Влюблена и очень опасна, или Кто подставил пушистую зайку
Шрифт:
Эскулап заметно погрустнел и, покачав головой, вынужден был в удовлетворении просьбы отказать, сославшись на закон, запрещающий разглашать ему конфиденциальные сведения. Правда, позиция его тут же изменилась, стоило Ангелине жестом фокусника извлечь из кошелька розоватую хрустящую бумажку, являющуюся достойным представителем одной из самых твердых валют в мире. Просто поразительно, на какие чудеса способны эти прямоугольники. Уж какие только двери они не открывают, каких языков не развязывают.
Одним словом, очень скоро мы оказались в мрачном сером подвале с длинными рядами стеллажей, доверху заполненных картонными папками на завязках. Похоже, о таком достижении современного мира, как компьютеры
А так нам пришлось убить добрых два часа на поиск мало-мальски подходящих кандидатур любовниц тогдашнего главврача, способных родить ему ребенка. Таких оказалось немного – всего трое, внимательно изучив личные дела каждой из них, мы и вовсе остановили свой выбор на одной – той, что уволилась из больницы почти одновременно с Макаровым. Даже если это был и ошибочный выбор, начинать в любом случае с чего-то надо было, и Лебединская Анна Николаевна нам показалась лучшим вариантом. Во всяком случае, именно так мы решили, отправляясь по адресу, указанному в ее личном деле. Разумеется, спустя тридцать лет дамочка могла сменить место жительства, как минимум, не единожды, не говоря уже о возможности отправиться в мир иной, но мы верили в свою счастливую звезду, и, как выяснилось, не зря!
– Разумеется, я помню Дмитрия Ивановича, – женщина говорила шепотом, так как в соседней комнате спал ее маленький внук. Приняла она нас очень учтиво и даже «проглотила» историю о том, что мы пишем биографическое произведение о талантливом психиатре, работавшем некогда в их небольшом городке. Эту легенду мы наспех сочинили по дороге, справедливо полагая, что не стоит раскрывать все карты сразу. Тем более что, если к делу причастна внебрачная дочь Макарова, ее мать вряд ли согласится нам помогать. Пока все шло, как задумано. Мы узнали, что у женщины действительно имеется дочка, возраст которой вполне позволяет ей быть чадом покойного доктора.
Удивительно, сколько всего может быть «намешано» в одном человеке. А ведь когда-то Ангелина казалось мне существом, сошедшим с небес. Сейчас же она больше напоминало асфальтоукладчик, медленно, но решительно прокладывающий дорогу к намеченной цели. Наблюдая за очередной метаморфозой подруги, я уже во второй раз за день поймала себя на мысли, что, возможно, погорячилась, посчитав, что читаю ее, словно открытую книгу. Если она и была романом, то только тем, чей сюжет отличался неожиданностью поворотов. Еще три часа назад передо мной разыгрывались сцены любовного произведения, и вот я уже наслаждаюсь «деревенскими рассказами» – из утонченной барышни Ангелина превратилась в обычную бабу, с удовольствием сплетничающую на лавочке у подъезда. Интуитивно или сознательно выбрала она эту роль, не знаю, но свои плоды та принесла – с энтузиазмом, свойственным всем женщинам, чьим единственным развлечением является просмотр телесериалов, да подслушивание скандалов соседей с банкой у стены, предавалась Анна Николаевна воспоминаниям. И пусть ее тайны давно уже стали преданьями старины глубокой, на эмоциональности повествования это не отразилось – хозяйка едва слюной не захлебнулась, рассказывая нам, у кого, с кем какие романы случались в далекие времена ее службы в психиатрической лечебнице.
Внимательно слушая, пыталась я уловить хоть намек на необходимые нам сведения, но, увы, безуспешно. Мы уже узнали о том, как санитарка Верочка разбила сердце столяру Василию, счастливому отцу семейства. Верочка поиграла в любовь и бросила, а Вася еще год ходил мрачнее тучи и пил горькую, пытаясь, по старой русской традиции, утопить свою боль в алкоголе. Не менее печально, завершился роман врачей Ольги Николаевны и Николая Петровича. Пусть и по другой причине. Там в дело вмешалась жена неудачливого Ромео, обратившаяся за помощью в профком.
– В те времена, сами знаете, – вздохнула Анна Николаевна, – государство о своих гражданах заботилось, в том числе и за их моральным обликом следило. Не то, что сейчас, – снова тяжкий вздох, – взять хоть мою дочь. Вот когда Федька ее загулял, ведь, как мы его не стыдили, не увещевали, ничего не помогло – ушел к полюбовнице своей, оставив Варьку мою одну с ребенком. И что? Пожаловаться некому – свобода нравов. Даже алименты и те толком не платит. Вычитают у него чего-то из зарплаты, да разве ж это деньги? Зарплата вся «черная», официальная – слезы одни. Эх, раньше такого не было. Вот и приходится дочке моей работать, как проклятой, чтобы сына на ноги поставить, а я вот с внучком сижу, в сад-то тоже его не устроить – сами знаете, очереди какие, – горестный вздох вновь вырвался из груди женщины.
Как по мне так река разговора и до того текла в направлении, далеком от нужного, а теперь и вовсе свернула в другое русло, но Ангелина, сумела вернуть ей заданный курс, умело используя подвернувшуюся возможность:
– А муж ваш где? Отец Вареньки? Он что же не смог зятя вразумить?
– Коля-то? Да будь жив, думаю, сумел бы. Заступился бы за кровиночку-то. Но нет его. Десять лет уж как помер.
– Примите соболезнования, – искренне опечалилась Ангелина, хотя подозреваю, причина ее расстройства крылась в другом – все явственнее осознавала мы, что вытянули пустышку – вряд ли стоит искать внебрачную дочь Макарова в этом доме. И все же так просто моя подруга сдаваться не собиралась.
– Скажите, а вы с Коленькой, наверное, тоже в клинике познакомились?
– Да, Бог с вами, – испуганно замахала руками женщина, – нет, Коля у меня из рабочих был, тут на заводе трудился. Мы с ним с детства дружили, а, как восемнадцать исполнилось, так и расписались. И заметьте – у нас все по правилам было: сначала свадьба, а потом все остальное. И Варенька родилась в браке, аккурат через год после свадьбы-то. Это нынче молодежь распущенная да разнузданная, а мы… О том, каким было предыдущее поколение, Геля решила не дослушивать, тем более, что мы едва ли не час мы слушали о романах и любовных интригах достойных его представителей. Но надежда, как известно, умирает последней. Ею и объяснялся следующий, решающий вопрос моей подруги:
– Скажите, а вот главврач, Дмитрий Иванович, он какой был? Видный мужчина? Женщины, поди, штабелями складывались?
Анна Николаевна взглянула на нас с некоторым недоумением, замешкалась на секунду, а потом ответила с достоинством:
– Дмитрий Иванович, это такой человек был. Такой! Настоящий интеллигент. Я, когда Варенькой забеременела-то, он меня от всей работы освободил. К себе в приемную посадил, должность секретаря выбил, хоть и не положен он ему был. Работа-то у нас, сами понимаете, какая. А декрет только после седьмого месяца полагался. Вот и встал вопрос у меня: либо увольняться, либо здоровьем ребеночка-то рисковать – не самая лучшая атмосфера для его вынашивания в больнице ведь. А Дмитрий Иванович, золотой человек, пожалел он меня, вона что придумал. Век ему благодарна буду.
Мы с Гелей переглянулись. Ого, а вот это уже что-то, чего бы это главврачу так о простой медсестре заботиться, если только… Женщина же, не подозревая о наших мыслях, продолжала свое повествование.
– Очень жалко было, когда он уволился. Я потом из декрета уже и возвращаться не стала – не захотела ни с кем другим работать, да и Коленька не шибко мою работу жаловал. Я в поликлинику обычную устроилась – тихо, мирно, там, правда, тоже свои недостатки имелись. Вот, к примеру, заведующая наша…