталось лишь скрепить его браком — Вельский настаивал, дабы королева сообщила, есть ли у нее другие родственницы, и ежели да, то пусть пришлет их портреты.
— Государь нас желает самолично приехать в гости к своей сестре, королеве английской, и там жениться на одной из принцесс, — заверял Боуса Вельский.
— Но я слышал, что ваш государь серьезно болен, — лукаво прищурился Боус, — посильным ли окажется для него этот путь?
— Государь наш здоров, — настаивал Вельский, исподлобья глядя на посла, — осталось лишь слово за королевой…
В Новоспасский монастырь Никита Романович прибыл тайно, когда обитель еще была укрыта тьмой предрассветного зимнего утра. Величественный, в распахнутой шубе, он, сняв шапку, перекрестился перед собором Преображения и, велев страже остаться снаружи, медленно спустился в подклет собора. Монах, что встретил его, спешил отворить перед боярином двери и зажечь на его пути свет…
В подклете царили полумрак и необыкновенная тишина, словно весь внешний мир со своим вездесущим гомоном и шумом куда-то исчез. В темноте под низкими сводчатыми потолками виднелись массивные надгробные плиты — здесь Захарьины хоронили членов своей семьи. Медленно шагая меж белокаменных надгробий, Никита Романович придерживает широкие полы своей шубы. Могилы отца, дядьев, деда, прадеда… В дальнем углу виднелись очертания надгробных плит братьев, Данилы Романовича и Василия Михайловича — они покоились рядом. И близко от них еще две могилы — двух жен Никиты Романовича, Варвары Ивановны, урожденной Ховриной, и Евдокии Александровны, урожденной Горбатой-Шуйской. Варвара была женой Никиты Романовича меньше года и умерла совсем еще юной девочкой, Никита Романович до сих пор помнил ее улыбку, копну светлых волос, лучистые глаза… Но судьбой его жизни стала Евдокия, прожившая с ним большую часть его жизни и родившая боярину детей. Никита Романович, наклонившись, бережно огладил надгробный камень, ощущая пальцем выбитую на нем надпись с именем умершей и днем ее смерти. Меж плитами Евдокии и Варвары осталось небольшое пространство для будущей могилы — Никита Романович велел похоронить себя здесь…
За дверью послышались шаги — кто-то торопливо спускался по лестнице. Заложив руки за спину, Никита Романович встал перед входом и, когда дверь отворилась, произнес полушепотом:
— Здравствуй, Борис Федорович.
— Здравствуй, — ответил Годунов, вступая в подклет.
— Уже ведаешь, почто тебя вызвал?
— Ведаю. Государь отстранил тебя от переговоров с послом.
— Ежели мы не вмешаемся, держава наша еще долго не оправится от войны. Боус лукавит — королева никогда не начнет воевать с поляками в интересах Иоанна. В своей жажде мести государь напрочь ослеп…