А я не знаю, как меня убьют:Пристрелят ли в начале заварухи —И я прижму растерянные рукиК дыре, где было сердце…И сошьютМне белую легенду, и примерят,И нарядят — потом уже, потом,Когда окончится! Когда сочтут потери,Протопят каждый уцелевший домИ вдруг смутятся, затворяя двери,И загрустят, неведомо о ком.А может, даже раньше — хоть сейчас:Разденут — и в бетон, в окочененьеЗаконное! За подписью врача —В калеки, в смертники — на обученье!Чтобы не дрогнув — медленно — до дна!Согласно предписаниям режима.О, белая легенда! ХолоднаИ —
с головы до пят — неотторжима!
Декабрь 83
«Я сижу на полу, прислонясь к батарее…»
Я сижу на полу, прислонясь к батарее, —Южанка, мерзлячка!От решетки под лампочкой тянутся длинные тени.Очень холодно.Хочется сжаться в комок по-цыплячьи.Молча слушаю ночь,Подбородок уткнувши в колени.Тихий гул по трубе,Может пустят горячую воду!Но сомнительно.Климат ШИЗО. Мезозойская эра.Кто скорей отогреет — Державина твердая ода,Марциала опальный привет,Или бронза Гомера?Мышка Машка стащила сухарьИ грызет за парашей,Двухдюймовый грабитель,Невиннейший жулик на свете.За окном суета,И врывается в камеру нашу —Только что со свободы —Декабрьский разбойничий ветер.Гордость Хельсинкской группы не спит —По дыханию слышу.В пермском лагере тоже не спитНарушитель режима.Где-то в Киеве крутит приемникДругой одержимый…И встает Орион,И проходит от крыши до крыши.И печальная повесть России(А может, нам снится?)Мышку Машку, и нас, и приемник,И свет негасимый —Умещает на чистой, еще непочатой странице,Открывая на завтрашний деньЭту долгую зиму.
16. 12. 83
«О чайной ложечке любви…»
Илюше
О чайной ложечке любвиДавай грустить, мой друг далекий!О том, что бесконечны сроки,Что так суровы все пророки —И хоть бы кто благословил!Мой друг, давай грустить о том,Как я из марта прибегала,Ты ждал в дверях,И в добрый домВводил. И занавес вокзалаБыл так нескоро, что цвелаОбломленная наспех ветка —И в робость воскового цветаКаморка тесная плыла.Давай грустить о том, что мыТак щедро молоды поныне —Но нам, рожденным на чужбинеС судьбой скитанья и гордыни, —Искать ли родину взаймы?Как онемевший бубенец —Сердечный спазм.Сейчас отпустит.Как впереди бездонно пусто!Но есть у самой долгой грустиОдна улыбка под конец.
30. 12. 83
«Есть у нашей совести два оттенка…»
Есть у нашей совести два оттенка,Два молчания, две стороны застенка.Сколько лет старались забыть! ОднакоВ алфавите два молчаливых знака:Мягкий — круглый, родственный и лояльный,И старинный твердый, ныне опальный.Сколько раз его, гордого, запрещали,Из машинок выламывали клещами,Заменяли апострофом, и у словОбрубали концы, чтоб ни-ни! Крылом,Лебедь стриженный, не зачерпнешь утра,Не почувствуешь осенью, что пора,В холода высот не рванешь из жил —Захлебнешься сном, не узнав, что жил.И споют тебе колыбельный гимнМедным горлышком, чтоб на страх другим!Самиздатский томик — в архивный тлен —Крысьей лапкой на склизком листать столе,Мягкой пылью — тише! — стелить шажок,И — шнурок на вдох: помолчи, дружок!
1984
«А в этом году подуло весной…»
А в этом году подуло веснойЧетвертого февраля.И на взмыленной лошади вестовойВ нелепом мундире старинных войнПромчал по мерзлым полям.Прокатили мускулы облаковПо
всем горизонтам гром,И запели трубы былых полковСмертью и серебром.И по грудь в весне провели коней,И намокли весной плащи,А что там могло так странно звенеть —Мне было не различить.Но рвануло сердце на этот звон,И усталость крылом смело.И это был никакой не сон:Было уже светло.
4. 2. 84
«Сойдем с ума печальною весной…»
Сойдем с ума печальною весной,Когда снега вздыхают об апреле,Когда уже грозит подрыв основСугробам; и камины догорели.Когда стоит над нами Орион,Но наплывают странные созвездья,Когда из мира не приходят вести,Но он такой душою озарен,Что прорывается в молчание утрат —С ума сойти! Какого ветра милость?Вот так проснешься как-нибудь с утра —И все исполнится,Как только что приснилось.
2. 3. 84
«Дай мне кличку, тюрьма…»
Дай мне кличку, тюрьма,В этот первый апрель,В этот вечер печали,С тобой разделенный,В этот час твоих песенО зле и добре,Да любовных признаний,Да шуток соленых.У меня отобралиДрузей и родных,Крест сорвали с цепочкиИ сняли одежду,А потом сапогамиЛупили под дых,Выбивая с пристрастьемОстатки надежды.Мое имя подшито —И профиль, и фас —В нумерованном деле.Под стражей закона —Ничего моего!Так же, как и у васНичего, ничего!На решетке оконной —Вот я весь — окрести,Дай мне имя, тюрьма,Проводи на этапНе мальчишку, а зэка,Чтоб встречала меняПотеплей Колыма,Место ссылок и казнейДвадцатого века.
1984
«Так закат воспален, что не тронь!..»
Так закат воспален, что не тронь!Ну так что же?В общем, все хорошо. А детали —Ну что же детали…Мы давно не от мира газетДа словес, прилипающих к коже,Да Иудиных цен.Даже страхи — и те растеряли.Мы давно отмолчали допросы,Прошли по этапу,Затвердили уроки потерь —Чтоб ни слез и ни звука!Мы упрямо живем —Как зверек, отгрызающий лапу,Чтоб уйти из капкана на трех, —Мы освоили эту науку.И с отважной улыбкой —Так раны бинтуют потуже —Мы на наши сомненьяПечальные ищем ответы.А на наши печали — найдется трава…Почему жеТак закат воспален,Что глаза не сомкнуть до рассвета?
Апрель 1984
«Лилии да малина…»
Лилии да малина,Горностаи, белые псы,Да знамена в размахах львиных,Да узорчатые зубцы.По настилам гремят копыта,Вороненная сталь тепла.И слетает кудрявый свитокС перерубленного стола.А с небес — знаменья да рыбы,Чьи-то крылья и голоса.Громоздятся в соборы глыбы,Но пророки ушли в леса.Рук иудиных отпечаткиНа монетах — не на сердцах.Но отравленные перчаткиДарят девушкам во дворцах.
12. 4. 84
«Нарядили в тяжелое платье…»
Нарядили в тяжелое платье.И прекрасной дамой назвали.И писали с нее Божью Матерь,И клинки на турнирах ломали.И венцы ей сплетали из лилий,И потом объявили святой.И отпели и похоронили —А она и не знала, за что.