Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
Шрифт:
— Еще нужны веревки.
— З-зачем?
— Пифосы к телегам привязать. Иначе опрокинутся. Еще людей дашь.
— Зачем тебе все это нужно?
Амфитрион моргнул. Он смотрел на басилея так, будто впервые увидел.
— Зачем…
Казалось, сын Алкея задает этот вопрос себе, и не знает ответа.
— Беда, басилей. На твоих землях сыновья Электриона Микенца и Птерелая Тафийца убили друг друга. Мы же не можем оставить их тела чайкам?
— Не можем, — кивнул Поликсен.
— Мы же должны отвезти их тела отцам?
— Должны, — кивнул Поликсен. — Мы?
— А кто еще?
— Ну да… Зачем?
— Для достойного погребения. А теперь, — во взгляде гостя полыхнула молния, — вели
— Я мигом! Я уже!
Поликсену едва удалось скрыть радость. Это не за ним! Хвала богам! Он махнул советнику: действуй! Советник икнул — и засуетился, закричал на слуг. Двор превратился в растревоженный муравейник. Просителей выперли в шею: не до вас! Вместе с ними сгинула и радость Поликсена. Ничего не кончилось, понял он. Это всего лишь отсрочка. Проклятые коровы! Микенский ванакт нарочно перегнал стадо на аренские земли. Устроил засаду, хитрец! Сыновья Птерелая приплыли за коровами — и сыновья Электриона их убили. Ну, и сами погибли… Ему, Поликсену, от этого не легче! Кто пошел навстречу Микенам? Басилей Поликсен. В чьем краю случилось побоище? В краю басилея Поликсена. Явится гневный Птерелай за сыновей мстить — кто крайний? Басилей Поликсен! И коровы — живое тому доказательство.
«Микены далеко. В Микенах войско. Ох, натешится Птерелай — меня убьет, семью вырежет, город сожжет и разграбит… Нет, сначала разграбит, а потом сожжет. Боги, о чем я думаю?»
— Телеги, — сказал Поликсен, подходя к гостю вплотную. Лицо басилея горело вдохновением. — Еще ладья. До Тафоса. Тринадцать пифосов. Мед, воск, масло. Веревки. И коровы.
— Какие коровы?!
— Все дам. В лепешку расшибусь! Но коров ты заберешь. Иначе…
И с отчаянием титана, идущего на штурм Олимпа:
— Иначе не дам ничего.
8
Костры чадили.
Амфитрион встал в тени одинокой смоковницы. Ему чудилось, что от огня несет горелой плотью. Он ошибался. На кострах топили воск в широких, закопченных чанах из меди. Затем воск смешивали с медом и благовониями. Басилей расщедрился на драгоценные ароматы, способные осчастливить привереду-красавицу. Изрубленные тела обмыли и завернули в тонкие льняные покрывала. «Буссос, — вспомнил Амфитрион. — Сокровище здешних мест.» Слой ткани — слой медвяно-воскового расплава — слой ткани. Раз за разом. Пифосы, до половины заполненные оливковым маслом, ждали своей очереди. Когда закончат пеленать, тела погрузят в пифосы, зальют маслом доверху, закроют крышками и засмолят. Это до Тафоса можно за день добраться, если с ветром повезет. До Микен на телегах — не меньше трех дней пути.
Привезешь гнилье…
Тарихевты [53] расположились у Пещеры Белых Нимф, на полпути от места битвы к Арене. Место выбрали не случайно — молитва, обращенная к здешним наядам [54] , и купание в зловонной Минии избавляли страждущих от лишая. Принесенная нимфам жертва должна была благотворно сказаться и на мертвецах. В город убитых везти не стали — только время терять, да горожан пугать. Слухи и так уже ползли по округе, грозя добраться до Микен раньше телег со страшным грузом. Басилей Поликсен отправился в гавань — нанимать ладью. На скудных пастбищах близ пещеры мычали коровы. Амфитрион не знал, отчего трусоватому Поликсену не терпелось от них избавиться. До коров ли сейчас? Но раз басилею припекло — пускай.
53
Тарихевтами называли бальзамировщиков трупов.
54
Наяды —
— Наши!
Рядом образовался счастливый Тритон. На фоне трупов и бальзамировщиков сияющая физиономия тирренца смотрелась дико. Что возьмешь с дурака? В конце концов, почему он обязан печалиться? Его родня погибла давным-давно. Отгоревал свое Тритон.
— Ты о чем?
— Коровы!
— Не наши, а ванактовы, — как ребенку, объяснил Амфитрион.
Втайне он был даже рад, что Тритон пристал к нему с разговором. Хозяйственные хлопоты, ответы на глупые вопросы — что угодно, лишь бы отвлечься. Сын Алкея отыскал взглядом двоих уцелевших: Ликимния и Эвера. Все в порядке, мальчишки на месте. Сидят в пяти шагах друг от друга; угрюмо смотрят в противоположные стороны.
— Наши! — не унимался Тритон. — Вернулись!
Раньше подобной жадности за Тритоном не водилось.
— Иди! Смотри! Наши!
Сил пререкаться не было. Кивнув, Амфитрион поплелся за мучителем к стаду. Тритон встал у ближайшей коровы — та косилась на тирренца с подозрением — и победно указал на бок животного.
— Вот! Наши!
Клеймо. Его собственное клеймо: щит, перечеркнутый копьем. Выжженное рядом с орейским: башня в круге. Коров клеймили заново, выделяя Амфитрионову долю в добыче. Выходит, прав Тритон? А ведь как зудел в Микенах: наши, наши…
Кто здесь дурак?!
Возвращать дяде коров, которых дядя украл у племянника, чтобы перегнать к басилею Поликсену, который спать не может, так хочет избавиться от стада… В нелепости происходящего виделась злая шутка богов.
— Есть ладья! Я договорился!
Рядом остановилась колесница. Наземь спрыгнул Поликсен: собранный, деловитый. Он будто скинул с плеч десяток лет. Бегающие глазки басилея обладали удивительной избирательностью: они видели все, кроме трупов и коров.
— Эти дети Эфона [55] проели мне всю печень! Спрашиваю: на Тафос? Нет, ни в какую… Но, хвала богам, басилей Поликсен умеет договариваться! Я их уломал. Вот храбрец, который взялся доставить тела Птерелаю…
55
Эфон — орел Зевса. Ежедневно клевал печень Прометею.
Храбрец слез с колесницы. Мялся, вздыхал; чесал нос. Земля под ногами его не радовала. Плаванье на Тафос его не радовало. Храбрец был мрачней тучи. От храбреца несло дешевым вином.
— Дядька Локр! И ты здесь?
Надо же… Знакомец Тритона. Амфитрион попытался собраться с мыслями. Надо что-то передать на словах Птерелаю…
— Это дядька Локр! Кормчий! Как мой папаша…
От воплей тирренца болела голова.
— А это Амфитрион! Помнишь, Локр? Я рассказывал!
Тритон был вне себя от радости. Наконец-то ему удалось познакомить двух хороших людей. Двух живых людей. Мертвецы Тритона не беспокоили. Ну, мертвые. Что ж теперь, и не радоваться, да? Так ничего и не надумав, сын Алкея безнадежно махнул рукой басилею: давай, мол, ты. А сам, тяжко ступая, словно к ногам привязали по таланту свинца, направился к Ликимнию с Эвером.
Ему предстоял трудный разговор.
9
Эвер скалится, как волчонок:
— Это вы прислали нам вызов!
— Нет, вы! — Ликимний с ненавистью глядит на юного телебоя.
— Вызов и перстень!
— Перстень и вызов! Вы первые…
— Вы! Наглецы…
— Кто придумал встречаться в Элиде? — спрашивает Амфитрион, кутаясь в усталость, словно в колючий плащ. — Нельзя было найти другого места? На южном побережье Ахайи полно укромных бухт. И с Тафоса ближе, и из Микен…