Вне России
Шрифт:
2004 Comment
Этот текст был опубликован в GQ: я там был колумнистом. И хотя среди читателей GQ дураков нет по определению, даже умники порой вскидывались, когда я писал, что в Англии безобразно одеваются, ни фига не смыслят в еде, и что продукцию, произведенную в Англии, лучше не покупать. «Как это «безобразно» и «ни фига»? – кричали они. – А Вивьен Вествуд? Пол Смит? Джермин-стрит и Сэвил-роу? А ресторан «Айви», Ivy, где столики резервируют за полгода? А «Роллс-Ройс» – поди, плохая машина?»
Я смеялся в ответ, что именно «Роллс-Ройс» делал для реконструируемой Королевской Оперы в Ковент-Гарден новую сцену, представляющую систему вагонеток, посредством который декорации должны перемещаться чуть не мгновенно. И бед с этими вагонетками было столько, что оперные примы ездят теперь на чем угодно, но только не на автомобиле с «Летящей леди» на капоте.
И мне снова не верили.
Между тем современная британская бытовая культура в одежде сводится к тому, что одеваться можно как угодно, покуда не заявлен дресс-код. Сочетание марлевой юбки-пачки, босоножек и дубленки зимой 2004 было нормальным делом. Британская культура трапезы сводится к тому, что еда сродни заправки машины бензином, так что лучше покончить скорее, и нечего смаковать. Ну, а к чему сводится качество продукции – спросите у главы «Роллс-Ройса» (или у директора Оперы).
Зато британцы великие меломаны, блестящие дизайнеры и великой деликатности и благородства люди.
Словом, в ресторан с англичанином – ни за что.
Зато в разведке или бою с англичанином – как за каменной стеной.2012
#Великобритания #Лондон Убить Versace
Tags: «Серпантайн», Орозко, Пикассо, Уорхолл и вытеснение мастерства технологией. – О глянцевых ниспровергателях буржуазных устоев. – Who the f*ck is Dolce, who the f*ck is Versace?
Непременное комильфо быта и вида российских прогрессивных людей плохо не потому, что новодел означает отсутствие истории, хотя бы и кредитной. А потому, что сами свой стиль прогрессивные люди устраивать не решаются. Все дано на откуп дизайнерам, мастерам искусства, ребятам со стороны. Это – комплекс сродни привычке секса в единственной миссионерской позиции.
Но это присказка. А вот вам сказка.
Если, товарищи, взять билет до города Лондона и прогуляться по Гайд-парку, то возле озера Серпантайн можно найти одноименную галерею из тех, что путеводители помечают как «рекомендуется; плохих выставок не бывает». Побродить по exhibition мексиканца Орозко (мячики в пакетиках, войлок на веревках) и услышать за спиной по-русски: «По-моему, нас дурят».
Идиотизм ситуации в том, что, с одной стороны, в общем, да. А с другой, внутренне споришь: вы че, ребят, по Церетели загрустили?
Впрочем, о чем спор. Ребята правы. Пока родное искусство торчало на реалистической точке зрения и замерзания, Запад произвел техническую революцию: грянул век пара. Турбиной был Пикассо. Он первым поставил во главу угла не мастерство, а технологию. Он поначалу плохо рисовал. Загляните в его музей в Барселоне: хилый ужас этюдов. Поскольку в испанском реализме удача не светила, Пикассо уехал в прогрессивный Париж, где и представил результат применения не навыка, но идеи. Кубизм стал технологией, доступной любому: Пикассо или Брак – картинка одинакова. В середине века Уорхолл (кстати, отличный рисовальщик) сделал произведением искусства консервную банку: это попало в струю, и в искусство пришел тираж. А завершился век чередой инсталляций, где понятие профессионального мастерства отсутствует вообще. Не нужно уметь рисовать, чтобы завалить пьяцца Сан-Марко скомканными газетами, среди которых, шурша, будут взлетать и садиться голуби. Не нужно знать композицию, чтобы слепить из глины 35 тонн глазастых гуманоидов и уставить ими зал (моя колонка о морали? Да, о морали: сейчас)… Можно посреди зала поставить пустую раму: внутри нее все – артефакт. Искусство пришло к тому, что все могут все. На этом оно завершилось.
Можно расписывать фломастером черепа, или заливать акулу стеклом, или трахаться под видеозапись с собакой – если повезет, тебя признают. Поскольку о качестве говорить смешно (что считать мастерством в видеозоофилии?), успех зависит от куратора. Куратор – держатель бренда. Отлично, если тебя выставили в «Саатчи». Но и «Серпантайн» – тоже ничего. Вполне нормальный арт-рынок, приставку «арт» можно убрать.
Вдохнуть в эту схему божью искру можно, только если ее к чертовой бабушке попалить. И соотечественник, отказывающий во внимании бренду «Серпантайн», для меня герой времени: контрреволюционер, белая гвардия, Георгий Победоносец, топчущий артефакт.
Как писали в романах эпохи искусства? «Взор его замутился?» Я прочувствованно обернулся: на ниспровергателе устоев были лаковые кроссовки от Ямомото, на его подружке – джинсы с дырами от Dolce&Gabbana («Хэрродз» недалеко от Гайд-парка, на распродаже такие джинсы можно ухватить долларов за 150: хозяйке не заметку).
Это были, увы, не герои. То есть герои, но не мои.
Я не ругаю, я скорблю. Это был вызов моих соотечественников серому быту и философии буржуа. Штаны были в дырах – потому что обладатели имели всех, а от D&G – чтоб сомнений не возникло, не по бедности ли имеют.
Меня пугает не то, что приподнявшийся на деньгах российский папик хочет в квартире кожаный диван и хрустальную люстру, потребляя то, что каталог или архитектор впаривают ему как «вечно актуальную классику»: набор как набор. Меня пугает, что прогрессом в жизни считается другое потребление. И что искусство жизни – то самое, что теперь доступно всем по технологии – прогрессивными людьми отдано на откуп другим людям. Что Calvin Klein, что Versace – они давно не создатели, а просто кураторы.
В принципе, выход есть.
В городе, в котором я пятый месяц живу, запредельная стоимость жилья, транспорта, ресторанов. Но все искупает запредельный дизайн – то есть то, во что перетекло умершее искусство. Лондонские прогрессивные молодые люди живут в районе с ржавыми рельсами, осыпавшимися брандмауэрами и фабричными корпусами где-нибудь у эмигрантской Брик-лэйн, снимают квартиру на пятерых и жрут в сухомятку поганые треугольные сэндвичи. Но нужно видеть силу, с который они ломают асфальт, пробиваясь из своих подземелий. У них нет денег – только идеи и дешевые подручные материалы. Но это они скрестили вылинявшие после стирки штаны с дешевыми кедами. Это они прикрутили для своих подружек к кедам 10-сантиментовые шпильки. Это они придумали не скрывать швы и торчащие нитки. Это от них пошло красить стены по кирпичу без штукатурки. Это они родили лондонские клубы с нулевым интерьером, но с безумной музыкой. Какой еще, на хрен, Дольче? Если бы им потребовались действительно прогрессивные рваные джинсы, они бы расстреляли имеющиеся штаны на заднем дворе из револьвера, одолженного у знакомого драг-дилера.
Придите на любой лондонский рынок. Из дешевых материалов, руками полулегальных швей здесь сотворены не столько вещи, сколько идеи: шарфы в дырочку, пиджаки с граффити и заплатами. Среди покупателей можно столкнуться с Vivienne Westwood или Paul Smith, прилетевшими, как вампиры, на запах молодой крови.
Мораль? Перебьетесь на этот раз без морали. Бегите на распродажу, а то Дольче с Версаче кончится. Ничего не имею против них, но где те, кто оттиснет на майке «Who the fuck is Gabbana?»?
Ловите идею, пока Лондон не опередил.2004 Comment
«Колонка про мораль» упомянута в связи с тем, что этот текст – равно как последующий и предыдущий – как раз и были колонками, которые я писал в GQ. Колонки печатались в рубрике «мораль». До меня эту колонку писал Тони Парсонс, а после меня – Эдуард Лимонов. (Тони Парсонса заменили мною, потому что описываемая им британская реальность слишком уж отличалась от российской, а меня заменили Эдуардом Лимоновым, потому что я стал главредом мужского журнала FHM, формально конкурирующего с GQ).
Соблазнил меня писать колонку тогдашний замглавреда GQ Игорь Порошин – наитончайший стилист, плетущий бретонские кружева на коклюшках слов, и при этом эпикуреец, небожитель, хозяин собой же воздвигнутого воздушного замка, подпираемого слоновой косточкой произвольно взятого предположения. (Забавно, что при этом Порошин обожал футбол – но это уже совсем замечание в сторону; в комментариях любое лыко в строку).
«Давай, ты будешь писать эту колонку по простому принципу, – заливал фундамент очередных небесных чертогов Порошин. – Ты пишешь крайне убедительный текст про то, как классно в 40 лет забыть про 40 лет, встать под парус, прыгнуть с парашютом, вообще сделать то, что так и не сделал, потому что силы у тебя еще есть, а деньги уже есть – и какой отстой те, кто считает, что этому возрасту следует остепеняться. Но в последнем абзаце ты будешь всю эту конструкцию опрокидывать походя брошенным замечанием, что все эти изображающие молодых козликов 40-летние – они самые настоящие козлы, потому что так и не смогли найти счастья в самом простом: в жене, в детях, в воскресном барбекю на лужайке у дома».
Я эдаким макаром эти колонки и писал.
Кстати, неплохой прием; дарю.2012
#Великобритания #Лондон Я приду плюнуть на ваши могилы
Tags: Упорная работа, спокойная старость и экономическая пирамида. – Энергия молодых и заговор стариков. – Торжественная песнь сгоревшим на работе.
Пищеварительный звук старых столиц.
Вот автобус из свежеевропейской Варшавы, 76 человек на борту, при каждом 700 среднестатистических долларов, втягивается в лондонский пищевод, на ловлю счастья и зарплат.
Хрюп.
Через пару недель 60 из 76 окажутся на Виктория-стейшн, без пенни в кармане, в ожиданье отправки домой.
Сокращенье кишечника: переварили.
Вот девочки-мальчики, с чемоданчиками на колесах, слетаются в очередную School of English.
Они разделят на шестерых комнату ($400 в месяц за койку), будут подрабатывать официантами, а их английский никогда, никогда не будет таким, как у держателей прав, аборигенов.
Хрюп.
Мой однокурсник работает в Лондоне десять лет, но не может найти дорогу – смешно – в Ковент-Гарден. Его дом в часе от города электричкой, после службы – сразу туда, он типичный комьютер. Лондонская квартира – для тех, кто успел взять кредит лет пятнадцать назад. Новички цепляются за Ноттингемширы, Глостеширы, уползая с каждым годом все глубже: спрашивается, на фига приезжали. Средняя квартира в Лондоне – полмиллиона долларов (плюс ипотечный процент), средняя зарплата в Лондоне – 50 тысяч в год (минус налоги). Недвижимость дорожает в год процентов на двадцать – где же мы это встречали?..
И не надо про инвестиции, инфляцию и ставку рефинансирования.
Ваша инфляция, с моей точки зрения, есть не экономический, а социальный процесс, дающий преимущества не тем, кто лучше, а тем, кто раньше: как и в армии – старикам.
Энергичные, работоспособные мальчики и девочки пройдут – хрюп! – все дерьмо городского кишечника, нищеты и отчаяния, жизни в мансардах красных кварталов, прежде чем получат доступ к тому, что схвачено стариками – то есть когда станут стариками сами.
Сынок, почисти сапоги дедушке. Хрюп.
Рост цен на недвижимость и объем начального капитала гарантирует дедам превосходство, потому что в Лондоне, Москве и, наверное, уже в Варшаве цена покупки среднего рабочего мяса недостаточна для покупки этим мясом среднего уровня жизни.
Это экономика старых столиц, это строительство пирамиды; она неизбежно связана с моралью, охраняющей рантье. Старые общества говорят: «Не смейте!» – не смейте забывать учителей, не смейте не чтить память прошлого, не смейте не уважать нашу старость. Как будто остановка, отсутствие новой вышивки по канве жизни достойны уважения.
Если хотите жить – лично вы – забудьте про это дерьмо.
Старость нельзя уважать, ибо уважения заслуживает лишь действие или, точнее, его результат, старость же есть отсутствие изменений.
Уважать можно лишь тех, кто с возрастом не остановился, но и это не повод уступать место в метро.
Развал СССР был самым высокоморальным моментов в его истории, когда каждый бросил своей труд на весы мира стал получать действительно по результату, – а не по стоянию в очереди. Прошлое перестало существовать. О, вот вам катарсис с пением ангелов: живи как с нуля, доказывай себе, стране, веку, небу, что эти планета, время, страна – твои!
Уважение к прошлому – дешевый трюк. Уважай Microsoft Word версии 1.0: апгрейд есть предательство предков. Можно не созидать, жаловаться на болячки, рано сваливать на покой и эксплуатировать, эксплуатировать молодых, обеспечивающих приток ренты.
Однако пирамиды достигают потолка. В Лондоне, где я пишу эту колонку, говорят о подъеме пенсионного возраста до 70 или 75 лет, и о том, что нынешнее поколение европейских стариков будет последним поколением обеспеченных стариков. Следующих стукнет обломками. Старики не желают работать, но молодые не в силах прокормить их.
Россия идет по тому же пути. Я, опять-таки, не про экономику. Просто возвышенный идеал современного 30-летнего городского парня из породы новейших русских – это квартира, машина, дача и рента «для спокойной старости», то есть еще одна квартира, бизнес, пенсионный фонд, хрюп-хрюп.
Все больше прогрессивных молодых людей будут класть жизни на этот священный алтарь. Но не факт, что им с него обломится. Рухнет рынок жилья, молодые вздернут пенсионный возраст (а не вздернут – рухнут пенсионные фонды), в дряблый живот уткнется острый ножик Востока – пирамиды не бесконечны.
Вот почему жить ради будущей ренты – идиотизм. Не идиотизм – вкладываясь в ренту, полагать, что пожить на нее не придется.
Что тогда буду я? Кто буду тогда я? В чем моя функция в мире? Кого я люблю? Нуждаются ли во мне? От чего я действительно счастлив? Что я сделал из того, что никогда не делали до меня? Чем хотел бы заниматься?
О, вот вопросы! Игнорируемые активными, продвинутыми, зацикленными на бизнесе (и на деньгах) молодыми людьми, так уверенными, что придет их день ренты сродни бесконечному дню сурка – они оказываются так спасительны, когда понимаешь, что день не наступит.
Не заботься о том, чтобы умереть комфортно; живи; сгореть на работе – прикольно.
И пусть мертвые хоронят своих мертвецов.2004 Comment
Чтобы было понятно, откуда взялась «свежеевропейская» Варшава: Польша в 2004-м вступила в Евросоюз. Поляки получили право работать во всех странах Евросоюза (включая Великобританию) безо всяких разрешений. И Лондон заранее загомонил: нас смоет волна гастарбайтеров-Янеков! (Точнее, это не Лондон загомонил, а английские англичане, живущие в Лондоне. На что лондонские англичане в Лондоне провели фотосессию: польского актера, голубоглазую и белокурую бестию, обрядили в костюм пламбера, то бишь сантехника, и, дав гаечный ключ в руки, отсняли в живописных позах. Домохозяйки ощущали дрожь в коленях.) И завершилось, как завершилась: не поляки Лондон, а Лондон поляков быстро и технично перемолол.
А «комьютер» – это человек, работающий в Лондоне, но живущий за городом, а оттого мотающийся каждый день на электричке туда-обратно. Комьютера всегда легко вычислить по озабоченному виду, когда после шести вечера он бодрой рысью следует в направлении вокзалов Кингз-Кросс, Чаринг-Кросс, Виктория, Ватерлоо, Паддингтон или Сент-Панкрас.2012
#Великобритания #Лондон Требуется собака-поводырь
Tags: Английский знак «&», называемый «амперсант». – Вертикаль власти и горизонталь денег. – Пауки, силовики и что делать, когда кончится нефть.
Нация, уверенная, что весь мир играет в одинаковые с нею игры, рискует крупно продуть в 2050-х.
Я не пугаю. Я предупреждаю. Я только что вернулся из лондонской командировки. Командирован в этот раз я был на знаменитую Джермин-стрит, где обитают лучшие рубашечники Англии. И все эти Hilditch & Key, New & Lingwood – объясняли мне, как именно шьются идеальные рубашки. Я объяснениями был впечатлен.
У погружения в чужую жизнь есть и побочные эффекты. Главный состоял в том, что я понял цену собственным рубашкам – купленным, кстати, недешево. Цена их была такой, чтобы производить впечатление на тех, кто понятия не имеет о Джермин-стрит – и производить обратное впечатление на самой этой улице. А побочный касался моего информационного пространства. Дело в том, что про жизнь Англии я узнавал из местных газет. А российские новости – из Рунета. Монтаж получался, как у Траволты.
Англия: в Лондоне открыт памятник Нельсону Манделе – непримиримому борцу с апартеидом.
Россия: диакон Андрей Кураев заявил, что браки русских женщин с кавказцами являются геноцидом русского народа.
Англия: «сила ван дер Ваалса», позволяющая пауку удерживаться на вертикальной стене, может быть воспроизведена человеком при помощи карбоновых нанотрубок.
Россия: власти заявляют, что не позволят «человеку-пауку» Алену Роберу в Москве взобраться на небоскреб «Федерация».
Англия: Владимир Путин на обложке The Economist с тенью Сталина за спиной; фичер про то, как siloviki берут под контроль над промышленностью.
Россия: в связи с планами строительства небоскреба «Охта-центр» Петербург может быть исключен из списка Всемирного наследия ЮНЕСКО…
То есть все то, что россиянам дома казалось нормальным (Россия для русских; нечего лазать по стенам; надо регулировать экономику и строить небоскреб) – при взгляде из Англии как минимум нуждалось в доказательствах. Ведь поколение, выросшее в России за последние 8 лет, вообще не представляет, что мир может быть устроен не только на вертикали власти и горизонтали денег. Не представляет, например, что еженедельно британский премьер ездит отчитываться перед оппозицией, причем ведь без мигалки ездит, то есть чисто конкретно как лох… А когда говоришь, что еще недавно в правительственный кабинет входил слепой министр МВД Дэвид Бланкетт (ходил на работу с собачкой-поводырем), так и вовсе не верят. А когда продолжаешь, что его из министров поперли за то, что принял бесплатное членство в клубе для джентльменов, – так смеются в лицо. Нет, вы можете себе представить, чтобы нашего сняли за это?!
Зашоренность взгляда на мир лишает возможности замечать изменения в мире. А вот что пишет газета The Evening Standard 28 августа: «Согласно либерал-демократам, использование автомобилей с бензиновыми двигателями в Великобритании будет полностью запрещено к 2050 году, что станет частью общеевропейского запрета… Лидер партии сэр Мензис Кэмпбелл заявил, что собирается сделать Великобританию «углеводородно нейтральной»…»
Нет, я понимаю что либерал-демократы пока что не у власти. Но, смеха ради, представьте: а ну как правда – нефть и газ в Европе к 2050-му запретят? И что у нас тогда будет с «Газпромом»? С доходами от нефти-газа? Нам что тогда – на стену небоскреба лезть? В Неву с отражением небоскреба бросаться?
Русь, дай ответ!
Не дает ответа.2007 Comment Русь ответа по-прежнему не дает.
2012
#Великобритания #Лондон Борцы и джентльмены
Tags: Лев Толстой, непротивление злу насилием и современный ответ на возможное зло. – Может ли джентльмен носить белые носки вне теннисного корта? – Европейская парадигма для российского гражданина.
Недавно на дорогах Москвы со мной произошел случай, который вполне мог приключиться на дорогах и Питера, и Ярославля, и Ковыкты, и не только со мной, но и с вами, и вообще с кем угодно.
Мы ехали на машине приятеля в умеренно плотном потоке по Садовому кольцу, когда сзади обнаружилось авто из числа Больших Черных Машин – имя им легион. Машина металась из ряда в ряд, не показывая, разумеется, поворота, подрезая всех и всякого, и, пристроившись сзади, стала сигналить ксеноном фар (я так полагаю, что мущщщине за рулем дико хотелось продемонстрировать, что у него не лампы накаливая, а именно дорогой, голубого спектра свечения ксенон).
– А вот хрен ему, – угрюмо сказал приятель, купивший иномарку гольф-класса в кредит.
– Да пропусти, – посоветовал я.
Большая Черная сзади сигналила в истерике.
– Свинья, – сказал приятель.
Свинья при этих словах метнулась вправо-вперед, а потом так же эпилептически дернулась влево в дырочку между нами и шедшей впереди машиной. Приятель двинул по тормозам, и, судя по визгу, то же проделало все Садовое за нами. А свинье хоть бы что: только вылетела пустая пластиковая бутылка из приоткрывшегося на секунду окна. Полетела хрюкать дальше.
В общем, крики приятеля про мочить в сортире, жарить на гриле и купить бейсбольную биту я опущу, потому как после вылетевшей бутылки сам к ним присоединился, за что теперь несколько стыдно. Но я давно искал повод рассказать совершенно другую историю, и вот этот повод нашелся.
История же такова.
Несколько лет назад, в Англии, до приезда в которую я был убежден, что это такая чопорная, замороженная условностями страна, у меня состоялся с одним английским господином разговор по поводу того, что такое есть джентльмен.
– Видите ли, Dmitri, – сказал мне мой vis-`a-vis. – Gentleman – это тот, кто gentle born, то есть рожден в мягкости, в терпимости. Кто мягок по отношению к внешнему миру, кто принимает все его проявления.
– Хорошо, – гнул я заложенную в России и, как теперь понимаю, дурацкую линию, – а белые носки джентльмен носить может? С костюмом? Разве джентльмен не носит всегда только черные?
– Видите ли, Dmitri, – не моргнув глазом, продолжал собеседник, – костюм вообще ужасно формальная вещь, не обращайте на него внимания. Джентльмен носит носки того цвета, какого хочет. Черные носки носит шофер джентльмена.
– Отлично, – не унимался я, – а разве можно представить себе джентльмена в рваных носких?
– Если джентльмен, Dmitri, ходит в рваных носках, значит, у джентльмена сейчас трудный период. Но от этого он не перестает быть джентльменом.
Как видите, абсолютно не понимали мы друг друга: русским и внутри страны, и уж тем более за рубежом свойственны поиски каких-то внешних признаков, образующих решетку, за которую можно посадить любого человека, привинтив табличку и приклеив ярлык. Оттого-то мы столько внимания уделяем одежде, ксеноновым фарам или, допустим, швейцарским часам, которые всегда есть предмет страданий юного Вертера на должности менеджера среднего звена.
Мне же предлагали взглянуть на вид мироустройства, который не отделен от большого, живого мира даже стеклом.
Я вспоминаю тот разговор и пишу о нем с исключительно простой целью. Очень многие из людей, переживших большой и тяжелый переход от СССР к России, образовавших и образующих пресловутый средний класс, столкнулись с тем, что принадлежность к этому классу не дает ответа на вопрос о формуле и правилах поведения в своей собственной стране.
Ведь средний класс – это стратификация исключительно по имущественному признаку: квартира, машина, детишки в хорошей школе, утро на даче с зеленой лужайкой, йогурт с живыми бактериями, отдых у моря; средний класс – это классификация для маркетологов.
Но эта консьюмеристская картинка не отвечает на вопрос, как быть, если сосед, у которого все то же самое, что и у тебя, плюс собачка, опять не убирает говно своей собачки у твоего крыльца. Кто виноват – ясно. Но что делать? С чего начать? Ругаться? Убираться? Травануть тявкающую гадину ядом, подсыпав в педигрипал?
Как быть, если старший менеджер вдруг говорит, что в интересах службы отпуска отменяются или что в тех же интересах все скопом должны вступить в единую, справедливую, прекрасную, ужасную или какую-нибудь там еще Россию? Бороться ли против уплотнительной застройки вообще или только когда перекрывается вид на парк под окнами? Прокалывать ли шины мчащимися под теми же окнами в ночи стрит-рейсерами? Класть ли в багажник бейсбольную биту на предмет разговора о правилах хорошего тона за рулем?
Увы: последняя модель поведения в таких обстоятельствах, предназначавшаяся для российского образованного класса, называлась непротивлением злу насилием и была предложена более 100 лет назад Львом Толстым, и жалко, право, что ей мало кто последовал, когда дошло дело до строительства баррикад.
Так вот, у сегодняшнего успешного представителя среднего класса, обнаружившего вдруг, что материальные успехи ничуть не гарантируют ни спокойного сна, ни чистой совести, то есть у россиянина, видящий вокруг себя очень много грязи, хамства, циничнейшей лжи и прочего, чего вы знаете не хуже меня, есть вполне перспективная задача: быть европейцем в собственной стране и вести себя, как европеец.
Говорю «европеец», а не, допустим, «буддист» (что тоже крайне способ решения проблемы) только потому, что именно европейская цивилизация, с ее и материальным достатком, и терпимостью, и культурой была все-таки уделом мечтаний большинства русских образованных людей – почитайте хоть письма Пушкина с Вяземскому («Ты, который не на привязи, как ты можешь оставаться в России? …Когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры… то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство»).
Быть европейцем, или джентльменом, или подберите какой еще синоним – это значит быть открытым своей собственной стране, это значит сочувствовать происходящему (когда оно вызывает сочувствие), но не бороться с несправедливостью, пусть даже основанной на насилии, силовым путем. Это значит убирать дерьмо чужой собачки от собственного крыльца, это значит не переставать после уборки дерьма здороваться с соседом, это значит ездить в городе на малолитражной машине, это значит при перестроении показывать поворот, это значит бороться за каждое дерево в общественном сквере и не вступать туда, где думают лишь о карьере, а не о достоинстве человека. Это означает еще и равное отношение к окружающим, что, конечно, легко декларировать, но очень трудно воплощать на самом банальном бытовом уровне, когда дело доходит до таджикского гастарбайтера, московского мента или с машины с ксеноном на дороге.
Стать европейцем в России – это значить стать по отношению к собственной стране немножечко иностранцем, в чем, право, нет ничего зазорного: мыслящий тростник всегда ино-странен по отношению к окружающей его неживой природе. На то он и мыслящий.
Итак: быть терпимым, мягким, открытым, равным, но открытым к пониманию, при этом еще защищенным от действительности тактикой невмешательства – что может быть прекраснее в данный момент? Я уж молчу про осознании миссии и ответственности (о чем у людей, среди которых мы живем, не принято говорить вслух и, похоже, даже не принято думать), и про определенный труд души, который обычно связан с культурой, и который дает наслаждение куда более острое и сильное, чем те материальные чувства, которыми довольствуется абориген.
Хотя нельзя не признать, что те красивые, умные и, ведь самое главное, абсолютно правильные слова, которые я написал во многом для нас, для нынешнего взрослого российского поколения обречены остаться словами. И я тут, увы, не исключение. Моя бейсбольная бита всегда со мной (я и не покупаю ее потому, что боюсь пустить в ход). Но есть новые поколения, и есть растущие дети, которым до известного возраста свойственно слушать нас просто потому, что мы старше: и вот здесь-то и есть настоящее поле битвы, потому что мы обязаны их растить джентльменами. Дети имеют право быть gentle born.
А потом, став взрослыми, они скажут: привет, родители, мы понимаем, вы прошли перестройку, коррупцию, ментуру и ад на дорогах, но мы хотим жить по-другому, то есть без всего перечисленного. Гудбай, нам не нужны ваши банковские счета и квартиры.
И уйдут от нас. Но будут приходить в гости, потому что все-таки какие-то правильные слова мы им говорили, проповедуя мягкость.
Так что надежда есть, и правильные слова надо говорить, а биту не надо покупать.
Пару лет назад мой ребенок, тогда еще живущий вместе с нами вместе, смотрел программу, как сейчас помню, на НТВ про группу «Ласковый май» и возвращение Юры Шатунова. «Целлулоидный пупс», «сладенькая кукла» – твердил и твердил ведущий, на фоне старых шлягеров «Эта седая ночь, лишь тебе доверяю я» и, разумеется, «Белые розы». И тут ребенок, на дух не переносящий попсы, выключил телевизор, сказав:
– Зачем они над ним издеваются? Ведь про что он пел – это было так трогательно! Зачем над тем, что трогательно, смеяться?
Я же говорю: есть надежда.2007 Comment
Честно говоря, тот кусочек, где я описан разговор с британским джентльменом о белых и черных носках, мне до сих пор кажется самым важным изо всего, что я про Англию написал.
Кстати, звали этого джентльмена Сева Новгородцев.
(А тем, кто возопит, что ну какой же Сева британец, коль он русский еврей, – я замечу, что джентльмен всегда признает за другим джентльменом право самостоятельно определяться со своей национальной идентичностью).
Когда в июле 2010-го в Петербурге Севе устроили чествование по поводу 70-летия, я, поднявшись на сцену и желая напомнить старый наш разговор, попросил юбиляра определение джентльмена.
– Ну, в общем, это тот, кто умеет играть на саксофоне, но никогда не будет этого делать, – ответил Сева.2012
#Великобритания #Лондон Понаехали тут
Tags: Скушать блинчик, запустив матюжком, на Трафальгарской площади. – Утвердиться в Лондоне над «чурками». – Жить в Англии, не зная английского.
В январе 2008-го в Лондоне прошла 4-я по счету «Русская зима». На Трафальгарской площади было людно, пьяно, шумно, гамно. В общем, так, как на любой российской площади во время любых праздничных дивертисментов.
А ведь говорили мне перед поездкой мои информированные знакомые:
– Ну, в Лондон на пару дней сгонять, конечно, приятно. Но какая в этом году, к черту, «Русская зима»? Колушев попал. Посмотри, что с Англией творится. Напрасный труд. Увидишь – никого у него в этом году не будет.
И другие знакомые загадывали, что «Колушев попал». И что я вместе с ним попал тоже.
– Ты хоть себе эту «Русскую зиму» представляешь? Надежда Бабкина, пара хоров, песня и пляска, Дима Билан и какая-нибудь «Фабрика звезд» номер сто. Славься, славься, Советский Союз.
– Ну, там еще будет Бартенев, – слабо отбивался я, – и Кинчев.
– Этих там только и не хватало! – взмахивали руками знакомые. – А группы «Лейся, песня», часом, не предполагается?
Я отводил взгляд. Там предполагалась группа «Земляне». А также «Фабрика звезд» и просто «Фабрика» с Сати Казановой. Но мне ужасно хотелось защитить Колушева. Вы бы что запустили в центр Лондона в качестве собирательного образа России? Предполагаю, что то же бы самое – половецкие пляски, песни с посвистом, чуток попсы, немножко рока, конферанс от Comedy Club. Это и есть сегодня Россия в культурном пространстве, и по-другому ее не представить – если только не организовать сводный хор сотрудников ФСБ (всех вместе взятых) или не залить Трафальгарскую площадь нефтью. Потому что по-иному визуализировать предметы национальной гордости россиян, то есть престолонаследие и стабильность, не получится. Даже у Колушева. Особенно, когда в России закрывают Британский Совет и третируют британского посла.
Сергей Колушев, если кто не знает, – наш человек, живущий в Лондоне. Он возглавляет фонд Eventica, проводящий «Русскую зиму» уже в четвертый раз, а также Российский экономический форум в Лондоне. Ну, и кое-что еще по благотворительным мелочам. То есть внимание: лицом страны по имени Россия в Великобритании уже который год подряд занимается никакой не МИД, не администрация президента, не конгресс соотечественников или русских общин, а частное лицо. И поэтому лицо державы, который год поднимающейся (в собственных глазах) с колен, выглядит настолько ухоженным, насколько Колушев и Eventica соберут денег, чтобы устроить на площади праздник.
Денег, говорят знающие люди, в этом году удалось собрать немного. Колушев ведь не может, он не Росприроднадзор и не налоговая, напомнить бизнесу про социальную ответственность. А те, кто может напомнить, заняты ухудшением российско-британских отношений.
Бедный, как Йорик, Колушев.
Но я бы, конечно, соврал, что летел в Лондон из сочувствия. Я летел понять, зачем в эту недружественную официальной России страну едут и едут русские граждане? Зачем они едут туда, где разовый проезд на метро стоит, в пересчете, 200 рублей, а зарабатывать в час (после налогов) они будут примерно 250? Где цены на жилье такие, что в эмигрантской газете «Англия» в 24 частных объявлениях предлагают снять угол, в 180 – комнату, и лишь в 3 – отдельное жилье? Где без отличного языка нет шансов подняться по социальной лестнице? Где невкусно – и на ходу – столуются и безвкусно одеваются? Кто эти русские люди, которых 4 года назад в одном только Лондоне было 200 тысяч человек, а теперь уже 250? И что значит для них оставшаяся на материке Россия?Концерт начинался в полдень. На «Трафальгарке» принято устраивать массовые празднества – китайский Новый год, например, или гей-парад. Отсюда хороший вид вниз к Темзе, на псевдосредневековый Биг Бен.
Пока на сцене поют детишки из лондонских русских английских школ (родители умилены, я их понимаю), я гуляю по площади. Здесь торгуют горячим вином – 175 рублей и, в ту же цену, пивом «Балтика» и пельменями числом 6 штук за порцию: плата за экзотику. Из русских в этот час – в основном брежневская эмиграция (диссидентура распознаваема по старомодным бородкам), но иностранцев – полно. Индусы в чалмах, мусульманки в хиджабах. Едят пельмени и blini. Покупают матрешки с лицом Путина. Спрашивают, что значат надписи на продающихся майках. Решительно невозможно объяснить им сакральный смысл «Россия – сделано в СССР». Много британских ветеранов Второй мировой. Для них Колушев накрывает отдельный стол в соседнем «Хилтоне». Ветераны ухожены и благообразны. Я смотрю выступление бурятского ансамбля танца «Байкал» (выполняющего роль половецких плясунов, им много хлопают), Надежду Бабкину со «Славянами», но на Марке Тишмане из «Фабрике звезд» ломаюсь и убегаю глянуть на Учелло в National Gallery. Государственные музеи в Великобритании бесплатны, и можно позволить роскошь зайти ради одной картины. По пути я сталкиваюсь нос к носу с приехавшим мэром Кеном Ливингстоном. Приехал он, судя по всему, на метро. Он и на работу ездит на велике либо метро, поскольку в новом здании мэрии – «кривом яйце» по проекту Фостера – мест на стоянке специально практически нет. Кен агитирует за общественный транспорт личным примером. К нему подходят и просят сфотографироваться в обнимку. Кен не возражает. 250 тысяч русских – часть лондонской экономики. Точно так же он приезжает приветствовать и китайцев, и лесбиянок с геями. Everyone is a Londoner, «каждый – лондонец», как гласит надпись на одном из лондонских билбордов.