Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)
Шрифт:
– А как ты его называешь? – решила помочь Хлоя.
– Я зову его Уинг, если понимаешь, о чем я, – ответил Перси и объяснил на случай, если она не догадалась: – Сокращенное от Уингхэм.
Еще милю спустя Перси сказал, что, возможно, учитывая все и вся, ей лучше называть его мистер Уингхэмптон.
– Я тоже так думаю, дорогой, – утешила его Хлоя.
2
– Итак, дорогая Эсси, – сказал пастор Мач-Хейдингхэма, бросая на траву шляпу и устраиваясь в шезлонге рядом с ее, – вы нашли решение вашей проблемы?
– Какой
– Обручены они или нет?
– По письму Перси ничего не скажешь. Я пойму, как только ее увижу.
– В газетах ничего не было?
– Нет.
– Возможно, мальчик хочет получить ваше одобрение прежде, чем объявит о помолвке.
– Не мое дело одобрять или не одобрять. Он достаточно взрослый, чтобы решать сам.
– Да. Трудно помнить, что ему почти сорок.
– Только когда о нем думаешь. Не когда на него смотришь.
– Верно, – отозвался со смешком пастор. – Можно мне сигарету?
– Не глупите, Альфред.
– Разумеется, о ней говорят, – сказал он, закуривая. – Слышал, ее фотография часто появляется в «Татлере».
– Я не читаю «Татлер».
– Я тоже. Насколько я понимаю, она не актриса.
– Насколько я полагаю, и Перси не актер.
– Нет-нет, конечно же, нет. Что ж, узнаем, когда ее увидим.
– Что вы пытаетесь сказать, Альфред?
– Ничего, Эсси, ничего. Просто думаю вслух.
– Вам что-то рассказали? Лично я никогда не верю ничему, что мне рассказывают.
– Тогда и мне незачем вам говорить, – улыбнулся пастор, – что вы очень мудрая женщина.
– Полагаю, у нее есть прошлое.
– Настоящее также подразумевается.
– Тогда, если настоящее не Перси, они не обручены, и это не наше дело.
– Истинная правда. Можно мне шерри или вежливее будет подождать их приезда? Вы разбираетесь в этикете.
– Вежливее было бы предложить сначала налить мне. А потом налить себе. Шерри вас смягчит, и вы не станете цокать языком при виде ее и говорить: «Ах-ах, нечестивица, исчадие ада».
– Право слово, Эсси! Даже не знаю, на что больше обижаться: на предположение, что я способен на такое, или на намек, что мне захочется угоститься самому раньше, чем я угощу вас.
– Милый Альфред.
Она протянула руку, которую он нежно поднес к губам.
– Милая Эсси.
Свой шерри он выпил с видом, будто уделяет ему безраздельное внимание.
– Вам никогда не хотелось, – спросила вдруг мисс Уолш, – чтобы у вас самого было прошлое?
– В моем возрасте, моя дорогая, прошлое – это все, на что я могу надеяться. В земной жизни.
– Тем больше причин желать, чтобы на него стоило оглядываться. Когда мне было двадцать, я получила предложение руки и сердца от человека с репутацией пьяницы. Тем не менее мы страстно друг друга любили.
– И вы отказали ему по той причине, что он пил?
– Да. Как же я была права! Через пять лет он упился до смерти.
– Как же вы, верно, радовались счастливому избавлению, милая Эсси!
– Радовалась. Но, без сомнения, радовалась бы еще больше, если бы была за ним замужем. И на протяжении тридцати пяти лет мне было отказано в счастье
– Жизнь, – сказал пастор, надевая шляпу, а потом тут же ее снимая и резким движением запуская катиться ярдов двадцать по лужайке, – жизнь – очень сложная штука. Я всегда так считал и на том стою. А потому сейчас только отмечу, что мое призвание не позволило мне построить жизнь с богатым и экзотическим колоритом и что, выйди иначе, моя совесть неустанно твердила бы с упреком: «Как ты мог?»
– На каждую женщину моего возраста, которая говорит себе «Как ты могла?», найдется десять, которые говорят: «Почему я никогда?..»
– Должен признать, что в подобных (а я считаю их таковыми) неканонических признаниях представительниц вашего пола, какие мне доводится слышать, сожаление о потерянных или упущенных возможностях иногда выражается весьма двусмысленно. Но у вас, насколько я понимаю, они от двусмысленности далеки.
Возникло еще одно краткое молчание, нарушаемое лишь бульканьем, с которым пастор налил себе второй бокал шерри.
– Однажды весной, когда я путешествовал по Греции, – внезапно начал он, но то ли погрузился в воспоминания, то ли решил, что все-таки не станет про это рассказывать, поскольку история на этом закончилась, и он начал снова: – Когда я был молодым человеком двадцати лет и еще не отказался от мысли пойти на кожевенный завод отца, была одна девушка… – И он снова умолк, потом вздохнул и произнес, словно рассказывая обе истории: – Все это было, разумеется, до того, как я женился на Агнес.
– Разумеется, – отозвалась мисс Уолш.
3
Одна наиболее пространная (если таковая может быть выбрана) история Перси повествовала о случае из его детства, когда домашний кризис, возникший как-то в воскресенье после обеда, потребовал от него немалой сноровки по части сантехнической инженерии, увидев результаты которой, местный эксперт, прибывший после того, как кризис миновал, объявил, что работу нельзя было бы выполнить лучше, будь юный джентльмен прирожденным водопроводчиком. Возможно, как раз им ему следовало бы родиться. А так он пять дней в неделю проводил на бирже и большую часть уик-энда – за разными ремонтными работами, которые тетя Эсси для него откладывала. «Оставьте это до мистера Уолша, – говорила она разнорабочему или кухарке. – Он приедет в воскресенье». Вот насколько прочной была его репутация.
А потому, возможно, к счастью, сегодня что-то приключилось с бойлером.
– Ты не в обиде, старушка? – спросил Перси, когда за ленчем ему изложили симптомы. – Я быстренько его переберу, пока вы с тетей Эсси поболтаете по душам.
– Я после ленча прилягу, – сказала мисс Уолш. – Пусть Альфред покажет мисс Марр сад, если будет так добр.
– Мне не следовало, но я совершенно точно буду, – твердо сказал пастор.
К тому времени как Перси облачился в свой «бойлерный костюм», а мисс Уолш – в шаль, Хлоя и пастор уже прохаживались в розовом саду.