Влюбиться до чёртиков

Вечный вопрос терзает мир от века к веку:

Любовь аль ненависть – что зло?

Какое чувство ближе человеку?

С какой эмоцией нам больше повезло?

Любовь необходима, конечно она ближе.

В море жизни она спасительный плот.

А ненависть позицией намного ниже!

Обида и зависть её губящий плод

От Автора.

Начало истории:

Семнадцатый век. В густых лесах, вблизи Рязани прячутся деревушки, где компактно проживают ещё со времён крещения Руси коренные народы, некоторые из которых до сих пор чтут языческие традиции.

В одном из таких селений произошёл случай, отозвавшийся в столетиях. Было ли это на

Вроде она и звучала как сказка, но у неё у истории этой, имеется монументальное доказательство, коим является деревянная церквушка, которых множество по землям государства. Эта особенная. Словно медленно падая, её бронзовый купол упёрся крестом в землю перед входом, будто сильная природная стихия сдула её с остроконечной крыши прямоугольного срубового здания, украшенного резьбой. Что бросалось сразу в глаза, так это краснота брёвен, словно они облиты кровью. Хотя люди утверждают, что она была построена из сырой, плохо тёсанной сосны, и с годами под жарким солнцем смола протекла через не до конца очищенную кору, из-за чего коричневые пятна казались красными. А самое главное, мистическую ауру этой церкви придавало то, что возрастом почти в четыреста лет она выглядела свежей, не подгнила, не почернела, хотя никто за ней не ухаживал, а ведь в округе, в ближайших деревнях до сих пор отсутствует работающая церковь.

Так – этот случай, эту сказку или реальную историю рассказывают наши современники – старожилы:

– После прихода власти Романовых в стране, церковь усилила своё влияние и продолжала вытеснение старообрядцев и язычников, получивших от Бориса Годунова послабления. Слово Божие несли во все потаённые уголки необъятной страны, строились церкви, молельные дома в самых глухих деревнях.

В одну из таких церквей, в деревушку, прячущуюся в плотном лесу между Рязанью и Москвой, назначили священнослужителем протоиерея Никифора, в быту, в народе просто отец Никифор. Человеком он был властным, телом грузный, почти круглый, как дубовая бочка, с маленьким острым красным носом, седыми редкими волосами и бородой, с мутными глазами. Этакий медведь с лицом пропитой, хитрой и наглой лисы. Шустро вынюхивая все вокруг своими лиловыми ноздрями и грозя гневом господина, он быстро оседлал деревню, сделавшись её полновластным хозяином. Свободолюбивые жители были сжаты налогами, долгами, иногда взрывались недовольством, но подавлялись быстро прибывшими служивыми людьми из Рязани. В итоге смиренные крестьяне трудились во благо живота отца Никифора, а он всё богател и креп во власти, загоняя угрозами в церковь и не христиан, чем ещё более заработал ненависть среди народа.

Как -то раз ранним утром, священник грелся на щадящем солнце, перебирая чётки на животе, как на подушке. Засаленная серая ряса до пят, крест до пупа и самодовольная рожа с жирными губами после плотного завтрака икала от удовольствия пуская слюну. В этот самый момент мимо шла группа молодых местных девушек в нарядных платьях, и одна из них, самая высокая, стройная, красивая приглянулась ему. Отец Никифор поздоровался с девчонками, хотел было что-то спросить, но увидев её большие синие, как небо, глаза и озорную улыбку только и смог нервно затеребить толстыми пальцами края рукав.

Людмила, девушка, была не только глазу видная, но и нравом строптивая и настырная. Конечно, она дала ему отворот. Но разве могла бесправная крестьянка что-то ему противопоставить? Тут всплыли и долги родителей, и нужда в большой многодетной семье. Сначала угрозы, потом валяющиеся в ногах, плачущие отец с матерью вынудили, точнее, принудили её выйти замуж.

Сыграли свадьбу. Отец Никифор не скупился, закатил пирушку. С каждого двора, которых в селении не менее пятидесяти, были приглашены старшие. Молодёжь подглядывала из укрытий. Все бы хорошо, но все видели отрешённую Людмилу, её брезгливый взгляд на мужа. Народ сделал вывод: насильно мил не будешь! Горе ждёт эту семью; ей и двадцати нет, а ему за шестьдесят. Куда это годится!

Но народ есть народ; побурчал, почесал языки и успокоился.

Скоро пошли слухи, что избивает старый муж девку.

– Гуляет она! – кричал пьяный Никифор, побивая Людмилу.

А потом и на самом деле её стали видеть с неким молодым красивым человеком богатырского вида.

– Как Дьявол, красив! – говорили местные бабы, видевшие их вместе. Кто из них мог знать, как выглядит Дьявол.

Люди понимали Людмилу и жалели. Конечно, кто знает, кем был тот парень, откуда, из соседней деревни или из города? Но всё зашло, видимо, далеко. Прихожане стали часто слышать скандалы во дворе, то в трапезной. Отец Никифор стал редко вести службы, больше злоупотреблял алкоголем, гонял своих холопов, чтобы те сопровождали каждый шаг Людмилы и докладывали.

– А если столкнётесь с полюбовником, убить того без жалости!
– Кричал он в сердцах.

Вместе любящих не застали. А как Людмила за брюхатила и резко обозначился живот, её закрыли под замок в сенях и строго сторожили.

– Всё же, кто возлюбленный Людмилы? – задавались вопросами крестьяне, погружая шушуканьем деревушку в мистический трепет.

– Злые силы! От Сатаны плод носит! – добавлял в пьяном угаре отец Никифор.

Как бы не шептали языки, коих полно в каждой деревне, что бы не придумывали, но более в деревне никто не видел Людмилу.

Слухи стали затихать, прихожане все меньше и меньше посещали службы. Проходя мимо церкви, торопились, крестились. Так бы это и стало обыденным, если – бы последовавшие далее события совсем уж не шокировали и вконец не запугали народ.

Ранней осенью у Людмилы отошли воды. Повитухи в бане принимали роды. Хлопчики недоверчиво наблюдали за чёрным проёмом двери в сенях, а отец Никифор нервно расхаживал по двору с красной, с ещё более раздавшейся от пьянок рожей, не переставая отрыгивать и сплёвывать, кряхтел и ругался.

Ночь выдалась как никогда светлой, луна не по времени года была яркой, отчего видимость была хорошей, что днём.

Вдруг в один голос залаяли собаки, загоготали птицы, даже из деревни на окраину доносился безудержный лай. В бане громко от боли закричала роженица. Она долго не могла разродиться. Страшно было её слушать. Тут она затихла, и закричало дитя, но странным голосом, не человеческим, почти поросячьим визгом.

Загремела в бане посуда, следом выбежали повитухи, крича во все горло от ужаса. Старые бабки вылетали как пробки, видимо, увиденное очень испугало их.

– Нечистая! Сатана! – орали они изо всех сил, убегая от церкви, – порождение Дьявола!

Напуганные услышанным и увиденным, холопы и отец Никифор застыли у дверей бани, не решаясь переступить порог. Внутри сеней что-то зашумело, кто-то неуверенно шёл на выход. Показалась роженица с оторванным подолом платья, по дрожащим ногам текла кровь, лицо её было измученное и растерянное. Она плотно прижимала к груди завёрнутое в лоскут платья дитя.

– Бежать! Спастись! – читалось в её глазах. Она сверкала ими по сторонам. Везде забор, на пути к калитке стоял обезумевший от злости пьяный муж, рядом трое здоровенных холопов.