Внимание - чудо-мина !
Шрифт:
– Откровенно до цинизма, - прочитав Маккиавелли, заметил генерал Бенкендорфу.
– Фридрих Великий, - усмехнулся барон, - называл Маккиавелли врагом человеческим, но всегда следовал его заветам.
А на Большой земле все еще не знали, кто поселился в доме номер семнадцать.
"У "Тоси" завелся богатый жених!" Именно такое кодовое сообщение должны были прислать подпольщики и разведчики из Харькова.
Но Харьков молчал.
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Это случилось весной в Москве, до войны. Точнее - Первого Мая,
Под ярким весенним солнцем
Это была, наверное, самая веселая, счастливая и красочная демонстрация в жизни Коли Гришина. До того, прежде, был он, пожалуй, слишком молод. А потом - потом на все легло тенью несчастье с отцом, разлука с матерью, уехавшей на Крайний Север врачом, темная угроза скорой войны.
Девятиклассник Коля стоял с Ваней Королевичем и другими ребятами из двора на углу Петровского бульвара и Колобовского переулка. Он и Ваня надели по случаю праздника модные синие футболки с белыми обшлагами, белым воротником и белыми шнурками на груди. Он, помнится, болел тогда за "Спартак", а Ваня - за "Динамо", и, увидев утром друга не в красной, а в синей майке, Ваня сказал ему с торжеством: "Ага! Нашего полку прибыло!.."
Мимо плыли плакаты: "Да здравствует СССР - страна победившего социализма!"; "На полях страны работает полмиллиона тракторов!"; "Выполним досрочно вторую пятилетку!
И вдруг раздались раскаты грома, и на колонну первомайских демонстрантов обрушился веселый сверкающий ливень. Многие демонстранты бросились врассыпную - кто под деревья на бульваре, кто в подъезды ближайших домов.
Коля и Ваня убежали в свой, самый дальний по Колобовскому переулку подъезд дома семнадцать, солидно закурили из купленной по случаю праздника пачки "Пушек",
– Охота была под дождиком торчать!
– оживленно говорил Ваня Королевич.
– Костюм-то один у меня...
– А у меня гладить некому, - сказал Коля, - "мамонт" в летних лагерях, и "папонт" тоже...
Уж так повелось в семье Гришиных: маму Коля с детства называл "мамонтом", папу - "папонтом".
– Да разве за тебя "папонт" гладит?
– удивился Ваня.
– Держи карман шире! Отец - командир, чуть что, сразу за свое: "Да я в твои годы ротой командовал!" Надоела мне эта пластинка хуже горькой редьки. Разве мы с тобой виноваты, что слишком поздно на свет народились! Ну, какая в наше время романтика? Отгремела эпоха героев!..
– Да, что там ни пишут в газетах, а время Павки Корчагина мне больше по душе, чем время Дуси Виноградовой!
И Ваня вдруг крикнул; "По коням!" И, взбежав на верхнюю площадку, лихо съехал по перилам.
Коля Гришин выглянул из парадного подъезда. Ливень еще не прекратился.
– А все-таки жалко, что мы с тобой на площадь не попали.
В приоткрытую дверь вместе с шумом дождя и громовым рокотом ворвались смех, музыка, говор толпы.
– Зато в ботинках вода не будет чавкать, когда на вечеринку к Майке пойдем!
В эту минуту дверь распахнулась шире и в подъезд вбежали три девушки, совершенно мокрые, все в физкультурных костюмах - майках, трусиках, тапочках. Отфыркиваясь, выжимая волосы, они недовольно поглядывали на остолбенело глазевших на них парней.
– Из колонны физкультурников!
– шепнул Ваня Коле, хотя это и так было видно, без спортивного комментария.
– Спартаковки! По твоей части!..
Девушкам-спартаковкам было лет по семнадцать-восемнадцать. Все они были хорошенькие, ну, прямо с обложки "Огонька", а одна из них, голубоглазая, светловолосая, пожалуй, даже красива. Коле Гришину, во всяком случае, она показалась умопомрачительной красавицей. Глаза и щеки горят, пылают, стройная девичья фигурка туго обтянута мокрой спортивной одеждой.
Коле вдруг стало мучительно стыдно за то, что в подъезде у него пахнет кошками и весь он, этот подъезд, непригляден, темен и вовсе не достоин трех впорхнувших в него граций из добровольного спортивного общества "Спартак".
Самая высокая и физически развитая девушка-простушка командирски сказала, зачесывая пальцами назад темно-русые густые волосы:
– Ну, что ж ты, Нонка, давай стучи в дверь, проси полотенце - твоя идея!
Нонна, самая маленькая, шустрая, чернявенькая, надула губки.
– Почему я? Ты у нас, Валюха, самая представительная! И кроме того тут на двери написано "Самтрест, трест винных совхозов Грузии".
– Ну, влипли!
– грудным голосом проговорила Валя.
– У нас, девушки, - не своим, на диво робким голосом произнес Ваня Королевич, - жилые квартиры со второго этажа начинаются.
И для того, видно, чтобы реабилитировать себя и поддержать тщательно оберегаемую им репутацию бонвивана и донжуана, он добавил развязно:
– А тут нам иногда отламываются бесплатно лучшие вина Грузии!
Девушки взглянули на него так, словно это был выползший из щели в стенке таракан,
– Иди, Валюха! Ты же у нас самая храбрая!
– подтолкнула Валю чернявенькая.
– А то Нинка совсем расхворается. Говорили ей - не ходи на демонстрацию!
– Сказала тоже!
– возразила оробевшая вдруг подруга, - Куда идти-то - к грузинам?! В одних трусиках?! Мало ли на кого тут можно нарваться! "Самтрест"!.. И эти вот пацаны зенки вылупили...
– Физкулът-привет, девочки!
– выдал, набираясь храбрости, Ваня Королевич.