Влечения
Шрифт:
Ребекка спрятала лицо в ладонях, мысленно ставя себя на место несчастной Мариссы и переживая весь ее ужас. Особенно последние мгновения. Очнувшись, Ребекка поняла, что Стирлинг гладит ее по волосам и прижался щекой к ее влажной от слез щеке.
— Куда ты сорвалась, девочка? Присядь. Ты измучена, у тебя шок.
Он вновь усадил ее на диванчик, но Ребекка перестала плакать и совладала с собой не сразу, а лишь спустя еще несколько минут. Наконец она вытерла лицо большим носовым платком, который он подал ей, и даже попыталась улыбнуться.
— Прости… Последний
Стирлинг мягко улыбнулся:
— Тебе нужно было выпустить пар. Воображаю, какую душевную травму нанесла тебе эта ночь! Отправляйся домой и как следует выспись. Сейчас принесут еду, и я посажу тебя в такси. Отдых — вот что тебе в данный момент необходимо.
— Да, ты прав… Знаешь, меня больше всего бесит то, что никто, понимаешь, никто, кроме сэра Эдварда, не пожалел бедную Мариссу! Гости думали только о том, как бы поскорее покинуть дом, не замараться… И еще этот Брайан Норрис! Ты бы видел, как он старался! Из кожи вон лез, лишь бы замять ту историю в зародыше. Такое чувство, будто это несчастье было воспринято всеми как какая-то досадная неприятность, пятно на сорочке!..
— Люди по-разному реагируют на такие трагедии. Но это не значит, что им наплевать. В любом случае мы пустим в печать твои снимки, на которых изображена Марисса. Они пойдут на первые полосы. Ведь ты запечатлела ее в последние минуты жизни. Это многое значит. Можешь быть спокойна, завтра поднимется такая шумиха, что у Брайана Норриса и иже с ним не будет шансов.
Пару лет назад Ребекка вся испереживалась бы, сознавая, что зарабатывает деньги на чужой трагедии, но став профессионалом, она изменилась. Она понимала, что ее работа заключается в том, чтобы фиксировать на пленку разные события, в том числе и печальные, и никакой ее вины в этом нет.
— Сегодня вечерком заеду к тебе, — пообещал Стирлинг, сажая ее в такси. — И принесу ужин. Сейчас ты почти ни к чему не притронулась, но я понимаю… шок и все такое.
Ребекка благодарно улыбнулась:
— Ты очень милый, Стирлинг. Балуешь меня. Берегись — мне это начинает нравиться!
На его лице тоже сверкнула улыбка.
— Дай мне немножко тебя побаловать, малыш. Девочки не должны зацикливаться на своей личной независимости.
Последнюю фразу он произнес полушутя-полусерьезно.
Газеты поступали в Пинкни-Хаус каждое утро в восемь тридцать. Мальчишка-почтальон, разъезжавший по округе на велосипеде, довольно бесцеремонно швырял их у главного входа и ехал дальше. Питерс забирал их оттуда, традиционно провожая почтальона недовольным ворчанием. Он относил пачку газет в кладовку, где уже заранее на гладильной доске стоял горячий утюг. Питерс тщательно проглаживал все полосы — сначала «Таймс», потом «Телеграф» и «Дейли мейл». Когда же газеты принимали первозданный вид, в котором они сходили с типографского станка, он относил их в холл, где клал рядом со свежей корреспонденцией для леди Венлейк.
Второго января Анжела первой спустилась в холл, все еще не простив себе того, что проспала накануне. И первое, на что натолкнулся ее взгляд, был крупный черный заголовок на первой полосе «Дейли мейл». Устроившись на мягком стуле с резными ножками, она развернула газету и пробежала глазами заметку под заголовком. Глаза ее широко раскрылись от ужаса. Тем временем вниз по лестнице со второго этажа сбежал Саймон. Он всегда просыпался рано, ведя жизнь трудолюбивого землевладельца, и считал своим долгом лично распорядиться о том, чтобы в пять тридцать утра на ферме подоили коров. Взглянув на газету, которую читала мать, он взял со стола «Телеграф» и плюхнулся на соседний стул.
Дженни появилась последней, держа в руках уложенную дорожную сумку, и подошла к столу.
— О Боже!.. — охнула мать.
— Черт возьми! Какого… дьявола?! — возопил Саймон.
— Ужасно, ужасно!.. — продолжала причитать Анжела.
Дженни удивленно оглянулась на них:
— Что там?
— Прочти вот это! — Мать передала ей дрожащими руками номер «Дейли мейл».
— Доигрался! Доигрался! — не своим голосом произнес Саймон.
Дженни, уже волнуясь, быстро взяла газету:
— Что? Где? Кто доигрался? О чем вы?
Но в следующее мгновение в глаза ей бросился крупный заголовок: «ПОДРУГА БАРОНЕТА РАЗБИВАЕТСЯ НАСМЕРТЬ!». Ниже бойкий щелкопер описывал случившееся бульварным языком. Двадцатилетняя девушка выпала из окна небоскреба… Сэр Эдвард Венлейк убит горем… И наконец самое главное: они жили вместе…
Дженни тяжело опустилась на свободный стул, мысли ее спутались. Вчера по телефону папа ничем не выдал, что это была его подруга… Дженни стало нехорошо, в горле застрял противный ком. Она взяла со стола «Таймс», где содержался более сдержанный в выражениях отчет о случившемся, но тоже утверждалось: «Марисса Монтклер, постоянная спутница сэра Эдварда Венлейка, президента треста «Толлемах», нашла свою смерть, выпав из окна его квартиры, расположенной на 14-м этаже…»
— Теперь тебе заказана дорога в Нью-Йорк, — сказала Анжела. — Я не хочу позора на нашу голову. Венлейк — знаменитая фамилия. Все сразу вспомнят о том, что он мой бывший муж и твой отец.
Дженни возмущенно взглянула на мать:
— Именно поэтому я немедленно должна лететь туда! Папа нуждается во мне вдвойне!
Анжела и Саймон посмотрели на нее так, словно она предала их.
— Ты знала вчера? Когда поговорила с ним по телефону? Ты знала, что случилось? Ну, знала? — сурово спросила Анжела.
Дженни на мгновение опустила глаза, но тут же вновь смело взглянула на мать.
— Папа сказал мне, что в его доме умер его близкий друг. Вполне возможно, что газеты лгут! Они всегда лгут! А к папе привязались только потому, что у него такая громкая фамилия.
Анжела уронила голову на руки и простонала:
— Боже, боже, как ты можешь быть такой наивной?
— Да, как ты можешь быть такой наивной? — эхом вторил ей Саймон. — Это все в его стиле, неужели ты не знаешь? Но двадцатилетняя… пожалуй, слишком даже для него! Нельзя допустить, чтобы это каким-нибудь образом перекинулось на нас!