Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя
Шрифт:
Король сделал ударение на «ваших».
– Нет, сир, дело не в государственном правосудии, оно всегда относится к прошлому, меня же интересует будущее. Я не сомневался в согласии вашего величества. Я полагаю, этот офицер у вас под рукой.
– И каково имя мушкетера, в котором нуждается Франция?
– О, сир, – небрежно обронил Ришелье, – пустяки, обыкновенный дворянин. Кажется его зовут д'Артаньян.
III. ШАТОНЕФ-ДЮ-ПАП 1636 ГОДА, КОТОРЫМ ИНТЕРЕСОВАЛСЯ ГОСПОДИН МЮЛО
Вот
На дворянине красовался мундир мушкетера. Рисунки были нацарапаны на каменной поверхности стен, их единственной темой являлись морские путешествия последнего столетия.
Было очевидно, что мушкетер предпочитал пыль дорог пене морских волн, потому что интерес к рисункам был непродолжителен. Он вышел в соседнюю комнату, где некто, судя по виду слуга церкви, откупоривал с благоговейным видом бутыль за бутылью.
– Тысяча чертей! – заговорил мушкетер. – Его преосвященство затащил меня сюда, словно кошку, с которой собираются содрать шкуру. Но если он желает угостить меня обедом, то учтите: бульоном я не удовлетворюсь. Бульон хорош для умерщвления плоти, а всадник должен доказать своей лошади, что у него есть чресла.
Дегустатор, не отвечая, попросил молчания – жест, одинаковый во всех языках: губы складывают трубочкой и к ним прижимают указательный палец. Заинтригованный офицер сделал несколько шагов вперед.
– Слишком много суеты, господин д'Артаньян, слишком много шума. Вино скисает. Как вы полагаете, чем я занят?
– Чем вы заняты?
– Вот именно.
– Я полагаю, господин Мюло, что вы опорожнили все шесть бутылок в одиночку, не пожелав приобщить меня к этому делу.
– Господин д'Артаньян, я занимаюсь исследованием.
– Вот как!
– Поймите меня правильно. Мы прошли Бургундию с севера на юг. Благодатный край, он столь мил моему сердцу. Но обратили ли вы внимание на одну вещь?
– А точнее?
– Карета его преосвященства, когда он путешествует в карете, скорее летит, чем катится. Носилки, когда он совершает путь в носилках, тащат с легкостью двадцать четыре солдата. Что из этого следует?
– Да, именно, что следует?
– Что следует, господин д'Артаньян? Двадцать четыре здоровенных бородатых парня поднимают монсеньера как перышко. Никаких остановок для обеда и для дегустации вин.
– Вы великий ученый, господин Мюло.
– А в окрестностях Нарбонна мы плетемся еле-еле. Что прикажете делать в окрестностях Нарбонна ученому человеку? Это неясно… В то время как здесь…
– Да, здесь?
– Здесь все ясно. Здесь надо освободить обширные погреба, чтоб поместить туда изменников. Да сжалится над нами Господь! И здесь, – господин Мюло повысил голос на целую октаву, – мы всего в десяти лье от Шатонеф-дюПап. Отличнейшее вино,
– Здесь есть и вино Эрмитажа[2]…
– Монашеское вино.
– Одно – как блондинка, другое – как брюнетка… Оно прогрето солнцем.
– Вино придворного аббатства…
– Ле Сен-Пере.
– Священное вино.
– Однако, прежде всего, Шатонеф. Сильнейшее вино. Оно наполняет вашу оболочку и можно благоухать дворянством на целое лье вокруг. Вы будете пить его совсем не так, как пьют иные вина в Париже, жеманясь при каждом глотке. Нет, это вино, как поток, оно зовет «вперед!» стоит лишь открыть ему вход в глотку. Понаблюдайте-ка, вот оно стоит на ступеньках дворца в образе пришельца. На нем восхитительные штаны гранатового цвета, от сапог исходит благоухание виноградника. Чем ближе вы с ним познакомитесь, тем скорее поймете: ваш собеседник знает, что такое жизнь. Обратите внимание, как свободно льется его речь, как сверкает оттенками. Вы чувствуете: вот оно, трепетание языка и дрожание пера на его шляпе.
Приканчивая бутыль, которую он комментировал, Мюло заявил:
– Шатонеф-дю-Пап 1636 года.
– Год, отмеченный поражением.
– Заметьте, годы поражения всегда благоприятствуют виноделию.
Мюло приблизился к д'Артаньяну.
– Скажу по секрету: я не буду досадовать, если кардинал откажется от осады Перпиньяна. Небольшая победа в Каталони – и наше анжуйское прогоркло.
– Да, но вспомните малагу сорок второго! Или херес того же года!
– Господин д'Артаньян, позвольте вам вернуть комплимент: вы глубокий философ, поскольку не упускаете из виду оборотную сторону медали.
Как раз в это мгновение появился господин Ла Фолен. Пока он ведет д'Артаньяна к кардиналу, расскажем в двух словах о господине Мюло. Мюло был духовником кардинала, не делавшего, кстати, различия между своими слугами и своими кошками. Он зло шутил над одними и поглаживал других, вот и все. Однажды, когда Мюло стал в чем-то оправдываться, Ришелье обрушился на него в раздражении:
– Вы ни во что не верите, даже в Бога!
– Как?! – воскликнул Мюло.
– А очень просто. Как вы можете сегодня уверять меня в своей вере, если вчера, на исповеди, вы мне признались, что не верите в Бога!
Мюло искал в напитках виноградных лоз особого утешения. В иные, не обремененные занятиями дни ему доводилось снять пробу с двадцати бутылок, просмаковать с дюжину кувшинов, откупорить и опорожнить не менее четырех других вместилищ отборнейшего вина с целью не утратить вкуса к напиткам. Совершаемые к вящей славе Господней великие труды кардинала давали господину Мюло досуг для этого.
Что касается Ла Фолена, то он был мастер на все руки и заменял его преосвященству и привратника, и секретаря, и телохранителя, и шпиона, когда в том возникала необходимость.