Вне правил
Шрифт:
Наконец он произносит:
– Я рассчитывал, что ты меня вытащишь.
– Я никогда не обещал этого, Линк. Даже оформил это в письменном виде.
– Но я же столько заплатил тебе.
– Щедрый гонорар не гарантирует благоприятного исхода. Об этом тоже имеется письменное предупреждение.
– Адвокаты… – с презрением цедит он, и мне это не нравится.
Я ни на минуту не забывал об участи, постигшей моего предшественника. Линк медленно подается вперед и встает. Ему сейчас пятьдесят, и время, проведенное в камере смертников, практически не отразилось на его внешности. Но он быстро стареет, хотя я и сомневаюсь, что человека,
В камере размером пятнадцать на пятнадцать футов имеется небольшой письменный стол, три складных стула и простая армейская койка, если перед тем, как отправиться на вечный покой, осужденному захочется вздремнуть. Я был тут однажды три года назад, когда за полчаса до казни моего клиента случилось чудо, сотворенное Пятнадцатым судебным округом.
Линку рассчитывать на чудо не приходится. Он садится на край стола и смотрит на меня. Потом хмыкает и говорит:
– Я в тебя верил.
– И правильно делал, Линк. Я сражался за тебя как лев.
– Но с точки зрения закона я же сумасшедший, а ты в этом никого не убедил. Я просто псих ненормальный! Почему ты не заставил их в это поверить?
– Я пытался, и ты это знаешь, Линк. Но никто не слушал, потому что не хотел слушать. Ты убил судью, и на тебя ополчилась вся его братия.
– Я его не убивал.
– А присяжные решили, что убил. И это главное.
Мы уже говорили об этом тысячу раз, так почему не поговорить еще один? Когда до казни Линка осталось меньше пяти часов, я был готов разговаривать с ним на любую тему.
– Но я же ненормальный, Себастиан! У меня не все дома.
Часто говорят, что в камере смертников у людей едет крыша. Нахождение в изоляции двадцать три часа в сутки ломает человека умственно, физически и эмоционально. Однако Линк страдал не так, как остальные. Еще несколько лет назад я объяснил ему, что, согласно решению Верховного суда, человека нельзя казнить, если он или умственно отсталый, или стал умственно неполноценным. Вскоре Линк решил, что сойдет с ума, и принялся разыгрывать эту карту. Начальник тюрьмы согласился перевести его в блок, где содержались сумасшедшие, а условия были лучше обычных. Линк провел там три года, пока какой-то журналист не раскопал, что ближайшие родственники начальника тюрьмы вдруг значительно поправили свое материальное положение, причем не без помощи вполне определенного преступного синдиката. Начальник тут же подал в отставку и избежал судебного преследования. А Линка вернули на прежнее место, где он и находился примерно с месяц, пока его не перевели в блок, куда помещают временно задержанных подозреваемых. Камера там у него была больше, да и режим помягче. Охранники снабжали его всем, что он только пожелает, потому что оставшиеся на свободе подручные Линка щедро оплачивали их услуги деньгами и наркотой. Со временем Линку удалось вновь перебраться в блок для сумасшедших.
За шесть лет пребывания в «Чертовой мельнице» он провел с другими убийцами, приговоренными к смерти, не больше года.
– Начальник тюрьмы только что сообщил мне, что в здании суда после обеда прогремел взрыв. Причем в том же зале заседаний, где тебе вынесли обвинительный приговор. Удивительное совпадение, правда?
Он хмурится и безучастно пожимает плечами, совсем как Брандо в фильме.
– У меня сейчас есть еще где-то нерассмотренная апелляция? – спрашивает он.
– В
– Ты хочешь сказать, что меня казнят, Себастиан?
– Я предупреждал тебя об этом еще на прошлой неделе, Линк. Круг замкнулся. Обжалования, поданные в последнюю минуту, бессмысленны. Мы оспорили все, что только можно. Выдвинули все мыслимые основания. Так что сейчас остается только ждать и надеяться на чудо.
– Мне следовало обратиться к этому адвокату-еврею из радикалов. Как его фамилия – Ловенстайн?
– Может быть, но ты не обратился. За последние четыре года казнили трех его клиентов.
Я знаком с Марком Ловенстайном, и он хороший адвокат. Львиная масса дел «неприкасаемых» в наших краях приходится на нас двоих. Мой мобильник подает сигнал о получении эсэмэски. Пятнадцатый судебный округ только что отказал.
– Плохие новости, Линк, – говорю я. – От Пятнадцатого тоже пришел отказ.
Он молча поворачивается к телевизору и включает его. Я щелкаю выключателем, чтобы в комнате стало светлее, и спрашиваю:
– Твой сын придет?
– Нет, – бурчит он.
У него единственный сын, который только что вышел из федеральной тюрьмы, где сидел за вымогательство. Он всегда участвовал в семейном бизнесе, любит своего отца, но его трудно винить за нежелание посетить тюрьму, даже если это просто визит.
– Мы уже попрощались, – говорит Линк.
– Значит, никаких посетителей вечером?
Он усмехается и ничего не говорит. Нет, никаких посетителей для прощального объятия. Линк был женат дважды, но обеих бывших жен ненавидит. В последние двадцать лет он совсем не общался с матерью. Его единственный брат таинственно исчез после какой-то неудачной сделки. Линк лезет в карман, достает мобильник и звонит. Мобильники для заключенных строжайше запрещены, и у Линка за эти годы их отбирали раз десять. Телефоны ему тайком проносят охранники. Один из них на этом попался и рассказал, что неизвестный, остановивший его после обеда на парковке у экспресс-кафе, заплатил ему за это тысячу долларов.
Разговор очень короткий – о чем, мне не слышно. Линк сует мобильник обратно в карман, переключает телевизор пультом на другую программу, и мы смотрим новости местного кабельного канала. Предстоящая казнь вызывает большой интерес. Журналист обстоятельно осве-жает в памяти зрителей детали убийства четы Нейги. На экране мелькают фотографии судьи с женой – она была красивой женщиной.
Я хорошо знал судью и несколько раз был на слушаниях под его председательством. Он был жестким, но справедливым и умным. Его убийство повергло всех в настоящий шок, а то, что след привел к Линку Скэнлону, удивления не вызвало. На экране показывают сюжет с Кулаком, киллером, – как он покидает зал суда в наручниках. Физиономия та еще.
– Ты в курсе, что имеешь право на общение с духовным наставником?
Он усмехается. Ему это не нужно.
– В тюрьме есть свой капеллан, если хочешь поговорить.
– Это еще кто?
– Духовное лицо.
– И что он может сказать?
– Ну, не знаю, Линк. Я слышал, кое-кто из тех, кому предстоит уйти, хочет уладить все с Богом. Исповедаться в грехах и все такое.
– Это долгая история.
Для бандита вроде Линка раскаяние было бы непростительным проявлением слабости. Ни убийство супругов Нейги, ни другие преступления не вызывают в нем абсолютно никаких угрызений совести. Он переводит на меня взгляд и спрашивает: