Внезапная жертва
Шрифт:
Мартин и Баттерс проверили квартиру. Изнутри площадка перед входной дверью оказалась заблокирована штабелями картонных коробок из-под бытовой техники, выполнявших роль своего рода сигнализации и буфера на тот случай, если в квартиру попытается войти полиция. В то же время, при необходимости, коробки позволяли легко выйти через дверь на улицу.
Баттерс проверил две спальни, но не нашел там ничего интересного, за исключением коллекции виниловых джазовых пластинок на тридцать три оборота.
– Чисто, – сообщил он, вернувшись к входной двери.
Мартин
– Ты наверняка знаком с такими людьми, как мы. Встречался с ними в тюряжке. Нам плевать на черномазых, и мы с радостью перережем тебе глотку. Но пока нам это не нужно. Нам нужно, чтобы ты познакомил нас со своим корешем.
– С которым? – уточнил Деймон.
– С тем копом, который тебя крышует.
Харп попытался изобразить удивление.
– Нет никакого копа.
– Мы знали, что ты станешь упираться, но у нас времени в обрез, – сказал Мартин. – Сейчас мы продемонстрируем тебе нашу… э-э-э… искренность, – осторожно подбирая слова, добавил он. – Слегка покромсаем твою подружку.
– Мать твою! – процедил Харп, ни к кому конкретно не обращаясь. Скорее это было выражение собственного бессилия.
Мартин так это и воспринял. Женщина испуганно выпучила глаза и затряслась от ужаса. Мартин, не поворачиваясь, бросил через плечо:
– Ансель, поищи-ка на кухне нож.
На улице перед прачечной не было ни души, что с радостью отметили оба – и Мартин, и Баттерс. Потому что Харп сразу не заговорит, и на какой-то миг даже при закрытых окнах на улице могут услышать заглушенный кляпом вопль Жасмин.
Тюрьма штата Мичиган приставила к Дику Лашезу только одного конвоира. Лашез отмотал четыре года из девяти и хорошим поведением заслужил репутацию заключенного, не склонного к побегу. Этак он может выйти на свободу уже через пару лет. На него надели наручники и кандалы, и вместе с конвоиром Уэйном Сэндом отправили самолетом в О-Клер. Это было вечером, через восемь дней после перестрелки в Миннеаполисе.
Во время полета Уэйн Сэнд читал роман Маргарет Аллан «Последний мамонт». Ему нравились такие книжонки про доисторические времена, волшебство и прочую хрень подобного рода. «Живи я в те дни, наверняка был бы вождем какого-нибудь племени, – думал Сэнд. – В любом случае был бы крутым парнем».
Лашез уткнулся в журнальчик про искусство татуировки. Он и сам был весь в татухах. На обеих накачанных в спортзале руках красовались изображения суперженщин из научно-фантастических комиксов, с сиськами размером с футбольный мяч и львиной гривой волос, а также орлов, тигров, кинжалов и драконов. Здесь же были четыре имени. Два на правой руке – Кэнди и Джорджи. Два на левой – Харли и Дэвидсон.
Эти татуировки были сделаны еще на воле, в тату-салоне. Спину и ноги украшали другие картинки. Эти уже были сделаны в тюрьме с помощью иглы от швейной машинки и пасты из шариковой ручки. Этим татуировкам недоставало утонченности, зато в них чувствовалась некая грубая
Когда шасси самолета коснулись земли, Лашез отложил журнал в сторону и посмотрел на Сэнда.
– Как насчет «Макдачницы»? Парочки биг-маков?
– Может быть. Только не пытайся сбежать, – недовольным тоном произнес конвоир.
Уэйн Сэнд был обрюзгший, малоприятный тюремный бюрократ. Сегодня он вам улыбается, а завтра ни за что ни про что вкатит карцер. Он наслаждался своей властью, хотя имелись среди начальства личности и похуже. Когда самолет приземлился, Сэнд вывел Лашеза из салона и приковал цепью к сиденью взятого напрокат «Форда».
– Так как насчет «Мака»? – снова спросил Лашез.
Сэнд на секунду задумался.
– Нет. Хочу поскорее добраться до мотеля. Там по телику вечером будут показывать матч.
– Может, все-таки для начала в «Макдоналдс»?
– Заткнись! – рявкнул Сэнд с привычной бесцеремонностью тюремщика.
На ночь он оставил Лашеза в тюрьме округа О-Клер, а утром посадил заключенного в машину и отвез на похороны в Колфакс. Мать Лашеза ждала на крыльце похоронного бюро Логана. Рядом с ней была Сэнди Дарлинг, сестра Кэнди. Неподалеку, с работающим мотором, стояла машина шерифа. В салоне, читая газету, сидел помощник шерифа.
Эми Лашез производила впечатление типичной провинциалки: полная, коротко стриженная черноглазая брюнетка с жирной кожей и тоненькой ниточкой усиков – в черном платье с белым воротничком, поверх которого накинута синяя нейлоновая парка. На голове шляпка в стиле 1930-х, украшенная черной траурной вуалью, свисавшей на лоб.
Сэнди Дарлинг была ей полной противоположностью. Маленькая, стройная. Квадратный подбородок, узкое, обветренное лицо. В уголках глаз, несмотря на молодость, тонкая сеточка морщинок. Сэнди исполнилось двадцать девять, ее сестра была на четыре года старше. Тоже блондинка, как и Кэнди, однако волосы подстрижены коротко, в ушах простые жемчужные сережки.
Но если у Кэнди цвет лица был как у типичной висконсинской фермерши, то нос и лоб ее младшей сестры щедро усыпали веснушки. Поверх длинного черного платья Сэнди надела черное шерстяное пальто. На руки натянула черные кожаные перчатки, а из-под платья виднелись черные ковбойские сапожки с серебряными мысками. Голову венчала белая ковбойская же шляпа.
Когда машина подъехала, Эми Лашез спустилась с крыльца. Сэнди Дарлинг осталась стоять на прежнем месте, крутя в руках шляпу. Уэйн Сэнд отомкнул замок, вылез из салона и встал между Эми и дверцей автомобиля. Открыв ее, он выпустил наружу Дика.
– Это моя мать, – сказал Дик Сэнду.
Лашез отличался высоким ростом. Широкие массивные плечи, глубоко посаженные черные глаза, длинные волосы, впалые щеки, поросшие густой щетиной, давно превратившейся в бороду. Крепкие и толстые, как сосиски, пальцы. Наряди его в мантию, перед вами был бы вылитый пророк Иеремия.