Вниз по реке (Сборник рассказов)

Радов Анатолий Анатольевич

Да, они работали, не покладая рук, но при этом не испытывая ни капли благодарности к самой работе. Они были всегда недовольны, и недовольство это выражали в причинении друг другу ущерба, что неблагоприятно сказывалось на функционировании всего производства. Единственное что обрадовало меня, это то, что они и не пытаются понять, что производят. Им наплевать, что летит по трубам проходящим через их цех, и они до скрипа сердец ненавидят тех, кто хочет об этом узнать.

В

С тех пор я стал изгоем, чужим среди чужих, и моё отдаление от них с каждым днём росло, делая мою жизнь невыносимой физически, но облегчая морально. Видя мою несхожесть, они назвали её сумасшествием, и ограничили моё перемещение по цеху. Теперь я в полном одиночестве бродил вдалеке от мест их работы, всё больше и больше размышляя о том, куда же идут эти серебристые, натёртые до блеска трубы? Я стал замечать, что иногда я громко смеюсь, хотя ничего и близкого к смешному нет в моих мыслях. А вдруг мы производим нечто такое, что несёт в себе зло? Такие мысли стали всё чаще проникать в мой мозг, воспаляя его до болезненных ощущений, и я тогда старался погрузиться в сон, чтобы избавиться от невыносимой боли.

Но и во сне вопросы кружили вокруг меня, похожие на чёрных мух. Они садились на мою голову, и я слышал их мерзкое зудение, я видел их вибрирующие крылья прямо перед своими глазами, а их мохнатые хоботки выпрыскивали на моё лицо рвотные массы.

Неужели, хозяин этого огромного завода настолько страшное существо, что ему приходится прятаться от нас? Или он не хочет, чтобы мы прочитали о его коварных замыслах по его лживым глазам? Или хозяина нет? Я не знал ответов на эти вопросы, я и не мог их знать, ограниченный, как и все здесь, одним этим цехом, не имеющий права знать истину.

Что же бежит по этим трубам? Может быть яд, способный убить всё живое? Или бальзам, дарующий бессмертие?

Я бродил вдали от них, а они продолжали работать, и в их головах не возникало никаких вопросов. А если они возникали, непосредственные начальники всегда имели заготовленные ответы, так что никогда ничего не менялось, и никогда не могло измениться. А я никак не мог понять, зачем это им? Ведь они тоже ничего не знают, ни о заводе, ни о хозяине, ни о том, что в трубах. Никто ничего не знает.

А

Я не могу всё время находиться на производстве, моё существование намного многогранней, я не могу заниматься только одним, но как же мне быть с рабочими?

Иногда уходя, а потом возвращаясь, я вижу, как они меняются. Они придумывают нелепые легенды обо мне, они пытаются делать своё, нагло используя для этого ресурсы производства, они становятся вредны и очень опасны.

Единственный плюс, нежелание знать, что же течёт в трубах, и тот медленно трансформируется в опасный минус. Что-то изменило их, или кто-то.

Ещё в прошлый раз, когда я скрыто присутствовал среди них, я слышал нелепые байки, о том, что в трубах течёт то, что должно изменить их жизнь к лучшему, то, что даст им вечное блаженство, но сегодня, находясь в их обществе, я услышал совсем другое. Они стали позволять себе кощунственные мысли, пусть не многие, но некоторые из них уже сомневаются в добром начале того, что они производят, считая, что в трубах течёт само зло. А вдруг они действительно докопаются до истины?

В

Но надежда всегда есть. Сегодня, когда я после очередной попытки расковырять трубу, отдыхал, лёжа на грязном полу цеха, неожиданно послышались шаги. Я резко вскочил, и этим очень напугал молодого человека, остановившегося в нерешительности в нескольких метрах от меня. Конечно, мой вид не мог вызвать даже лёгкой симпатии, но я не ожидал, что за несколько лет одинокого существования, в стороне от рабочих, мой облик стал так страшен.

Я, стараясь быть более мягким, спросил его, зачем он пришёл. Он сказал, что слышал обо мне, и пришёл учиться истине. Я сказал, что истине нельзя научиться, истина просто есть и всё, и будет, даже если все люди в цеху станут против неё.

Он рассказал мне о своём друге, который исчез в одном из чёрных коридоров, шагнувшем в его тьму ради того, чтобы узнать правду.

Я просто обезумел от этой новости, слёзы потекли по моим глазам. Значит они начали понимать то, что я понял давно. Это начало, сказал я себе. Это начало, сказал я молодому человеку.

Это начало! — крикнул я всем, кто уже мог услышать меня.

А

В связи с происходящим, в связи с тем, что они меняются, и начинают представлять опасность, я всё чаще и чаще склоняюсь к определённой и как мне кажется правильной мысли.

Конечно, это лучшее из созданного мною, но иногда стоит чем-то жертвовать. Можно было бы конечно просто избавиться от рабочих, и полностью всё автоматизировать, но я ведь прекрасно знаю, что такое Дух. Это то, что пробирается в каждую маленькую щель, в каждую трещинку, в каждый атом материи, и уже нет никакой возможности избавиться от его присутствия. И потому мысль, появляющаяся всё чаще и чаще в моём мозгу, самое правильное из того, что можно сделать, и я это сделаю.

Я уничтожу это производство, так же вдохновенно, как и сотворил его, сказав всего три слова — да будет тьма.

Венеция и пустыня

Где это произошло, и в каком веке, я уже, если честно и не помню. Но в том, что это было, я ничуть не сомневаюсь. Венеция и пустыня встретились.

— Я Венеция — гордо представилась Венеция — Прекрасная жемчужина Европы.

— А я — пустыня — великая завоевательница Земли. Пройдёт время, и я…

— Фи, какая вы грубая — Венеция поморщилась — Мне, аристократке, и не стоило бы заводить с вами разговор. Но я добродетельна и воспитана…

— Ой ёй ёй — зашуршала песком пустыня — Мы так признательны вам за вашу добродетель, что прям что ты что ты.