Влюбиться в эльфа и остаться в живых
Шрифт:
– Слушай, а ты когда-нибудь влюблялся? – спросил Женя у долговязого, взывая к его глубоко запрятанной тонкой натуре или хотя бы инстинкту продолжения рода. Ему даже показалось, что долговязый задумался о прекрасном. Цепь вдруг оказалась у него на шее, его дернуло назад. Он ухватился за холодный металл обеими руками и что было сил потянул цепь вниз, но оказался в неудобном положении, в котором был совершенно беспомощен – полусогнутые ноги, тело выгнуто назад, чтобы удерживать равновесие и не рухнуть навзничь, пришлось напрячь спину до боли в мышцах и балансировать на каблуках. Встав зачем-то в боксерскую стойку, коренастый со шрамом подскочил к нему,
– Разговаривать здесь буду я, – сквозь искры, посыпавшиеся из глаз и, несмотря на идиоматическое выражение, похожие больше на голубые молнии, Женя разглядел, что долговязый достает из кармана кастет. – Разговор пойдет о том, Степанов, как я вашего брата люблю.
Во рту стало кисло, затем солено; первоначальный шок от удара угас, и щека изнутри горела там, где ее рассекло о нижние зубы. Женя попытался сплюнуть кровь, но цепь на шее сковывала движения, и кровавая слюна потекла по подбородку. Теперь он понимал, что дело серьезно, что неизвестно, сколько актов в этой пьесе, будет ли антракт и досидит ли он в зрительном зале до ее окончания, – но все еще храбрился.
– У меня нет брата.
Ему казалось, что эти слова он произносит дерзко и с вызовом, даже с фаталистичной иронией несгибаемых, но в собственном голосе ему послышалась дрожь, и тон звучал на пол-октавы выше обычного. Долговязый уже продевал пальцы в отверстия кастета. Стальной кулак крепко сел на костяшки. Бутовский со шрамом азартно сплюнул. Женя почувствовал, как цепь затягивается еще туже, словно фиксируя на креплениях боксерскую грушу. Если все же бывают чудеса, почему бы одному из них не случиться сейчас, в этот как нельзя более подходящий момент? Или же в этом и заключается коварство зла и несправедливости? В ложной надежде, сокрушив которую утраиваешь причиненную боль? Он зажмурился.
И вздрогнул, как от ожидаемого удара, когда в напряженной тишине прозвучали слова:
– Кать, ну тебе же сказали?
Женя прислушался. Действительно, к ним приближались тихие, уверенные шаги – ее шаги. На темном экране закрытых глаз возник яркий всполох, будто ему в лицо посветили фонарем. Женя осторожно приподнял веки. То, что произошло дальше, произошло за считаные секунды.
Свечение исходило от Катиного запястья; Женя решил, что это ее металлический браслет с шипами поймал на себе свет фонаря под каким-то особо удачным углом. Во второй руке, вытянув ее перед собой, Катя держала флакончик, похожий на обычный крохотный бутылек с духами или лаком, и шагала прямо на долговязого. Пока что сцена была хоть и странноватой, но не сверхъестественной. Чудеса не заставили долго себя ждать.
Из флакончика, если такое возможно, с шипением выстрелила мощная струя жидкости толщиной с пожарный брандспойт. Долговязый, не успев даже охнуть, вдруг исчез из вида, как будто его снесло стадо невидимых буйволов, только картуз подпрыгнул в воздухе. Его запоздалый стон и невнятные причитания, вместе с хрустом кустарника, донеслись чуть позже и почему-то с расстояния не менее двадцати метров. В ноздри едко впился аромат, который
– Я просила его не трогать.
Угасший было свет на ее кисти снова вспыхнул. Флакончик плюнул еще одним фонтаном. На этот раз Женя четко услышал, как напор звонко шмякнул в свою цель за его спиной; его обдало брызгами. Казалось, кто-то наотмашь ударил молотом по разделанной туше. В этот же момент он потерял равновесие, никем не поддерживаемый, и рухнул на траву, с удивлением почувствовав, что железная хватка цепи на его шее ослабла.
Женя лежал на сырой земле, травинка щекотала ухо. Ему было хорошо и комфортно. Он подумал, что, пожалуй, останется здесь и поваляется, глядя на звезды сквозь косматые лапы деревьев. Максимум, на что его хватало – это пошевелить пальцами ног, чем он и занялся с удовольствием. Наверное, так же ощущала себя Алиса в первые моменты пребывания в Зазеркалье.
В его поле зрения проникла рука. «Ромашки», вспомнил Женя, хотя рука была повернута к нему ладонью, не показывая ногтей. Шипы на браслете мерцали обычным металлическим мерцанием.
– Бежим, – сказала Катя. Он послушно вложил свою ладонь в ее теплую. «Весь день бегаю. То за кем-то, то от кого-то. Жуть как удивительно. На удивление жутко».
– Что это было? – спросил он. Их топот по асфальтовой дорожке далеко разносился по пустому парку. Деревья и фонари мчались мимо в обратном направлении. Катя дышала ритмично, как дышат спортсмены или солдаты особых частей, коротко вбирая воздух ртом, коротко выбрасывая носом.
– Москино, – вдох-выдох.
– А?
– Москино. Новинка для экстравагантных и темпераментных женщин, – вдох-выдох.
Погони не было. Коренастый боксер со шрамом пустился наутек, уже не дефилируя, и позабыл о товарищах. Его темная фигура перемахнула через живую изгородь и исчезла. Еще один вытянутый силуэт, покачиваясь, ходил кругами, как пьяный.
– Аромат восхищает пьянящей свежестью солнечного мандарина и пармской фиалки. Источает поистине удивительную харизматическую силу реальности ощущений. Ноты сердца: виноград, флердоранж, глициния. Завершают букет яркие цветочно-пряные оттенки мускуса, чайной розы, кедра и фисташки. Парфюм сбивает с ног самых стойких и суровых мужчин.
– Понятно… А что это было?
За пределами парка они перешли на шаг; Катя высвободила руку и сунула ее в карман, но Женя еще долго ощущал ее тепло в своей ладони. Уже совсем стемнело, они свернули с Университетского проспекта на улицу, где почти не было машин и прохожих, но Жене казалось, что на них смотрит сам город, не спеша открывая одно квадратное желтое око за другим на своем многоглазом лице. Город засыпал и просыпался одновременно. Катя смотрела прямо перед собой, кутаясь в воротник плаща, а когда наконец заговорила, даже отвернулась в другую сторону:
– Откуда ты знаешь моего отца?
– Я не знаю никого по фамилии Бурмистров, – прикинул Женя, – кроме тебя. Я не знаю никого, кто пропал без вести две недели назад.
– Очень ты осведомлен для такого… невинного. Не прикидываешься?
В отчаянии Женя глубоко вздохнул и сгорбился:
– Ты сейчас с кем разговариваешь? Вы вообще все почему думаете, что я понимаю этот ваш язык? Вроде все слова по-русски, а смысла никакого. Может, я дурак? Может, я сейчас в психиатрической лечебнице где-нибудь, в буйной палате?