Вниз по великой реке
Шрифт:
– Да просто в горах, откуда течет Река, погода не такая, как раньше, только и всего, – сердито буркнул Хэрн. – Может, разбудить Гулла и дать ему молока?
Гулл спал так крепко, что разбудить его нам не удалось. Мы оставили его в покое и поужинали сами. Нас обуревало какое-то странное чувство: с одной стороны, рокот Реки вызывал радостное возбуждение, а с другой, мы чувствовали себя несчастными. Нам захотелось чего-нибудь сладкого. Когда мы получили сладкое, нам захотелось соленого. Мы попытались уговорить Робин приготовить что-нибудь из соленой форели – и тут послышался какой-то странный звук.
– Я схожу гляну, – сказал Хэрн.
И отправился к задней двери, прихватив по дороге тесак.
За дверью обнаружился дядя Кестрел. Он прижал палец к губам, призывая к молчанию. Мы развернулись и уставились на него. Дядя, хромая, вошел. Он выглядел куда ухоженнее, чем во время первого визита, но трясся по-прежнему.
– Я уж думал, что к нам заявился какой-нибудь варвар, – пошутил Хэрн.
– Самая компания для вас, – усмехнулся дядя Кестрел.
Он взял у Робин из рук пирожок с вареньем и сказал: «Спасибо, золотце» – но теперь это и выглядело, и звучало как-то неестественно. Видно было, что он чего-то боится.
– У нас дома побывал Звитт, – начал дядя. – И он обзывал вашу семью варварами и колдунами.
– Мы не варвары! И не колдуны! – возмутился Утенок. – Это все знают!
– А знают ли? – со вздохом сказал дядя Кестрел.
Он наклонился над столом так, что его огромная дрожащая тень накрыла собою полки с чашками и тарелками. В сочетании с дядиным длинным носом и подбородком это выглядело так зловеще, что я глаз отвести не могла. Мне стало страшно.
– Все ли это знают? Теперь кое-кто из шеллингцев видел варваров собственными глазами. И они помнят, что ваша матушка – да, моя Робин, она была настоящей красавицей – выглядела в точности как варварка. А потом Звитт заявил, что вы не чтите Реку…
– Чушь какая! – оборвал его Хэрн.
С каждой дядиной фразой он все больше злился. Хорошо, что дядя Кестрел необидчивый.
– Вы плавали к старой мельнице, малый, – напомнил дядя, – и просидели там до вечера. Правда, я и сам туда плаваю, когда собираю беззубок. И, к сожалению, ни вы, ни ваша корова не подхватили болезнь, которую принесла Река.
– Как – не подхватили? – возмутилась Робин. – Мы все переболели! Утенка целую ночь тошнило!
– Но он выжил, а многие его ровесники умерли, – заметил дядя Кестрел. – Робин, золотце, со Звиттом не поспоришь. Его поддерживает весь Шеллинг. Если бы Утенок умер – они и этому нашли бы объяснение. Неужели ты не понимаешь? Неужели никто из вас не понимает?
Он обвел нас взглядом, и огромная тень на стене затрепетала. И я поняла, что мы стали чужаками в родном селе. Но я знала это и раньше. Да и Робин, похоже, тоже. Утенок остался спокоен, а вот Хэрн едва не сорвался на визг.
– Все я понимаю! Теперь, когда папа умер, Звитт нас больше не боится!
Тень покачала головой и наклонилась над полками.
– Он вас боится, малой. В том-то и беда. Они все боятся. Варвары
Мы прекрасно ее слышали. Точнее, ее трудно было бы не услыхать – при таком-то грохоте! Дом и тот дрожал.
– Похоже, будто Река стремится вниз по течению, чтобы в устье сразиться с варварами, – негромко произнес дядя Кестрел. – Я слыхал, что именно там, в устье, они и творили свои заклинания.
Хэрн нарочито оскорбительно хмыкнул.
Но тут подал голос Утенок.
– Я понял, – сказал он. – Звитт хочет убить нас. Верно?
– Утенок! – возмущенно одернула его Робин. – Что ты такое несешь? Как будто… – Она перевела взгляд на дядю Кестрела. – Ведь это же неправда!
Тень на стене дрогнула. Мне показалось, будто она смеется. Я посмотрела на дядю Кестрела. Он был совершенно серьезен – это просто сказывалась его новоприобретенная старческая дрожь.
– Правда, моя Робин, – вымолвил он. – Звитт заявился ко мне домой и принялся пилить за то, что я не убил Гулла, пока у меня была такая возможность. Похоже, что Гулл передал заклинания варваров вам.
На мгновение воцарилась тишина – лишь слышался рокот Реки, и рокот этот был подобен грому. Потом Робин прошептала:
– Спасибо, дядя Кестрел.
– А как они хотят нас убить? – спросил Хэрн. – И когда?
– Вот они как раз сейчас и собрались, чтобы это решить, – пояснил дядя Кестрел. – Я слыхал, будто некоторые предлагают бросить вас в Реку. Но Звитт говорит, лучше уж холодное железо. Так думают многие, кому не доводилось собственными глазами видеть, как его пускают в ход.
Он встал, чтобы уйти, и, к моему облегчению, тень поднялась вместе с ним. Она сделалась такой большой, что уже перестала умещаться на стене.
– Ну, я, пожалуй, пойду, раз вы все поняли. Если Зара узнает, что я здесь был, – сожрет меня.
– А где сейчас тетя Зара? – спросила я.
– Так на этом собрании, – вздохнул дядя Кестрел. Он, наверное, заметил мой взгляд, потому что объяснил, хромая к двери: – Зара тоже в сложном положении. Ты пойми – она боится, что ее причислят к вам и тоже захотят убить. Вот ей и пришлось пойти. А я – дело другое, вы ж понимаете.
На самом деле я вовсе не понимала, в чем тут разница и почему для дяди Кестрела это было безопаснее. Даже Робин и та не понимала.
Я открыла дверь, чтобы выпустить дядю Кестрела, и в дверной проем ворвался грохот, идущий со стороны Реки. Он был настолько громким, что мне пришлось зажать уши. Я не слыхала такого шума даже во время бури. Но ветер дул несильный, и дождь еле-еле накрапывал. Шумела Река. В полосе света, падающего из двери, стало видно, что черная вода поднялась уже до середины склона.
Дядя Кестрел прокричал мне что-то – правда, я ничегошеньки не расслышала – и заковылял прочь. Я захлопнула дверь, а потом мы с Хэрном забаррикадировали окна и двери. Нам даже не потребовалось ничего обсуждать. Мы просто носились как угорелые и заклинивали дверные ручки самыми тяжелыми стульями, а лавки и полки пристраивали поперек ставен. Дверь дровяного сарая подперли лодкой. Мы здорово шумели, пока закрывали окно над кроватью Гулла, но он не проснулся.