Внедрение
Шрифт:
Место у озера, куда они в конце концов добрались, действительно было диким. Тут у обоих почти одновременно зазвенели мобильные телефоны. Они поговорили с собеседниками, комкая разговоры, а потом отключили мобильники.
– Знаешь, – сказал Штукин. – Здесь ведь можно и без купальника. Любишь купаться голой?
Николенко покраснела, но наклонила голову:
– Люблю… И откуда ты все знаешь?
– Да я просто сам люблю голышом – кайф невыразимый. Полное слияние с природой…
Зоя медленно начала развязывать тесемки сарафана. Валера не торопил ее, но потом не выдержал и начал осторожно помогать. Ее кожа
А потом они еще лежали на мелководье, пока Штукин не решил сплавать к середине. Заплыв на глубину, он перевернулся блаженно на спину и посмотрел в небо. Уши его закрывала вода, поэтому он и не услышал, как сзади тихо подплыла Зоя.
Конечно, она не замышляла ничего дурного, ей просто хотелось побаловаться и подурачиться. Николенко обхватила шею Штукина и чуть нажала на нее весом своего тела. Валерка хватанул ртом воды, забился и дернул машинально локтем. Силу своего толчка он не почувствовал, потому что практически уже тонул сам. А попал он Зое в шею, даже не в шею, а в горло… У него хватило сил вынырнуть и оглядеться. На поверхности озера он был один. Не увидев Николенко, он начал бешено крутиться на месте, одновременно пытаясь откашляться и восстановить дыхание. Потом застыл. Штукин почувствовал, как у него внутри липкой ледяной волной расползается ужас. Он нырнул, но быстро вынырнул, так как дыхание восстановил не до конца. В черной озерной воде ничего не было видно… От этого страх стал еще больше, но Валера переломил себя и нырял снова и снова, доведя себя до исступления…
До дна он ни разу и не донырнул, было слишком глубоко. Один раз он заорал – это был страшный, дикий крик, заменивший ему рыдание. Он уже еле дышал, у него закружилась голова, и он понял, что сейчас потеряет ориентацию, а затем и сознание – от ужаса и перенапряжения. Валера еле проплыл двадцать пять метров, отделявшие его от берега. Как он вылез и упал на траву, Штукин уже не помнил. У него начались рвотные позывы, но его все же не вырвало. Сердце Штукина стучало как-то странно – ровно, но очень-очень быстро, будто какая-то вагонетка разогналась до невероятной скорости. Он сел, но в голове тут же помутнело, и он снова откинулся на траву. Потом перевернулся лицом в траву, сглотнул очередной рвотный позыв и потерял сознание.
Когда Штукин очнулся, сел и огляделся, то увидел все ту же чудовищную картину – он был один.
Сидя в странной, очень неудобной позе, Валера тупо уставился на спокойную гладь озера. К глазам подступали слезы, горло перехватило, и он, наверное, расплакался бы, если бы рядом находился еще хоть кто-то.
Штукин помотал головой и до хруста сжал зубы. Взгляд его стал совсем нехорошим – диким и каким-то очень жестоким.
– Сука-жизнь, – еле выговорил он. Валера встал, постоял покачиваясь, а потом попытался крикнуть во весь голос: – Сука-жизнь!
Сил на вопль не хватило, получился какой-то клокочуще-хриплый возглас…
Он снова сел на траву, потом лег. Глядя в безоблачное равнодушное
– Чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок… Это я искупить не смогу, поэтому и объяснять не стану… Что же мне всю жизнь с собой Зою Николаевну носить? За что?! В чем я ви-но-ват?!
Последнюю фразу он выкрикнул, словно плюнул в небо. Неожиданно для самого себя Штукин вскочил и сжал правую кисть в кулак, который показал небу:
– Видал, тварь?!!.
Небо ничего не ответило…
Спустя какое-то время он оделся, сел в машину, отъехал на ней метров на пятьдесят, остановился и вернулся пешком к тому месту, откуда они с Зоей заходили в озеро. Штукин осмотрел все очень внимательно и разложил вещи Николенко так, чтобы было понятно, что она купалась. Потом Валера вернулся к машине, снял с нее номера и уехал прочь. По дороге до основной трассы навстречу ему никто не попался, так что номера-то он отвинчивал зря. Перед самой трассой он прикрутил их обратно и поехал к городу…
Уже подъезжая к Питеру, Валерка глянул на себя в зеркало заднего вида и не узнал – так он осунулся и почернел.
– Ладно, – еле слышно сказал Штукин. – Что есть, то есть, прошлое не изменишь…
Он вспомнил, что у него, в принципе, есть дело: Денис просил приглядеть за движениями у одного офиса на Серпуховской улице. Штукин доехал до этого места, встал и начал писать сводку наблюдения, будто работал здесь уже часа три. Потом он вспомнил о своем телефоне, включил его и, позвонив Денису, спросил: надо ли упираться на Серпуховской до вечера или подойдет и общее впечатление?
– Надо бы, – корректно настоял Денис.
– Без проблем, – ответил Валера.
Он пронаблюдал за офисом, в котором работали и по субботам, до самого закрытия. Штукин даже походил у открытых окон, послушав обрывки разговоров. Узнав, как зовут некоторых сотрудников, он под смешным предлогом зашел внутрь офиса, чтобы осмотреться там. Ему сейчас было наплевать на задание, но Валера старался работать не просто хорошо, а мастерски, чтобы было полное впечатление, будто он трудился на Серпуховской с раннего утра.
Поздним вечером он специально приехал к Денису с отчетом, хотя особой необходимости в этом и не было. Волков выслушал, поблагодарил кивком и неожиданно спросил:
– Ты чего такой хмурый? Случилось чего?
Штукин вздрогнул, поняв, что не сумел «замаскировать» свои глаза, которые, оставаясь зеркалом души, выдали его.
Валера криво улыбнулся и со вздохом махнул рукой:
– Да-а… Пытался под залегендированным предлогом познакомиться с секретаршей… На улице подкатил – тра-ли-вали, очаровал… Кофе, мороженое, а потом выясняется, что она случайно зашла к подруге в офис, а я ее с секретаршей перепутал, так как она за ее столом что-то в Интернете смотрела.
Денис засмеялся:
– Это горе – не беда. Жовки хочешь?
– Давай.
Волков высыпал в подставленную ладонь Штукина несколько подушечек «Орбита» и, улыбаясь, сказал:
– Знаешь, я раньше хоккеем занимался… Давно… А в те времена бабл-гума ведь еще не было. Так мы один пластик разделим на шестерых и жуем на льду. Тренер орет: «Выплюньте немедленно!» А мы ему: «А канадские профессионалы все жуют!» А он нам: «Вы посмотрите на свои личики и на рожи канадцев!» М-да… Вот с тех пор я все жую и жую… Нравится.