Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя
Шрифт:
– Выходит, прекрасная Мадлен стала теперь вдовой?
– Нет.
– Мой дорогой маршал, ваш могучий разум изобретает немало такого, что приводит в замешательство. Так значит, Тюркена повесили, но госпожа Тюркен вдовой от этого не стала?
– Я проходил мимо и глядел вверх. Вы знаете, у меня есть такая привычка…
– И?..
– Но это между нами, – сказал Пелиссон, понизив голос. – Смотреть в небо для меня становится манией…
– Итак, вместо ангела вы заметили Тюркена, который дрыгал ногами в воздухе.
– И велел спустить его на землю.
– Чувство жалости в вас победило.
– Ничего подобного. Любопытство. Я подверг его допросу.
– И что ж он вам открыл?
– Что Ла Фон сбежал от него, пока он спал, прихватив с собой его часть добычи.
– Выходит, договор тоже?
– Да, договор в руках этого изменника.
– Ну а он сам?
– Нашел убежище в Пфальце при дворе маркграфа, человека, известного в Риме своим распутством.
– Итак, никакой надежды?
– Мой дорогой д'Артаньян, вы меня огорчаете. Вы обратили внимание, с каким блеском я выиграл эту битву?
– С величайшим. Всю честь победы вы приписали герцогу Энгиенскому.
– Покойный король просил меня об этом. Неужели вы, видя меня лицом к лицу с врагом, подумали, что я отступлю, получив известие, что Ла Фон нашел себе где-то убежище?
– Да, но что ж нам все-таки делать?
– Прежде всего нужно дождаться совершеннолетия короля. Затем я поддержу его в мысли, что королевство нужно увеличить. Нрав у него горячий, так что трудностей в этом деле не предвидится. Мы завоюем Нидерланды, Фландрию, Германию. Если Ла Фон спрячется, мы дойдем до Италии или до Испании.
– Ну, а если он укроется в Англии?
– Дорогой друг, существует семнадцать способов завоевать Англию, как зимой, так и летом, в любое время-года. Я изложил все это на бумаге, и документы надежно спрятаны в одной из моих крепостей, я не желаю, чтоб эти тайны стали добычей невежд.
– Значит, Ла Фон будет схвачен?
– Со временем, несомненно. Мы будем воевать ровно столько, сколько понадобится, но добьемся мира.
– Вы меня успокоили.
– Насчет мира?
– Нет, насчет войны. А ваши научные труды, которые были в вашем багаже…
– Я слушаю вас.
– Вы не боитесь, что ими воспользуется посторонний?
– Не думаю, чтоб это было возможно. Видите ли, д'Артаньян, Господь дал мне замыслы, по-существу, неисчерпаемые. Я, разумеется, могу их развить и разработать в деталях. Но тогда пострадают другие мои изобретения, которые будут необходимы человечеству в будущем. Я ограничился лишь набросками в самом общем виде.
– Шестнадцать тысяч страниц?
– Что-то в этом роде.
– Записывали вы сами?
– Сначала я диктовал на древнегреческом, потом перешел на древнееврейский. Вы знаете, временами приятно думать на этом языке.
– Все оттого, что вы беседуете на нем с пророками.
– Очень может статься.
– Разрешите еще последний вопрос, очень нескромный?
– Разумеется.
– Когда вы беседуете с Господом Богом, к какому языку вы прибегаете?
– Д'Артаньян, вы привели меня в замешательство.
– В таком случае я беру свой вопрос обратно.
– Нет. Я все-таки вам отвечу. Мы объясняемся мимикой и жестами.
– Как же это возможно?
– Я хмурю бровь, вздуваю ноздрю, а Он перемещает облако, зажигает звезду. Это беседа без грамматики и словаря, но ясная до предела.
XLIX. ПОСЛЕДНИЙ УДАР
– Друзья мои,– возгласил д'Артаньян,– вот победитель сегодняшнего дня, – это муж, который более летает, чем ходит и общается с Богом, едва выдается свободная минута. Маршал, я представляю вам графа де Ла Фера, человека с сердцем греческого героя, господина дю Валлона, человека с силой Геракла и шевалье д'Эрбле с разумом эллина.
– Ого! – воскликнул Пелиссон, – сердце, сила, разум – да это же темы для тех трех картин, которые я предложил одному из своих друзей-художников. Фамилия этого малого Рембрандт, он расписывает панно в моем замке.
– Кажется, вы сказали Рембрандт?
– Да, да. Делает он это великолепно. Правда, чуть мрачновато.
– Где находится ваш замок, дорогой маршал?
– Главным образом в О-Суаль, вблизи Кастра.
– Почему главным образом?
– Потому что по странному капризу архитектора все службы расположены в окресностях Тулузы.
– Но от Тулузы до Кастра не одно лье пути…
– В тем то и дело,– вздохнул в ответ знаменитый воин, – из-за этого пища успевает порой остыть.
– У меня есть на этот случай отличнейший рецепт, – вмешался Портос.
– Не желаете ли поделиться со мной?
– Я приказываю зажарить с утра на вертеле шесть отборных цыплят. Затем мой пекарь разрезает два добрых хлеба, только что вынутых из печи, и вынимает из них мякоть. Затем повар засовывает туда цыплят. Хлебы закрывают, и я ем все целиком в десять утра, если я в отъезде.
– А у меня, – заметил Арамис, – есть специальные конфеты, которые мне привозят из Испании, они служат мне пищей в случае необходимости. Их изготовляют из смеси шоколада с сахаром, кофеи плодов хинного дерева.
– А у меня,– отозвался Атос,– есть мой кубок. И он наполнил его розовым бузи.
– А у вас д'Артаньян?
– У меня? Я прошу Планше принести мне фрукты в сахаре. Ну вот такие, какие он сейчас готовит.
– Ну а если Планше не при вас?
– Если нет Планше, я пропал.