Вне игры
Шрифт:
Наконец появился Захар Романович и принес на подносе кофе, коньяк, лимон. Уселся в кресло у журнального столика и принялся философствовать о старости, об отцах и детях, преимуществах и недостатках отдельной квартиры, когда тебе за шестьдесят и ты болен, а дети…
— Я вам рассказывал о наших отношениях с Ириной. Как весенняя погода — то дождь, то солнце. Все очень сложно. Нет, нет, что вы, я не жалуюсь….
Виктор Павлович сочувственно кивает головой.
— Простите, после смерти жены вы сами захотели остаться один
— Так получилось… Первый год казалось, что нет таких, как она, а потом… Время исцеляет… Были увлечения, были, но в мои годы трудно заново начинать семейную жизнь. К чему связывать себя? Ведь есть свои прелести и в этаком свободном образе жизни. В моем доме часто бывают гости. Интересные люди. И все же порой охватывает тоска. — И на лицо доктора наползает приличествующая случаю печаль. — Часто вспоминаю Елену. Я вам рассказывал о ней…
Доктор потянулся за лежащими на столе четками. Бутов уже давно обратил на них внимание, так же, как и на прекрасное немецкое издание путеводителей по Анкаре и Стамбулу, красовавшихся за стеклом книжной полки.
— Вы жили на Кавказе?
— Нет. Почему вы так решили? А, четки? У турок тоже принято…
— Вы бывали в Турции?
— В качестве туриста. Я, кажется, уже говорил вам об этом. Четки купил там, хотел их подарить близкому другу, он из Азербайджана. Но мы предполагаем, а бог располагает. Вернулся в Москву и узнал о его смерти.
— Вы любите путешествовать?
— Путешествовать, вероятно, любят все. Но в моем возрасте это особенно приятно.
— Вы остались довольны круизом? Интересно было?
— Да, очень… Одесса — Пирей — Афины — Александрия — Каир… Калейдоскоп впечатлений.
— Из Одессы прямо в Пирей?
— Нет, конечно. — Доктор смутился и торопливо стал уточнять маршрут: — Из Одессы — в Варну, Констанцу. Потом в Стамбул…
— Вам понравился этот город?
— Когда-то это была огромная мастерская роскоши — я выражаюсь языком гида… И бесчисленное количество легенд.
— Вы были в храме Софии? Чудо из чудес… Не правда ли? Мраморный пол, словно ковер, и купол… А восточный базар… Вам довелось бродить по улицам этого города в городе?
Рубин неохотно ответил:
— Да, но недолго…
И после небольшой паузы добавил:
— И без особого удовольствия. Очень шумно и очень многолюдно. Толпы народа. Можно отстать от группы…
И перевел разговор на происшествие с Ириной. В рассказе Захара Романовича не было ничего нового, и Бутов, терпеливо выслушав жалобы отчима, счел наконец возможным перейти к делу.
С лица Захара Романовича мгновенно исчезло предупредительно-благодушное выражение, с которым он по долгу хозяина дома вел светскую беседу. Теперь на лице его появилась настороженность.
— Что прикажете?
— Прежде всего сядьте и не волнуйтесь. Считайте, что наш интересный разговор о легендах Востока продолжается, хотя мы сейчас с вами займемся
Виктор Павлович достал из портфеля пакет с фотографиями и разложил их на большом письменном столе красного дерева: из этого дома модерн, кажется, был изгнан начисто. На обороте каждой фотографии стоял номер, соответствующий номеру в списке туристов. Рубин сразу же ткнул пальцем в фото под номером 27. Бутов заглянул в список — Егенс.
— Но это не Ивен, Захар Романович. Прошу вас, посмотрите еще раз.
— Он, никаких сомнений… Это он. А насчет фамилии… Мог и ослышаться…
Они выпили по рюмке коньяку, закусили лимоном, недолго поговорили на любимую доктором тему — о неблагодарных детях — и распрощались.
Итак, иностранец, напомнивший доктору Рубину о его давних обязательствах перед германской разведкой, сегодня действительно отбыл из Москвы. Один из вопросительных знаков можно перечеркнуть. Но, увы, нет еще у полковника уверенности в том, что на Рубина он может положиться.
ВОПРОСИТЕЛЬНЫЕ ЗНАКИ
Как и было условлено, Захар Романович пришел к Бутову в комитет на следующий день утром. Он выглядел еще более усталым. Доктор молча протянул полковнику папку, в которой лежали двадцать страниц, исписанных убористым почерком, — заявление в КГБ. Так же молча он подписал протокол опознания. Подписал и положил ладони рук на колени — знакомая Бутову поза: так обычно делают люди, лишенные свободы и уже смирившиеся с этим прискорбным обстоятельством. Доктор робко посмотрел на полковника, затем на Тропинина, оформлявшего протокол, как бы спрашивая их: «Ну, а дальше что? Что теперь ждет меня? Кто я — подсудимый, подследственный?» И Бутов, перехватив этот вопрошающий взгляд, мысленно повторил тот же вопрос: «Кто он?»
Посоветовавшись с прокурором и работниками следственного отдела, Бутов вынес постановление о возбуждении уголовного дела по факту преступления. Это была не пустая формальность. Складывалось несколько иное направление поисков, чем казалось сначала. Захару Романовичу эти тонкости были, однако, неизвестны, и он сидел, уныло опустив глаза. Ждал, что прикажут. Но ему не приказывали. Полковник спокойно, словно речь шла о малозначащих вещах, познакомил Захара Романовича с Тропининым и сказал:
— Так вот, значит, договоримся мы с вами, Захар Романович, о следующем.
— Слушаю…
Но Бутов не спешил.
— Захар Романович, придется на несколько дней оторвать вас от работы, от большой, так сказать, науки.
Доктор совсем сник, по своему поняв заявление полковника. Виктор Павлович, не повышая голоса, объяснил:
— В экспедицию отправитесь вот с этим обаятельным молодым человеком. Более красноречивого молчальника, чем он, не встречал. Итак, в путь-дорогу. На поиски зарытого вами снаряжения. Считайте, что сейчас это клад бесценный…