Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя
Шрифт:
И потому мушкетер считал, что всего надежнее довериться своей лошади, которая устремилась навстречу солнцу по пути в Арль.
От Тараскона до Арля четыре лье. Иначе говоря, часовая прогулка под бренчание экю и под перезвон собственных мыслей.
При въезде в Арль раскинулась ярмарка и подле ярмарки была лужайка, где привязывали лошадей.
Наш гасконец расположился на траве. Поскольку он не подозревал свою лошадь в симпатии ни к роялистам, ни к кардиналистам, он, не торопясь, вскрыл конверт.
В этом конверте заключался другой, на котором было написано: «Вскрыть в Риме первого августа».
– Кажется, нам предстоит дорога в Рим,– пробормотал наш гасконец. – А это, что ни говори, лучше, чем тащиться в Швецию, как выпало Шарнасе, которому довелось утешать сразу двух королей – шведского и польского, из одной и той же династии Ваза.
В этот момент шагах в двухстах от него образовалось сборище, и это привлекло внимание нашего гасконца. Из толпы доносились крики, чаще всего слышалось слово «вор».
Д'Артаньян приблизился небрежным шагом старого солдата. Толпа клубилась вокруг перевернутого лотка со сластями. Нуга, пряники, фрукты в сахаре, миндаль, леденцы усеяли землю.
Жители Арля разделились на два лагеря. Один наблюдал, другой действовал.
Стоит ли пояснять, что первый состоял из арлезианцев и арлезианок, второй – из мальчишек и собак.
Эта вторая партия поклялась, кажется, подобрать с земли все до последней крошки.
Заинтересовавшись тем что происходит, д'Артаньян счел уместным развести враждующие стороны. У иных участников стычки, схваченных его стальными руками, лица вдруг стали точно такого же цвета, как нос господина Мюло, когда его исследования заходили за полночь.
Орудуя рукоятью шпаги, д'Артаньян не отказывался в то же самое время от доводов рассудка:
– Друзья мои, насилие нище не одобряется. Тертуллиан писал… – Нужно ли пояснять, что д'Артаньян редко штудировал римского историка Тертуллиана. Тем сильнее было его изумление, что его сразу узнали.
– Господин д'Артаньян!
– Планше!
Нападающим был как раз Планше. Все тот же Планше, но на этот раз в холщовом алесонском костюме и с бородой.
Однако борода была накладная и съехала набок.
Подправив свое театральное приспособление, Планше гаркнул:
– Молчать! Офицеру его величества не нравится, что вы тут расшумелись.
Затем Планше сказал, обращаясь к своему бывшему хозяину:
– Да будет вам известно, сударь, что я заказал на сегодняшнее утро у этого жалкого человека сорок фунтов миндального печенья.
– Аппетит у тебя недурен, – заметил д'Артаньян.
– Да, но что такое миндальное печенье?
– Печенье – это печенье.
– Это смесь миндаля, сахара, яичного белка и лимона.
– Вот именно.
– Не угодно ли попробовать, сударь, хоть штучку?
Планше протянул одну из печенинок мушкетеру, который поспешил отклонить от себя эту честь.
– Что скажет нам суд, – продолжал Планше, – если мы углубимся в этот предмет? Во-первых, он нам скажет, что мы имеем дело с орехами вместо миндаля.
– С орехами. О!..
– И потом, это белки из утиных яиц, а вовсе не из куриных.
– Из утиных! Черт побери, мой друг, узнай королевский судья об этом…
– Кроме того, в сахар подмешана мука.
– Мука? Не далее как вчера кардинал мне сообщил…
– И наконец… – и тут Планше воздел указательный палец. – Наконец, лимон, сударь, – это вовсе не лимон. Это самый обыкновенный апельсин.
Обращаясь к виновному, д'Артаньян напустил на себя как можно больше серьезности:
– Его преосвященство сказал мне: он полагает, что колесование применяется чересчур редко.
– Смилуйтесь, монсеньер! Моя жена ждет ребенка и…
– Выходит, ты не ограничился порчей товара, ты принялся еще и за жену? Теперь бедняжка родит, несомненно, такого же негодяя, как ты. Как считаешь, Планше?
– Я полагаю, сударь…
– Не придется ли мне потолковать на этот счет с королем? Его величество очень строг во всем, что касается миндального печенья.
Растолкав зевак и сопровождаемый Планше, д'Артаньян удалился с ярмарки.
– Что скажешь, Планше?
– Что скажу? Как я уже имел честь объяснить вам намеками, сударь, я торговец сластями. Но дело это тонкое: тут все время приходится угождать клиенту чем-то новеньким. Не можете себе представить, как люди порой капризны.
– Из чего следует…
– Из чего следует, что я отправился на юг, чтоб запастись товаром. Эти черти южане несравненны по части сластей.
– Причем этот мошенник-торговец во внимание, конечно, не принимается.
– Ну он пока поутихнет. Я надолго отбил у него охоту…
– Как же там без тебя твоя лавочка?
– У меня есть приказчик.
– И это все?
– Есть еще жена.
Вид у Планше был такой потерянный, что д'Артаньян, пытаясь скрыть улыбку, положил руку ему на плечо.
– Как, ты женат?
– Вы разбередили мою рану.
– Незаживающую рану?
– Вот именно. Мои соседи считают, что я слишком терпим к друзьям моей жены.
– Вот как!
– Впрочем, сударь… Черт бы побрал все это с потрохами! Я всегда был общительным человеком.
– Значит, ты полагал, путешествие по югу с накладной бородой излечит твою рану.
– Да. И потом…
– Потом?..
– Потом у меня были еще два шурина.
– Целых два?
– Оба ленивые, дальше некуда. Оба жили у меня. Чем больше они ели, тем тощее становились. И недовольство, недовольство все время…