Внимание… Марш!
Шрифт:
– Тем более надо, – произнёс Вася, затвердев взглядом.
– Ну и как?
– Я уже тут всё обошёл.
– И до сих пор на свободе? – усмехнулся Кира.
– А у Васи глаза добрые, – вступился я.
– Ага, и сам он прозрачный.
Тут Равиль (он единственный из нас стоял лицом к казарме) стрельнул взглядом и бросил лишь одно слово, от которого кровь застыла в жилах:
– Речко!
– Бежим! – скомандовал Лёнч.
Очухались только у автобусной остановки. Новая напасть: ближайший рейс сто пятьдесят первого через двадцать пять минут. На остановке, естественно, никого.
– А где Вася? – не понял я.
– Так он же с нами не побежал, – напомнил Кирилл.
– А, ну да! – вспомнил я. – Он же
– Ну, ща его Речко порвёт, – скрипнул зубами Лёнч.
Всё ещё напуганный перспективой появления старшины Речко, я предлагаю отойти в лесок. Полежать на травке. Ребята поддержали меня единогласно.
И вот лежим мы на молодой майской травке, урчим голодными животами, пожёвываем травинки и пялимся на многоэтажный купол небосвода со снующими на лесках кучерявыми болонками. Как же странно устроен этот мир. Мир, в котором реальность порой перемешивается с ирреальностью, даже если кровь твоя химически чиста, а сам ты адекватен и полностью отвечаешь не только за себя, но и «за того парня».
– Летят вот эти ватные тампоны над русской средней полосой, – начал я. – А началось всё где-то на Багамах.
– Ты о чём? – не понял Лёнч.
– Я? – удивился я. – О Гольфстриме, главной климатической установке этой голубой планеты. О чём же ещё?
– Причём тут тампоны?…
– Чуваки, – внезапно обрадовался сам себе Мазут. – У меня ж бутики с салом есть!
– Кто о чём, а Чурило про… – прошипел Лёнч.
Глава 4. Женщина, которая поэт
Гражданка гражданке оказалась рознь. Довольно быстро выяснилось, что о старых привычках придётся забыть. «Динамо» разместило прикомандированных бойцов на так называемые городские сборы. Конечно, на сборах встречаются далеко не только спортсмены воины-срочники, но и, например, интернатовские 35 . Некоторые из них – второгодники. А также выпускники ШИСП, студенты ГЦОЛИФК 36 , многие из них – заочники.
Распорядок прост: живёшь на базе в Серебряном бору, там у тебя койка и стол. На тренировки возит специальный заказной автобус. Он же и привозит обратно. Кому меньше повезло – те в Новогорске. Туда и ехать дольше, и замечательных пляжей там нет.
35
Ученики школ-интернатов спортивного профиля (ШИСП).
36
Государственный центральный ордена Ленина институт физической культуры (ГЦОЛИФК).
Спору нет, Москва-река в середине мая та ещё купель. Но, с другой стороны, в Лимпопо она не превратится даже в разгар июльской жары. Чёрт её знает, что должно случиться, чтобы она превратилась в Лимпопо. То ли в ней должны завестись крокодилы, то ли перевернуться земные полюса. Думаю, ни то, ни другое в нашей исторической перспективе не светит. Поэтому майские купания в Серебряном бору вполне себе ничего. Достойное времяпрепровождение. Особенно, если складывается приятная компания.
Компания начала складываться ещё в автобусе. Когда ЛАЗ таки закупорил дверку и отвалил от манежа, нас в нём было всего двое, не считая водителя. Рита сидела на третьем ряду, я присел напротив. Мы не были знакомы. Так, видели, конечно, друг друга на тренировках, но я даже толком не знал, у кого она тренируется.
– Куда подевался народ? – незатейливо инициировал я контакт.
– Метатели в «Лужниках», на южном ядре 37 . Готовятся к первым стартам сезона. А вот где все остальные – это загадка, – Рита пожала плечами.
Тут надо пояснить, что городские сборы – штука весьма условная. Почти добровольная. Личное дело каждого – присутствовать на сборах, или отлучаться по своим делам. Тем более что у многих есть свои родные или съёмные квартиры, или даже семьи. Очевидно, если ты военнослужащий-срочник, с командировочным удостоверением на руках, лучше не шалить. Честно говоря, на первом году службы, правильнее сказать, в первые полгода службы, ну, или как на духу – в первые недели службы, дисциплина для меня была делом святым, что вызывало у многих коллег уныние и тоску.
37
Южное спортивное ядро (ЮСЯ) и Северное спортивное ядро (ССЯ) – два разминочных стадиона в районе Большой спортивной арены Центрального стадиона имени Владимира Ленина.
Я присмотрелся к Рите. Густая чёрная грива. Коротковатая, конечно, чтобы не мешала спортивной дисциплине. Размашистая штриховка чёлки. Вызывающе очерченный острый носик. Немного раскосые, выразительные глазищи. Союзные брови, впечатляющие скулы, нитка тонких, всегда крепко стиснутых губ. Признак спортивного характера? Вокруг всего этого смуглая загорелая кожица… Ноль косметики. Красавица!
Как у всех барьеристов (так называют бегунов и, конечно же, бегуний с барьерами) у Риты – длинные крепкие ноги. Затянутые в фиолетовые лосины, они являли собой образец, как мускулатурного рельефа, так и остроты коленных чашечек. Ни жиринки, ни полжиринки – ни на подбородке, ни на плечах… Длинные тонкие пальцы теребят лямку рюкзака, лежащего плашмя на соседнем сиденье у окна. Маникюр безупречен. Зелёный лак с косой фиолетовой полосочкой. Страза в углу ногтя на безымянном.
Тем временем сворачиваем на Беговую улицу.
– Рита, а ты давно в Москве?
– С октября.
– Нравится?
– Очень! – разгорелись глаза у девочки.
И тут же потухли:
– По дому скучаю.
– Дома хорошо… – соглашаюсь я.
– У меня такой дом! – качает головой девушка. – Любой позавидует… А я вот зачем-то бегаю от него.
– При этом ещё и препятствия преодолеваешь, – поддакнул я.
Рита резко взглянула на меня. Словно кислотой облила!
– Это я про барьеры твои, – поторопился я объясниться. – Ты же сто метров с барьерами бегаешь?
– Да.
Рита поправила чёлку
– Я давно из дому сбежала. С двенадцати лет в спортивном интернате. В Уфе. Теперь вот «Динамо» Москва. Меня на ставку взяли. А ты служишь?
– Вот уже пять дней как, – кивнул я. – А где твой дом?
– На Урале. В селе.
– Красотища там у вас, наверное…
– Ещё какая! – соглашается Рита.
– Так ты башкирка?
– Нет, – смеётся Ритка. – Я татарка. Село у нас татарское. Очень древнее. А республика – да, Башкирия.
Повертела головой. Присмотрелась, что там, за окошком, задемпфированным толстой чёрной скруглённой резинкой. Обернулась ко мне.
– Жаль, что зимой здесь всё серое и унылое. В Башкирии, знаешь какие зимы красивые!
– Догадываюсь.
– Московская грязища меня порой в депрессию загоняет. Хочется красок! И тогда я иду либо в Третьяковку, либо в Пушкинский музей 38 .
– Хочется солнца, Рита! Никакие музеи этого не заменят. Проблема московского региона не в длинных, мокрых, угрюмых зимах. А в том, что мало солнечных дней. Ведь что такое жизнь в Москве? Это дни, проведённые под куполом из заварного марева сизой облачности, гриппозного тумана, взволнованной пыли и дымовитого смога.
38
Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.