Вне игры
Шрифт:
— Над этим, конечно, надо подумать. Вы говорите о инвалидности. Но это нас больше всего устраивает. Простите за некоторый цинизм… Очень жаль — молодой человек и уже инвалид. Но это оградит вас от опасности…
Он отхлебнул кофе, потер руки и, не глядя на Захара, тихо сказал:
— Лучше быть без ребра, чем быть покойником. Русские, когда вы вернетесь к ним, могут не взять вас в армию. Впрочем…
Брайткопф задумался.
— Мы предусмотрели такой вариант — если вас мобилизуют, на некоторое время абвер лишится возможности пользоваться вашими услугами. Мы не торопимся. Впереди у нас много времени и много забот. А насчет того, что вы не умеете стрелять, что вы неуклюжи — чепуха!.. Вы, вероятно, догадываетесь, господин доктор, что это только в кинофильмах разведчики мчатся на автомобилях в погоне за ключом от сейфа, стреляют, убивают, прыгают с моста в реку, спускаются по дымоходу в кабинет, где хранятся секретные документы, и выпрыгивают на полном ходу из курьерского поезда. Если вы всего этого еще не знаете, то вас просветят… Вас научат, как можно, будучи инвалидом, отличнейшим образом получать секретные разведданные, от которых сам господин Канарис пальчики оближет… Мы вас научим, как это делать. А пока — прошу вас!
Брайткопф продиктовал текст подписки:
«Имя… Возраст… Национальность… Воинское звание… Адрес… Добровольно беру на себя обязательство секретно сотрудничать с немецкими властями, выполнять их специальные задания, строго хранить доверенную тайну. Знаю, что за невыполнение обязательства или разглашение тайны виновного постигнет тяжелая кара…»
Затем Брайткопф деловито и несколько назидательно перечислил обязанности нового агента по кличке Сократ.
ФАНТАСМАГОРИЯ
Через неделю в госпиталь пришел приказ — Захара Рубина временно переводили в район, расположенный в тылу.
Тот же «оппель». За рулем — тот же нагловатый ефрейтор. Но теперь дорога вела совсем в другую сторону. Что это была за дорога и куда она вела, Захар определить не смог: ехали ночью, с пригашенными фарами и зашторенными стеклами.
…Конспиративная квартира, ставшая на два месяца местом жилья и занятий Захара, находилась недалеко от аэродрома. Сначала он догадался об этом по гулу машин на рассвете. А потом всю их группу — Рубин оказался в компании нескольких ему подобных курсантов — повезли на аэродром: предстояли практические занятия — парашютные прыжки.
С первых же дней курсант понял, что готовить его будут солидно — он должен овладеть большим объемом знаний, видимо, рассчитанных на разведчика высокого класса.
Дом, где поселили Захара и других курсантов, находился в лесу, в стороне от автострады. Конспирация начиналась с подъезда. Курсанты входили в школу с одной улицы, а выходили — на другую. Называли курсантов только по кличкам. Рубин — Сократ. Теоретическим и практическим занятиям предшествовало медицинское освидетельствование и проверка.
Начальник школы — все называли его Тарасом — вызвал Захара к себе в кабинет, окинул взглядом и по-русски сказал:
— Так вот что, братец ты мой, поедешь в Мюнхен. На вокзале тебя встретит человек в светло-сером костюме, долговязый, с тростью в правой руке. Подойдешь к нему и скажешь: «Я для вас имею посылочку от Тараса». Он скажет: «Благодарю вас». И повезет в кафе гостиницы «Трех львов». Представится: Владимир Михайлович… А дальше он сам распорядится.
На вокзале все было так, как предупредил Тарас. В таком кафе Захар еще никогда в жизни не бывал. Шла война, лилась кровь, убивали, расстреливали, бомбили, рушились дома, умирали люди, а здесь — кофе с коньяком, джаз, полуголые девушки…
Ночь Захар провел в гостинице, а на рассвете Владимир Михайлович повез его за город. Они остановились у железных ворот казармы. Часовой взглянул на номер машины, козырнул и, не спросив документов, пропустил во двор. «Оппель» подкатил к красному особняку с черепичной крышей.
Захара водили из одного кабинета в другой. Проверяли зрение, слух, ноги. Потом привели в комнату, стены которой были облицованы мраморными плитами. Все тут поражало сверкающей белизной, почти как в операционной. Мебели почти не было. Только у большого окна стояли письменный стол и стул, а посередине комнаты — массивное, необычной формы, кресло.
Зубной кабинет? Нет, не похоже. Что ж тогда? Куда его привели? Кто эти двое — грузный, с медленными движениями и приклеенной улыбкой человек лет под пятьдесят и совсем молодой, подвижный, видимо, ассистент, полный готовности выполнить приказ старшего?
Захару предложили снять рубашку и усадили в кресло лицом к стене. На грудь и руки наложили металлические присосы. Ассистент закрепил их бинтами. От присосов провода уходили в подлокотники кресла. Что это — пытка электротоком? У Захара пересохло во рту, появилась тошнота.
— Сидите спокойно и не поворачивайте головы, — сказал ассистент и куда-то удалился.
За спиной у Захара — старший. Рубин его не видит, но чувствует — там сзади что-то происходит.
Время тянется дьявольски медленно, секунды кажутся часами. Наконец послышался шелест бумаги и вкрадчивый голос улыбчивого господина.
— Сеанс продлится недолго, физически вы ничего не будете ощущать. Никаких болей! Даже едва уловимых. От вас требуется немногое — отвечать на мои вопросы. И отвечать лаконично — да или нет. Ничего более, только так — «да», «нет». Вы не решаетесь спросить — в чем смысл этого сеанса? Я вам объясню, не дожидаясь вашего вопроса. Объективные данные покажут — говорите ли вы нам правду или лжете, пытаетесь обмануть нас. Говорить надо только правду, независимо от того, приятно это вам или неприятно. Вся ответственность за последствия лежит на вас. Если будете лгать, наши приборы изобличат вас. И тогда пеняйте на себя. Вам все ясно? Отлично.
Наступила небольшая пауза. Толстяк шагнул куда-то в сторону. Захар почувствовал, как капли холодного пота покрыли лоб.
— Вчера или сегодня вы употребляли спиртные напитки?
— Нет.
— Принимали какие-либо лекарства?
— Нет.
— Как у вас в России называется аппарат, на котором мы вас испытываем?
— Не знаю.
— К вам применялась подобная процедура?
— Нет.
— Я отчетливо и медленно зачитываю вопросы, на которые вам надлежит отвечать. Если что-то будет неясно, можете переспросить.
Но, прослушав длинный перечень вопросов, Захар ничего не стал уточнять. Ему все ясно. Ему ясно, что металлические присосы — это датчики, а где-то рядом, в другой комнате осциллограф выдает кривые реакций его организма — метод, о котором он слышал еще в институте. Ему кажется, что это было давным-давно. А может, это был сон. Не было никакого института. И он вовсе не врач. Кто же он? Захару стало дурно, захотелось позвать на помощь, он задыхался. Нет, нет, надо держаться. А толстяк уже начал задавать вопросы.