Властитель душ
Шрифт:
— Таких ошибок и грехов, как я, вы никогда не совершали. Не совершали, на мое счастье. Мне нравится благоговеть перед вами. Хотя иногда я вас ненавижу, — прибавил он совсем тихо. — На самом деле я вас люблю.
Она промолчала.
Дарио попросил робко:
— Вы позволите дикарю и безумцу иногда навешать вас?
— Приходите, когда пожелаете. Я вам рада. Если вам грустно, если у вас несчастье, если вы больны, одиноки, вспомните обо мне. Я всегда вас выслушаю, пойму и помогу — согласитесь только принять мою помощь.
Он поспешно вскочил, схватил со стула потрепанный чемоданчик.
— Благодарю вас, мадам. Мне пора. Нужно еще зайти к одному больному.
Он неловко поклонился. Сильви, прощаясь, протянула ему руку. Он с трепетом легонько пожал ее. И выбежал из комнаты.
14
Некоторое время он стоял неподвижно на улице Варенн, глядя на старинный особняк, где жила Сильви, и на соседние дома. Потом медленно двинулся прочь. Раньше он часто воображал, какие в богатых парижских домах светлые, просторные, теплые комнаты, как вечером при мягком свете ламп на пушистых коврах играют дети. Впервые ему самому довелось побывать в таком доме.
Он с завистью заглядывал сквозь приотворенные ставни первого этажа в жилища консьержек, торговцев и мастеровых. Счастливые!
Часто Дарио утешали:
— Вы так давно живете во Франции, вы почти француз!
В этом «почти» заключалась для него бездна особого смысла и горького опыта. У него не было друзей, близких, родственников. Он не чувствовал себя дома, он всем чужой. Невольно напрашивалось сравнение с диким зверем, что выполз из логова, рыщет, обходит многочисленные ловушки, скалится, поскольку ни на что, кроме зубов, рассчитывать не может.
Войдя в метро, он приостановился в густой толпе — его со всех сторон толкали, — вытащил из кармана письмо и с пристальным вниманием перечитал его: «Дорогой доктор! В ответ на Ваше послание от 23-го числа сего месяца сообщаю, что, к сожалению, не смогу вновь отсрочить погашение подписанного Вами векселя, то есть прошу вернуть всю сумму в установленный срок. Надеюсь, Вы со своей стороны не замедлите с выплатой по векселю, в противном случае мне придется его опротестовать. Поверьте, мои требования вполне справедливы и разумны.
Мой сын полностью выздоровел благодаря Вашим стараниям и превосходному туберкулезному санаторию. Лечение там обошлось недешево, поэтому, как Вы понимаете, деньги мне сейчас особенно нужны. Поваром сын не станет. Я устроил его на обувную фабрику в Лилле, он там на хорошем счету.
Сезон начался удачно. Масса приезжих, но уровень публики невысок, так как это в основном иностранцы. У нас в гостинице некоторое время жила небезызвестная вам Элинор Барнетт, подруга Вардеса, что надеется в будущем стать его женой. В настоящий момент она проживает в Париже по адресу: Нёйи-сюр-Сен, Бульвар Бино, 27. Советую Вам обратиться к ней в случае затруднений. С дружескими пожеланиями Ангел Мартинелли».
Для своей любовницы Вардес снял прекрасный особняк, окруженный садом, на бульваре Бино.
Дарио встретил слуга Вардеса, давний приятель Мартинелли, отлично осведомленный о том, как Дарио втерся в доверие к хозяину.
— Сегодня с семи до девяти у нас полно гостей, — доверительно сообщил он. — Мадам у себя, готовится к приему.
— Пожалуйста, — Дарио умоляюще смотрел на слугу. — Доложите мисс Барнетт обо мне. Я не отниму у нее много времени.
Времени не отниму. Разговор будет коротким. Да или нет. И скорее прочь. А если нет? Что же делать? Кроме Сильви и Элинор, помочь некому. Элинор его должница. Если Мартинелли опротестует вексель, Дарио ждет тюрьма, позор, крушение всех надежд. Будь он один, ему бы лучше сесть в тюрьму, чем ходить с протянутой рукой и унижаться. «Но у меня жена и сын», — в отчаянии думал он.
Наконец его отвели в гардеробную. Стены были заставлены шкафами с умопомрачительными нарядами. От мехов исходил тонкий аромат. Довольно долго он ждал один. Потом вошла служанка, открыла ящик, вынула из сафьяновой коробки черный бумажный сверток, развернула, там оказались золотые туфельки. Дарио так и впился в них взглядом, надеясь, что вся эта роскошь — благоприятное предзнаменование.
На пороге появилась Элинор. Тонкая, гибкая, со стальными мускулами и нежной, полупрозрачной кожей. Рыжая, со светлыми блестящими холодными глазами. На ходу она полировала ногти; лицо выражало беспокойство и раздражение.
— Рада вас видеть, доктор. Но у меня сегодня… — заговорила она.
Он довольно грубо перебил ее:
— Ради Бога, выслушайте. Я оказался в стесненных обстоятельствах, и вы невольно этому способствовали.
Он рассказал, как генеральша его обманула. Элинор спокойно все выслушала.
— Прошу, возместите мне эту сумму. При вашем нынешнем положении…
— О моем нынешнем положении вам ничего не известно.
— Послушайте! Мне больше не к кому обратиться. Представляете, что меня ждет? Опротестованный вексель, тюрьма, бесчестье. У меня нет ни гроша. Каждый день без толку обиваю пороги. Я долго болел. Пациенты отказываются платить. Не только отказываются — еще сердятся, как я смел потребовать деньги, хотя я их честно заработал. Они сами бедняки, я понимаю. Каждый обещает: «Через месяц, доктор, обязательно…» Но мне-то нужно не через месяц, а сейчас! Сегодня же! Помогите. Вся надежда на вас.
— Так что вам грозит?
— Тюрьма.
— Тюрьма — не беда.
— Вы так считаете? — Он с ненавистью посмотрел на Элинор.
«Дрянь, обобрала законную жену, купается в роскоши, наслаждается богатством, да еще издевается надо мной! Мол, палец о палец не ударю, чтоб помочь тебе. Нос задрала, слова едва цедит. У генеральши Муравиной небось не была такой гордой!»
— Тюрьма — не беда! Отлично сказано! Всего-то конец моей практике и голодная смерть жене и ребенку. Клянусь, Элинор, я вам еще припомню это словцо. Я верный друг, но беспощадный враг. Пусть я теперь гол и ничтожен. Настанет день, когда вы попросите меня о помощи. Как я сейчас прошу. Не смейтесь! Неведомо, что станется со мной, а что с вами. Вы тоже из низов. И знаете, куда загоняет подчас нужда. Когда-нибудь я пригожусь вам. Дорожка у вас скользкая, кругом пропасти, а до вершины лезть и лезть. Зачем вам еще один враг?
Она глядела с уклончивой недоброй улыбкой.
— Угрожаете вы убедительнее, чем клянчите. Поверьте, доктор, я вам друг. И не забыла оказанной мне услуги. Перед Вардесом вас расхваливала. Нас связывает пренеприятное воспоминание, тем крепче наша дружба.
Элинор подошла к туалетному столику, подкрасила губы, напудрила щеки.
— Помните пансион «Мимоза»? В конце месяца там подъедали остатки недельной давности, приправленные прокисшим соусом. А вечные истерики генеральши? Признаюсь вам откровенно: вы единственный, кому я там симпатизировала. Вы мне даже нравились. Как разгорались ваши глаза-угли при виде красивой женщины! Голодные волчьи глаза. Впрочем, комплимент вас ни к чему не обязывает. Не станете же вы ухлестывать за мной, чтоб добраться до денег! Во-первых, вы влюблены в жену Вардеса, во-вторых…