Внучка бабы Яги
Шрифт:
— Держи вора! — изо всех сил заорала я, устремляясь в погоню.
Стольноградский люд на помощь мне приходить не спешил. Подумаешь, украли чего-то. Да у них небось по полета раз на дню такие представления разыгрываются. Лиходей припустил, ловко протиснувшись в щель меж двух лотошников, я следом. Хорошо еще, денежка у меня под одежей запрятана, а воришка только дорожную фляжку снять и успел. Все равно обидно — вещица богатая, с чернеными серебряными накладками, и сидр в ней опять же. Да и как я без яблочного напитка теперь? Нет уж, врешь — не уйдешь!
С рыночной площади босяк юркнул в проулок. Я оглянулась на бегу, поискав глазами студента. Не видать,
Улочка была узкой, грязноватой и пустынной. Дома, плотно прижатые друг к другу тесаными боками, как-то сразу отсекли и людское многоголосье, и яркий свет зимнего солнышка. Воришка отыгрывал у меня уже с дюжину саженей. Эдак скоро счет на версты пойдет. Я поднажала. Дыхание вырывалось изо рта колючими клубками, в правом боку закололо, будто там ежи решили свадьбу справить. Босяк завернул на соседнюю улицу. Я следом. И кубарем покатилась под копытами огромного жеребца.
Огонь! Лед и огонь вокруг. Серебряное сверкание подков и грохот, от которого, кажется, вот-вот разорвутся уши. Я зажмурилась, свернулась в клубок, стараясь занять как можно меньше места. Морок сползал с меня, как луковичная шелуха, слой за слоем опадая под копыта беснующейся лошади.
— Михай, осади!
— Ведьма! Люди добрые, ведьма. Только что мальчишкой была…
— А кому пирожки?! С вязигой, с капустой, с мясом да ежевикой!
— Ты уж, мил-человек, с ведьмой-то построже, а то не ровен час…
— Пиво! Горячее пиво! Веселит живот да дух греет, кто не выпьет — заболеет!
— Гляди, как коня-то корежит! Истину глаголю — у всех ведьм глаз дурной.
— А у Машки Медяной ноне свинья опоросилась, да все щенками… Не иначе — сглазили.
— Ой, да твоя Машка соврет — недорого возьмет.
— А потому надо в Трехликом храме поклоны бить, чтобы всякая зараза Рутенское княжество оставила.
Влажное прикосновение к щеке. Я приоткрыла глаза. Мохнатая лошадиная морда укоризненно посапывала мне в лицо.
— Михай, что там с ней? — Говоривший, казалось, выцеживал слова сквозь зубы, с высокомерной ленцой.
— Да вроде жива, господарь.
В круге зрения появилась другая морда — человечья. Широко распахнутые голубые глаза смотрели сочувственно и с интересом.
— Я тебя часом не пришиб, попрыгунья? Вставай. — Протянулась короткопалая рука, затянутая до локтя в кожаный наруч.
Да уж, кому пирожки да пышки, а кому синяки да шишки.
— А я думала, это лошадь была, — поднялась я, потирая ушибленную спину. — А то ты на меня налетел.
— Ха, язва! Ты сама под копыта кинулась!
Невысокий ладный молодец упер руки в бока и даже ногой притопнул в гневе. На кожаном нагруднике раскинул крылья гербовый дракон. Дружинник, да еще в парадном облачении. Это у какого князя зверушки такие любопытные на гербе рисуются?
— Да я за карманником бежала! А тут ты со своей лошадью. Из-за тебя теперь свое не верну!
— А кто тебе лекарь? Сама виновата, следить надо за имуществом, чай не в деревне!
— Долго еще? — вклинился тот же высокомерный голос.
А говор-то непростой, будто и мягкий, а получается, навроде как сталь в шелка обернули. Я задрала голову. Солнце слепило глаза, поэтому толком рассмотреть говорившего не удалось. Просто темная громада нависала сверху.
— Так это ихняя баба, значить. Глянь — худая да черная. Точно, романе свою ведьму подобрали, — все не унимался кто-то в толпе.
Я понемногу приходила в себя. Улица, на которую меня вынесла нелегкая, упиралась одним концом в рыночную площадь, поэтому и люду на шум набежало. Еще бы, нечасто можно увидеть природную ведьму под копытами романского воина. Нет, не так. Нечасто у нас романское воинство увидишь. С десяток верховых военным порядком следовали через город, когда я тут решила в догонялки поиграть. А куда направлялись? Так к гадалке не ходи — будут за кого-то из своих нашу княжну сватать. Высокомерный — это, видать, жених и есть: кто-то из княжичей. Князь-то у них давно и прочно на лузитанской принцессе Иветте женатый, а сыновей наделал немерено, штук десять, не меньше. (Бабушка меня когда-то заставляла их на память зубрить, да все равно сейчас не упомню.) Задружиться, видать, со Славиславом решились. Рутения княжество хоть и небольшое, но очень уж удачно расположенное. На север — росы, на восток — сарматы, на запад — галлы, и все с нами граничат. И реки у нас судоходные, и выход к морю имеется. Торговые перспективы такие, что ахнешь. А если заключить договор с подгорным народом на разработку недр… Ёжкин кот! Нашла время про то думать! Тут бы ноги по-хорошему унести. Говорят, романцы — народ свирепый, под горячую руку не попадай. Я стала выглядывать щелку, куда бы юркнуть.
Михай, ухватившись за стремя, что-то втолковывал своему хозяину. До меня доносились только отдельные романские слова.
— Потрудись говорить на местном наречии, — вдруг громыхнул знатный всадник.
— Господарь, там местные парни воришку поймали, за которым девица бежала, — сказал кто-то из дружинников.
Моего обидчика держали под руки двое стольноградских стрельцов, а сам он являл собой жалкое зрелище. Грязный, потрепанный мальчишка в разодранной рубахе, сквозь прорехи которой виднелась синеватая гусиная кожа. Как он не околел на морозе в такой одежде, непонятно. По рябому лицу текли слезы, глаза казались белыми и безумными — видать, страшно было лиходею.
— Что у девицы забрал? — строго проговорил главный. — Верни!
Моя фляжка, извлеченная из-под воришкиного тряпья одним из стрельцов, приветливо булькнула мне содержимым. Только вот почему служивый не мне имущество вернул, а протянул вредному Михаю? И почему тот оторопело уставился на вещицу, будто не решаясь ее взять? Ну да — красивая, сама знаю, с чернеными серебряными накладками, с чеканной картинкой любопытной, на которой изображен ширококрылый дракон, очень похожий на герб романского княжича. Ёжкин…
— Да ты, посмотрю, сама воровка, — процедил романец. — Глянь, Влад, не твоя ли пропажа сыскалась?
Влад? Ёжкин кот и драконья матерь! Это же…
Княжич плавным змеиным движением соскользнул с коня, в два шага оказался рядом, склонился, приблизив лицо. Яростно-синие глаза, которые с детства преследовали меня во сне, обожгли радостью узнавания.
— Ну вот и встретились, птица-синица…
Назойливый солнечный лучик коснулся сомкнутых век. Влад поморщился. Еще бы поспать часок-другой… Пробуждение не предвещало ничего хорошего. Он потянулся, насколько позволяли цепи, повертел головой, с хрустом сжал и разжал кулаки. Отощавшее распятое тело, едва прикрытое лохмотьями рубахи, представляло собой жалкое зрелище. Фамильный нагрудный знак грозил затеряться в переплетениях сухожилий или соскользнуть между почти непристойно торчащих ребер. Кровь циркулировала вяло. От обезвоживания все жизненные процессы замедлились. Еще два-три дня, и он окончательно иссохнет, как дерево с подрубленными корнями. И тогда Стефания с легким сердцем упорхнет на поиски новой жертвы. О, Стефания! Белая роза, у которой оказались острые ядовитые шипы…