Властелин Севера
Шрифт:
— Ты был воином, — сказал вдруг Финан.
— Я и сейчас воин, — возразил я.
Мы сидели вдвоем у хижины на клочке травы, где растаял снег, и потрошили сельдь тупыми ножами. Вокруг кричали чайки. Один из людей Сверри, сидевший у длинного дома, наблюдал за нами. Он держал на коленях лук, а на поясе у него висел меч.
Интересно, как Финан догадался, что я был воином. Я ведь никогда не рассказывал о своей жизни. И никогда не называл своего настоящего имени: пусть все думают, будто я Осберт. Когда-то меня и вправду
— Как ты догадался, что я воин? — спросил я Финана.
— Дело в том, что ты никогда не перестаешь наблюдать за этими ублюдками, — пояснил он. — И никогда не перестаешь думать о том, как бы их убить.
— Ты и сам такой же, — заметил я.
— Финан Быстрый, так меня зовут, — представился он. — Потому что я обычно танцую танцы с врагами. Смертельные танцы. Танцую и убиваю их. Танцую и убиваю.
Он вспорол живот еще одной рыбе и смахнул требуху в снег, где из-за нее подрались две чайки.
— Было время, — продолжал Финан сердито, — когда у меня имелись пять копий, два меча, блестящая кольчуга, щит и шлем, сияющий как огонь. У меня была женщина с волосами до пояса и с улыбкой, перед которой меркло полуденное солнце. А теперь я потрошу селедку. — Он вновь полоснул ножом. — Но, клянусь, когда-нибудь я вернусь сюда и убью Сверри, умыкну его женщину, задушу его ублюдков и украду его деньги. — Он хрипло засмеялся. — Этот негодяй хранит здесь свое богатство. Закопал тут все свои деньги.
— Ты это знаешь наверняка?
— А что еще он мог с ними сделать? Не мог же Сверри их сожрать, потому что он не срет серебром, верно? Нет, богатство закопано здесь.
— А кстати, где мы сейчас находимся?
— В Ютландии, — ответил он. — Эта женщина — датчанка. Мы приходим сюда каждую зиму.
— И сколько же зим подряд?
— Это моя третья зима, — сказал Финан.
— Как он тебя схватил?
Мой товарищ швырнул еще одну рыбину в тростниковую корзину.
— Был бой. Мы против норвежцев, и эти ублюдки победили нас. Взяли меня в плен и затем продали Сверри. А ты как попал в рабство?
— Меня предал мой господин.
— Еще один ублюдок, которого надо убить, а? Вообще-то мой господин тоже меня предал.
— Каким образом?
— Отказался заплатить за меня выкуп. Он хотел мою женщину, понимаешь? Поэтому позволил меня забрать. Вот ублюдок! С тех пор я молюсь, чтобы он поскорее подох, и чтобы его жены подхватили столбняк, и чтобы его скот заболел вертячкой, и чтобы его дети сгнили в собственном дерьме, и чтобы его посевы пожухли, и чтобы его гончие подавились и околели!
Финан
Постепенно метели сменились снегом с дождем; на реке медленно таял лед. Мы сделали новые весла из выдержанной еловой древесины, заготовленной еще прошлой зимой, и к тому времени, как весла были выструганы, ледоход уже закончился.
Серые туманы плащом окутывали землю, на краю тростниковых зарослей появились первые цветы. Цапли вышагивали на мелководье, когда солнце растапливало утренний иней.
Наступала весна, поэтому мы конопатили «Торговца» шерстью коров, мхом и дегтем. Мы вычистили судно и спустили его на воду, вернули в днище балласт, водрузили мачту и свернули на рее выстиранный и залатанный парус.
Сверри обнял на прощание свою женщину, поцеловал детей и вброд перешел к нам на судно. Двое из команды втащили его на борт, и мы вновь взялись за весла.
— Гребите, вы, ублюдки! — прокричал он. — Ну же, гребите!
И мы повиновались.
Гнев способен помочь тебе выжить, но при этом отбирает много жизненных сил.
Временами, чувствуя себя больным и слишком слабым, чтобы держать весло, я все равно налегал на него, потому что, если бы только я дрогнул, меня мигом вышвырнули бы за борт. Я налегал на весло, когда меня рвало, налегал, когда потел или дрожал от лихорадки, и тогда, когда у меня болел каждый мускул. Я налегал на весло в дождь и в солнце, когда дул ветер и шел мокрый снег. Помню, когда у меня началась сильная лихорадка, я решил, что сейчас умру. Я даже хотел умереть, но Финан потихоньку выругал меня.
— Ты ничтожный сакс, — выговаривал он мне, — ты слабак. Ты жалкий отброс племени саксов.
Я что-то крякнул в ответ, и он снова на меня зарычал, на этот раз громче, так что Хакка услышал его с носа судна.
— Твои враги ведь только того и хотят, чтобы ты сдох, — увещевал меня Финан. — Так покажи им, что они просчитались и никогда этого не дождутся. Налегай на весло, ты, жалкий саксонский ублюдок, налегай!
Тут Хакка ударил его: нам запрещалось разговаривать.
В другой раз я сделал то же самое для Финана. Помню, как одной рукой обнимал его за плечи, а другой насильно кормил кашей.
— Ты должен выжить, ублюдок, — втолковывал я ему. — Нельзя позволить этим эрелингам тебя победить. Надо обязательно выжить!
И он выжил.
Тем летом мы отправились на север, пройдя по реке, которая петляла по поросшим мхом и березами берегам. Мы забрались далеко на север, где в тени все еще виднелись островки нерастаявшего снега, и купили шкуры северных оленей в деревне, стоявшей среди берез. Потом мы вернулись в море. Шкуры мы обменяли на моржовые клыки и китовый ус, которые, в свою очередь, выменяли на янтарь и гагачий пух.