Вне поля зрения
Шрифт:
Он подошел, обнимая Лулу за плечи, потом опустил руку и зацепил большим пальцем пояс его штанов, как будто взял на поводок.
— Значит, сегодня, — сказал Фоули. — Волнуешься?
— Друг, я же сказал, что Суперкубок в воскресенье, — невозмутимо произнес Чино.
— Да, но, по-моему, ты решил ускорить события.
У Чино появился блеск в глазах:
— С чего ты взял?
— Вы, как обычно, вышли на пробежку, чтобы никто ничего не заподозрил, но пробежали всего пару миль, значит, бережете силы. И ты съел фунтов десять макарон — запасался углеводами.
— Я же сказал, если хочешь, можешь участвовать.
— Можно было бы, да боюсь
— Все закончено, осталось только дернуть отсюда.
— А ограда точно позади?
— Метрах в пятнадцати, не меньше.
Подкоп начинался в узком замаскированном лазе под часовней и шел до лужайки за внешней оградой из колючей проволоки. Принялись копать еще до Рождества — руками, сломанной лопатой, используя в качестве подпорок обломки досок со стройплощадки нового крыла часовни. В первый день Рождества Фоули встретил их в зарослях фикуса у часовни — с перепачканными землей рожами, но в чистых робах. Что они делали в кустах? Трахались? Это было не в стиле Чино, и тогда поклонник бокса Фоули сказал: «Ничего не говори, если не хочешь», а кубинец спросил своего белого друга: «С нами пойдешь?»
Фоули ответил, что в жизни не сунется в узкий лаз под часовней, в полную темноту — а если там кроты и крысы, и ты с ними морда в морду столкнешься? Нет, большое спасибо. Еще он предупредил тогда Чино: «Вы же роете болото, совсем чокнулись? Я говорил со знающими людьми, они сказали, что почва слишком влажная и обязательно провалится». Чино кивнул: мол, да, именно так все и считают, но подкоп обвалился всего один раз. Если делать все аккуратно, не торопясь, если дать перегною подсохнуть и схватиться, стенки все замечательно держат. Он поведал Фоули, что сначала они углубились на четыре фута и только потом повели в сторону ограды тоннель высотой и шириной в один фут. Один человек рыл, другой выносил грунт и рассыпал в подвале часовни, чтобы никто ничего не видел. Работали по двое, в грязной одежде, а перед выходом на поверхность переодевались в чистое.
Фоули спросил тем рождественским днем: «А почему надзиратели ничего не заподозрили, я-то заметил?»
«Видно, они, как и ты, считают, что в грязи этой сделать подкоп невозможно. Или не хотят лезть и проверять, запачкаться боятся. Так что, увидев нас грязными, предпочитают думать, что мы только-только со стройки», — объяснил тогда Чино.
А еще он сказал, что побег назначен на воскресенье, на шесть часов, когда все будут смотреть Суперкубок.
Но вдруг они решили сбежать на пять дней раньше.
— Закончили досрочно?
Чино посмотрел на ограду между административным корпусом и стоящей рядом с часовней сторожевой башней:
— Видишь новые столбы? В пяти метрах от старой ограды ставят новую. К Суперкубку новый забор будет поставлен, и нам придется копать еще дней девять-десять. Так что бежим, как только стемнеет.
— Во время поверки?
— Конечно. Если число зеков не сойдется, примутся считать сначала, и у нас появится дополнительное время. Последний раз предлагаю: хочешь — можешь бежать с нами.
— Я же не помогал копать.
— Если я говорю, что можешь бежать с нами, значит, можешь.
— Спасибо за предложение, — сказал Фоули, глядя на стоянку машин для посетителей, расположившуюся в двадцати ярдах за оградой. В первом ряду стояло всего несколько машин. — Очень заманчиво, но до цивилизации далековато. До Майами сколько? Около ста миль? Я слишком стар для безумных затей.
— Не старше меня.
— Верно, но ты в хорошей форме, как и малыш Лулу. —
— Друг, ты все делаешь верно. Я за тебя не беспокоюсь.
— Желаю удачи, партнер, — сказал Фоули, положив руку на плечо низкорослого кубинца. — Если выгорит, пришли мне открытку.
Некоторые новички, осужденные за дела с наркотиками, звонили домой чуть ли не каждый день после дневной жратвы. Особенно много среди них было белых парней. Вот и сейчас они стояли в очереди к телефону, у кабинета начальника. Фоули внес свое имя в список и прошел к началу очереди:
— Ребята, срочный звонок, вы же не будете возражать, правда?
Тяжелые взгляды в ответ, но никаких возражений. Эти ребята — салаги, а Фоули — знаменитый рецидивист, ограбивший больше банков, чем все они, вместе взятые, посетили, чтобы получить деньги по чеку. Он учил их самоуважению, как остаться в живых и не опуститься. Если чувствуешь, что деваться некуда, бей первым и чем-нибудь тяжелым. Сам Фоули предпочитал кусок свинцовой трубы длиной около фута, а ножи презирал, нож — это грубо, подло, он ставит тебя вровень с головорезами и прочими свиньями. Нет, первым делом хорошенько приложить трубой по челюсти, а потом, если будет время, переломать руки. Расслабишься — тебя тут же трахнут, так что держи ушки на макушке. Вот, собственно, и все, чему можно было научить этих салаг.
Женский голос согласился оплатить разговор — бывшая жена Фоули, живущая теперь в Майами-Бич.
— Эй, Адель, как дела?
— Ну что еще? — спросила она абсолютно равнодушно, просто задала вопрос.
Адель развелась с ним, когда он мотал семь лет в калифорнийской тюрьме «Ломпок», и переехала во Флориду. Фоули не держал на нее зла. Они познакомились в Лас-Вегасе, где она работала официанткой в коктейль-баре и ходила по залу в крошечном костюме с блестками, глубоким декольте и открытыми ногами. Однажды ночью, когда обоим было невероятно хорошо, они поженились, а меньше чем через год он попал в «Ломпок». Они даже не успели распробовать, что есть так называемая семейная жизнь. Через несколько месяцев после освобождения Фоули приехал во Флориду, и они начали с того места, на котором остановились — ходили в рестораны, пили, занимались любовью…. Адель говорила, что по-прежнему любит его, но просила даже не заикаться о семейной жизни. Фоули чувствовал себя виноватым, что не мог поддерживать ее финансово, пока был в тюрьме, и из-за этой вины залетел снова. Ограбил банк «Барнетт» в Лейк-Уорт — хотел отдать Адели всю добычу, чтобы продемонстрировать ей, что его сердце по-прежнему бьется, но попался и получил от тридцати до пожизненного в тюрьме «Глейдс». Согласно приговору Фоули должен был отсидеть по крайней мере двадцать четыре года, прежде чем суд согласится рассмотреть просьбу о досрочном освобождении. И все это из-за собственной доброты.
— Помнишь, я говорил тебе о празднике по поводу Суперкубка? — спросил он Адель. — Так вот, дата изменилась. Все начнется сегодня в шесть часов.
— Ты же утверждал, что разговоры не прослушиваются… — выдержав осторожную паузу, заметила Адель.
— Как правило не прослушиваются.
— Тогда что за глупые намеки? Говори прямо.
— Какая умница, — хмыкнул Фоули. — Тебе легко там, на свободе, рассуждать.
— Какая свобода? Я ищу работу.