Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
Шрифт:
— Вон отсюда! Моя вина!
Птерелай кричал шепотом. Сидя на полу, как раб, он видел, что сын бодрствует. Что уставился в потолок, высматривая линии судьбы. Пятна копоти на балках, издеваясь, складывались в бессмысленный узор. Знамение? Нет, наследие коптящего очага. Силы оставили Эвера; сладостный Гипнос, дарующий покой, также бежал раненого. Скажи юноша хоть слово, прости отца за вину, которой Эвер не знал — Птерелай ушел бы без промедления. Но Эвер молчал, и отец, спасший сына из двух пучин — боя и моря — вдыхал аромат лечебных трав, выдыхая запоздалое раскаянье.
— Вот! Смотри!
Обе руки запустил Птерелай в свои густые кудри, словно хотел вырвать их
— Что это? — разлепил губы Эвер.
— Дар Посейдона. Твой дед, а мой отец Тафий получил этот волос от родителя-Олимпийца. Волос чует нашу кровь. В ней шумит море. Позови его, и он станет твоим. Хочешь?
— Зачем он мне?
— Зачем? — Птерелай расхохотался, и горше полыни был этот смех. — Блеск его туманит разум врагам. Их удары летят мимо, поражая стоящих рядом. Это неуязвимость, сын мой. Это крылья победы. И ты еще спрашиваешь: зачем?
Эвер молчал, беззвучно шевеля губами.
— Золотой волос нельзя вырвать силой. Нельзя отобрать. Его может только позвать наша кровь, и он откликнется. Я рано взял его у своего отца. Я был младше тебя. Мне хотелось воевать, а Тафий был скорее вождем переселенцев, чем воином. Узнав, что волос перешел ко мне, он обрадовался. Иногда я думаю, что Тафий нарочно раскрыл мне тайну волоса. Он хотел, чтобы я возжелал отцовское золото. Чтобы стоящие рядом с ним наслаждались безопасностью. Твой дед прожил жизнь, как хотел: в тишине и покое. Я — другой. И ты — другой. Ты — мой сын. Забирай волос!
Эвер молчал.
— Да, я понимаю. Враг под стенами, думаешь ты. Отцу волос нужнее. Отец защитит меня… Но разве я не смогу защитить тебя силой рук? Крепостью бронзы? Разве вся моя слава — дар Посейдона? Вся моя мощь — плащ с божественного плеча? Не оскорбляй меня, мальчик мой… Я дрался с Амфитрионом, и поверг его. Дрался с Амфитрионовым гигантом, и прикончил его. Гигант — морской, как мы с тобой. Блеск волоса не слепил его. И что же? Где он теперь? Гниет в земле, или рассыпался пеплом по ветру. Так будет со всеми нашими врагами!
— Тех, кто рядом, — прошептал юноша. — Я стоял рядом с тобой…
— Моя вина! — сжав золотой волос, как ядовитую змею, Птерелай ударил кулаками по полу. Задребезжав, подпрыгнули курильницы. Клубы душистого дыма заметались тучами под кнутом ветра. С крюка сорвался пучок лаванды: упал, рассыпался от стены до стены. — Ты не должен был оказаться возле меня. Нас загнали на Астериду, как вепря в ловчую яму…
— Ты… ударил меня…
— Не я! Амфитрион! Это он метнул копье…
— Ты…
— Я плыл с тобой восемь стадий! Я нес тебя горными тропами…
— …ударил меня… на Итаке…
— Ты не хотел идти на вторую ладью. Теперь ты понимаешь, чего я боялся? Олимп выше Айноса, но судьба над всеми нами. Бери волос! Ты поправишься, мы станем биться вместе, плечом к плечу…
— Нельзя… если волос…
— Да, ты прав! Мы станем биться на одном поле…
— Никогда… плечом к плечу…
— Ты бредишь? Важно ли это?! Эвер Неуязвимый — вот твое новое имя…
Эвер молчал. У меня болит голова перед грозой, пряталось в молчании юноши. У меня сломана ключица. Разорвано плечо. Я должен был погибнуть вместе с братьями. Должен был пасть на Астериде. Я — посредственный воин. Один из многих.
— Тебе надо выспаться. Слабость говорит твоими устами…
Птерелай поднес руки к голове, и сверкающая змейка вползла в логово кудрей. Пригасила блеск, растворилась в ночной черноте. Вождь телебоев не умел читать знаки чужого молчания. Но ему стало холодно в жарких, душных покоях. Устал, подумал он. Сегодняшний день выжал меня, как тряпку. Мальчик видит это, вот и молчит.
— Ты наберешься сил и придешь ко мне. Ты окликнешь Посейдонов волос, и он услышит. Он — твой. Тебе просто надо отдохнуть. Нам обоим надо отдохнуть…
Когда он вышел, в покоях воцарилась тишина. Дурман трав, дым курильниц; еле слышное дыхание раненого. Дрожь сотрясала тело Эвера, и горячка тут была ни при чем. Наконец груда шкур в дальнем углу зашевелилась, сползая на пол. Запах отсыревшей шерсти смешался с тимьяном и розмарином.
— Я все слышала, — сказала Комето.
— Я его ненавижу, — прошептал Эвер. — Хоть бы он умер…
10
Ночевать в поселке Амфитрион отказался. Брезговал хижиной рыбака? домом каменщика? — нет, просто стены и крыша давили на него, превращая любую комнату в склеп. Чувствуя себя погребенным заживо, он спешил на свежий воздух. На шатер сын Алкея согласился, но в итоге все равно лег спать снаружи, возле костра, стреляющего искрами в небеса. Лагерь засыпал медленно, трудно, ворочаясь и рыча голодным медведем. Никто не пел песен, не орал здравицы, не бахвалился подвигами. Воины сидели у огня угрюмые, шепчась между собой. Да, они пришли сюда за добычей. И за славой тоже, не без того, но в первую очередь — за добычей. Да, они согласны драться. Но никто не желал схватки с Птерелаем Неуязвимым. Внук Олимпийца, и сам, по слухам, едва ли не бог, пугал даже бывалых ветеранов, сражавшихся в Орее. В конце концов, они честно выполнили свою часть уговора. Прибыли, куда велено, высадились, встали под стенами. И крепость бы взяли, когда б не Крыло Народа, восставший из морской пучины! Воины не нанимались воевать с чудом — или с чудовищем. Это дело героя, его часть уговора.
…а герой оплошал.
«Почему оплошал?» — удивляется дед.
Он сидит по ту сторону костра: маленький, лысый, сердитый. В пальцах — щепка. Персей крошит ее, превращая в труху. Под черными, пронзительными глазами залегли тени. Раньше, при жизни, их не было. Дед злится, дед не может выбрать, что ему делать: пойти зарезать Птерелая Неуязвимого — или дать оплеуху глупому внуку.
«Почему оплошал?» — повторяет дед.
— Я не смог убить Птерелая.
«С каких пор дело героя — убивать?»
— А что делает герой?
«Идет, когда вокруг стоят. Встает, когда все боятся. Дело героя — его дело. И не думай, что после смерти я сошел с ума.»
— Мое дело — убить Птерелая!
«Нет. Твое дело — исполнить клятву. Продолжить наш род. Смерть Птерелая — не дело. Это лишь средство выполнения клятвы. Залог продолжения рода. Я мало бил тебя в детстве. А может быть, мало любил. Ты вырос слепым.»
Искры вьются вокруг деда огненной мошкарой. Кружатся роем падучих звезд. Очень хочется бросить взгляд в небо. Удостовериться: на месте ли созвездие Персея? Но страшно: отвлекись, и дед исчезнет.