Вне игры
Шрифт:
— Вчера вечером, когда я вернулся домой, Костя — это мой племянник, он на день остановился у меня проездом через Москву, — сказал: «Тебя кто-то трижды спрашивал по телефону».
— Кто? Он назвал себя?
— Нет, хотя я и поинтересовался: «Как передать о вас Захару Романовичу?»
Я заметил племяннику, что, видимо, звонил человек, незнакомый с правилами элементарной вежливости. Но вообще-то мало ли кто мог звонить? Возможно, кто-то из бывших пациентов, может, нагрянул кто-нибудь из родных. Я не стал утруждать себя догадками. И вдруг телефонный
— Кто он?
— Простите, я забегаю вперед… В голове — полный сумбур. Вы его еще не знаете… Со мной разговаривал по телефону неизвестный. Он переспросил:
— У телефона Захар Романович?
— Да. С кем имею честь?
— Добрый вечер. Я могу вас повидать?
— Кто со мной говорит?
— Моя фамилия ничего не скажет вам. Я хотел передать небольшой сувенир от вашего друга Андрея Воронцова.
В то мгновение я, кажется, потерял дар речи: «…Небольшой сувенир… Андрей Воронцов! Кошмар!»
Из оцепенения меня вывел голос в трубке.
— Почему вы молчите? Вы меня слышите?
— Да, я вас слышу… Но, простите, не имею чести знать…
— Это не есть существенно. Я должен буду видеть вас и передать вам сувенир Андрея Воронцова, — настаивал человек, говоривший с едва заметным немецким акцентом.
— Какой сувенир?
— Безопасную бритву… Лезвия фирмы «Жилет».
Андрей Воронцов… Бритва «Жилет»… Страшный отголосок войны! Свершилось то, чего я уже перестал бояться. Даже научился отгонять воспоминания о случившемся тогда, там… Между тем неизвестный настаивал: «Я имею возможность видеть вас?» И неожиданно для меня повторил этот вопрос по-немецки. Я сразу…
— Прошу прощения, — прервал Бутов. — Вы говорите по-немецки?
— Да. Мать учила меня этому языку с детства. Я даже, кажется, первые слова лепетал по-немецки… Мама была преподавательницей немецкого языка. Но о маме потом… — Морщины вокруг его глаз будто стали глубже. — Итак, бритва «Жилет», Андрей Воронцов. Я сразу все вспомнил, хотя прошло более двадцати пяти лет. Я догадался, по чьему заданию звонит этот человек, и не хотел встречаться с ним. Я резко заявил: «Никакого Воронцова не знаю и знать не хочу. Никаких бритв мне не нужно, никаких сувениров не жду и не имею желания и намерения встречаться с незнакомыми людьми».
Но мой собеседник все так же спокойно продолжал по-немецки:
— Завтра утром я улетаю из Москвы и не располагаю другой возможностью увидеть вас, чтобы передать сувенир Андрея Воронцова.
Я молчал. Тогда незнакомец мягко, чуть ли не просительно заговорил по-русски:
— Я глубоко уважаю вас, доктор. Поверьте, хочу вам только добра. То есть настоящая правда… Я не буду отнимать у вас много времени. Но мне будет неприятно, если я не выполню просьбу нашего общего друга. Буду убедительно просить вас встретиться сейчас со мной. Жду вас…
Мне не было дано много времени на раздумья. И я согласился.
— Приходите ко мне домой, — предложил я. — Мой адрес…
Незнакомец прервал:
— Я буду полагать, что нам есть удобное встретиться на улице…
Я ссылался на недомогание, простуду, но мой собеседник настаивал на своем. Наконец я сдался.
— Откуда вы звоните?
— Из телефона-автомата… Недалеко от вашего дома… — И добавил: — Я буду в бежевом плаще, роговых очках и в бежевой шляпе. В руках у меня будет журнал. Впрочем, я вас сам узнаю…
Теперь я совсем растерялся: «Я вас сам узнаю… Я нахожусь недалеко от вашего дома». Кто он, этот человек? О многом я догадывался. Но прошло двадцать пять лет… «Я вас сам узнаю…»
В одиннадцать вечера мы, как условились, встретились у кинотеатра «Форум». Только что окончился последний сеанс, народу было много, но человек в бежевом плаще сразу же отыскал меня в людской толпе. Он приветливо улыбнулся, протянул руку и сказал:
— Будем знакомы, доктор. Меня зовут Курт Ивен.
Высокий, поджарый, лет пятидесяти, светлоглазый, с черными усами и очень длинными руками. Он размахивал ими так, будто маршировал на плацу. Я навидался такой выправки: прямые откинутые назад плечи, несгибающиеся ноги. Сумею ли я узнать его по фотографии? Пожалуй, что да. У него нестандартное лицо. Едва мы отошли от кинотеатра, он рассмеялся:
— Майн готт! Как трудно выполнить такое безобидное поручение друга…
От «Форума» мы дошли до Самотечной площади и свернули на Цветной бульвар. Я шел, глядя только под ноги, — так, вероятно, сапер шагает по минному полю.
Ивен непринужденно болтал о погоде, о московских впечатлениях.
— Я уже не первый раз в Москве, люди стали заметно лучше одеваться, много хороших товаров в магазине.
Потом — о городском шуме, о росте количества автомобилей на улицах столицы… И высказанное в деликатной форме замечание.
— Я буду просить прощения — гость не должен был этого говорить. Такой большой город, как Москва, рано ложится спать. В таком великолепном городе, как Москва, нет ночного кабаре, нет такого места, где можно приятно провести ночь.
Он говорил, а я молчал. Я ничего не спрашивал и ничего не сообщал ему о себе, но он, видимо, и не рассчитывал на это. Он дал понять, что ему известна моя работа в научном институте… Мы решаем специальные проблемы, имеющие и мирное и военное значение. Смею думать, мировое значение. Мы — это физиологи, биохимики, физики, микробиологи, специалисты санитарной гигиены.
— Туманно… Чем же вы все-таки занимаетесь? — спросил Бутов.
Захар Романович молча вынул из бокового кармана пиджака удостоверение, развернул книжицу, обтянутую мягкой кожей, и подал Бутову.
— Благодарю вас. Ясно и прелюбопытно. У вас интересная работа… В весьма перспективном институте.
— Нечто в этом роде, не глядя, конечно, на мой документ, заметил и господин Ивен. Он говорил о будущем человечества, о благородном призвании ученых не дать погибнуть цивилизации и незаметно перешел к сути своего поручения.