Властелин Севера
Шрифт:
Я прикоснулся к ее плечу и спросил:
— Что случилось?
И тут Гизела громко завопила. Она воздела руки к закопченным стропилам и принялась причитать.
— Нет! — выкрикнула она так, что аббат Эадред испуганно замолчал. — Нет!
Хильда поспешно обошла очаг и обняла за плечи плачущую девушку, но Гизела вырвалась и снова склонилась над палочками с рунами.
— Нет! — в третий раз воскликнула она.
— Гизела! — Ее брат присел рядом с ней. — Что с тобой, Гизела?
Она повернулась к Гутреду и вдруг со всей силы отвесила ему пощечину,
— Это языческое колдовство, мой господин, — сказал Эадред. — Ну и мерзость!
— Уведи ее, — велел Гутред Хильде, — уведи Гизелу в ее хижину.
И Хильда увлекла Гизелу прочь; ей помогали две служанки, заинтригованные странным поведением своей госпожи.
— Дьявол наказывает ее за колдовство, — настаивал Эадред.
— Что Гизела видела? — спросил меня Гутред.
— Она не сказала.
Король продолжал смотреть на меня, и на одно биение сердца мне показалось, что я вижу слезы в его глазах, но потом он резко отвернулся и бросил палочки в огонь. Раздался громкий треск, жгучее пламя взметнулось к крыше, а потом они превратились в черные головешки.
— Кого ты предпочитаешь: сокола или ястреба? — поинтересовался король.
Я озадаченно уставился на него.
— Когда завтра мы отправимся на охоту, — пояснил Гутред, — кого ты предпочитаешь взять?
— Сокола, — ответил я.
— Тогда ты сможешь поохотиться с Быстрым, — решил Гутред.
Это была одна из его птиц.
— Гизела больна, — сказала мне Хильда той же ночью. — У бедняжки лихорадка. Ей не стоило есть мясо.
На следующее утро я купил связку палочек с рунами у одного из людей Утреда. Они были черного цвета, длиннее сгоревших накануне и обошлись мне недешево. Я отнес подарок в хижину Гизелы, но одна из служанок сказала мне, что ее госпожа больна женским недугом и не может меня видеть. Я оставил ей палочки. Теперь-то я понимаю, насколько было бы лучше, если бы я метнул их сам, желая выяснить собственное будущее.
Вместо этого я отправился на охоту.
День выдался жарким. На западе громоздились темные облака, но они, казалось, не приближались, и солнце пекло так отчаянно, что лишь десять стражников надели кольчуги. Мы не ожидали, что встретим врага.
Гутред вел наш отряд, и Ивар с сыном тоже ехали с нами, и Ульф был там, и оба монаха, Дженберт и Ида, которые отправились в путь, чтобы молиться за монахов, злодейски убитых в Гирууме. Я не сказал им, что присутствовал при этих убийствах, учиненных Рагнаром Старшим. У него была причина так поступить. Монахи эти убили датчан, и Рагнар наказал их, хотя в наши дни все почему-то утверждают, будто те монахи были безгрешны: дескать, они лишь молились и погибли, как настоящие мученики. На самом деле они были безжалостными убийцами женщин и детей, но разве смогу я поведать людям правду и уличить во лжи священников?
Гутред в тот день был радостно возбужден и счастлив. Он без умолку болтал, смеялся собственным шуткам и
Гутред одолжил мне своего сокола, но поначалу мы ехали по лесистой местности, где сокол не мог охотиться, в отличие от его ястреба-тетеревятника, который сбил двух грачей, настигнув их среди веток. Гутред приветствовал каждое убийство радостным воплем. Только когда мы достигли открытой местности у реки, мой сокол смог высоко взлететь и нырнуть вниз, чтобы ударить утку. Но он промахнулся, и утка улетела в безопасное укрытие среди зарослей ольхи.
— Сегодня у тебя неудачный день, — сказал мне Гутред.
— Скоро у всех нас может испортиться настроение, — ответил я и указал на запад, где собирались тучи. — Надвигается гроза.
— Надеюсь, она будет сегодня ночью, — отмахнулся Гутред. — И мы успеем вернуться до наступления темноты.
Мы отдали своих птиц слугам. Теперь река была слева от нас, а развалины монастыря Гируума виднелись впереди — на речном берегу, на возвышенности над солончаками. Сейчас был отлив, и плетеные верши тянулись в реку, впадавшую в море неподалеку отсюда.
— У Гизелы лихорадка, — сказал Гутред.
— Я слышал.
— Эадред обещал дотронуться до нее тканью, покрывавшей лицо святого Кутберта. Он говорит, что это вылечит ее.
— Надеюсь, что так и будет, — ответил я, не желая спорить.
Впереди нас ехали Ивар и его сын с дюжиной своих людей, облаченных в кольчуги.
Помню, я еще подумал, что если они сейчас вдруг повернутся, то смогут легко прирезать и Гутреда, и меня. Поэтому я подался вперед и проверил, в порядке ли королевский конь, чтобы в случае чего Ульф и его люди могли к нам присоединиться.
Гутреда позабавила моя бдительность.
— Ивар не враг, Утред.
— Однажды, — сказал я, — тебе все-таки придется его убить. И с того дня, мой господин, ты будешь в безопасности.
— А разве сейчас я не в безопасности?
— У тебя есть лишь малочисленная и необученная армия, а Ивар снова соберет людей. Он будет нанимать датчан с мечами, датчан со щитами, датчан с копьями до тех пор, пока опять не станет повелителем Нортумбрии. Теперь он слаб, но он не всегда будет слабым. Вот почему ему нужен Дунхолм. Это снова сделает его сильным.
— Знаю, — терпеливо проговорил Гутред. — Я все это знаю.
— Тогда скажи, если ты выдашь Гизелу за сына Ивара, сколько новых воинов это тебе даст?
Он недовольно посмотрел на меня и спросил:
— А сколько человек можешь привести мне ты?
Но не стал ждать ответа, а пришпорил коня и поспешил вверх по склону к разрушенному монастырю, который Кьяртан и его люди использовали в качестве жилища. Они соорудили меж каменных стен соломенную крышу, а под крышей имелись очаг и дюжина настилов, на которых можно было спать. Люди, жившие тут, вернулись в Дунхолм, прежде чем мы пересекли реку, двигаясь на север, и длинный зал был теперь пуст. Очаг остыл.