Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
Шрифт:
Хоть тащи корабли волоком в близкие Фивы.
— Ну уж нет! — возмутились Фивы. — У нас и так повернуться негде!
И впрямь, в Фивы шли наемники отовсюду. Спешили локры — лучники в стеганых доспехах. Сотрясали землю фокейцы, воинственные горцы с копьями наперевес. Часть афинских гребцов также отправилась в город, основанный Кадмом Убийцей Дракона — надев тяжелые, украшенные чеканкой латы, гребцы преобразились. Из Тиринфа явился отряд ветеранов, лихих головорезов, хрипло оравших на всю округу: «Хаа-ай, гроза над морем…» Подтягивались беотийцы, изострив лезвия мечей. Семь городских ворот, что ни день, принимали гостей. Дым от жаркого вздымался к небесам. Блудницы ходили враскоряку, но
— Так долго продолжаться не может, — сказал басилей Креонт.
— Да, — согласился Амфитрион.
— Еще день, и они пойдут на штурм акрополя.
— Не пойдут. Завтра выступаем.
4
Мед тек с отрогов Парнаса в Крисейский залив, мед и яблочный сок. Западнее Фисбы, возле священных Дельф, гора сходила к воде ступенями, достойными бога — словно кудрявый Аполлон, пируя с Музами на своем личном, двуглавом Олимпе, заранее подготовил путь отступления, каким мог бы сбежать в море, к дяде Посейдону, от гнева ревнивого отца. Солнце, пойманное в ловушку, трепетало между парнасскими вершинами, превращая небо в соты, а облака — в дворцы. Ветер, не чинясь, надувал паруса. Бездельничая, гребцы любовались медовым приливом — и молили Аполлона о даровании победы.
— Птерелай могуч, но глуп, — рассудил рыжий медвежонок Аркесий.
Слышать от юного годами сына Кефала такое обвинение, брошенное знаменитому вождю телебоев, было бы смешно, когда б не спокойное, серьезное лицо парня: броня от насмешек.
— Нет, не глуп, — исправился рыжий. — Горд, и слишком. Зря он сунулся на Пелопоннес. Жажда владений, попытки захвата чужих земель… Грабят все. Сильный отбирает у слабого. Это свойственно человеку, как волку свойственно резать овец. Кто жалуется богам на несправедливость? — глупец. Но волк бесчинствует на пастбище или в овчарне, прокравшись туда ночью. Когда же волк врывается к тебе в дом и, скаля клыки, рычит: «Отдай-ка мне зал и три кладовые!..»
По правому борту началась Локрида. Как жилы бегут по руке, так местные речушки, извиваясь, стекали в залив. На берегах рек густо рос терновник и коккос [83] , служащий пристанищем «кровавым комарам» — из них локры добывали краску для шерстяных тканей. Ниже, у воды, качались асфодели — лилии царства мертвых. Цветение закончилось, на стеблях висели кожистые «ларцы», полные черных семян. Но могучий дурман асфоделей, казалось, царил над Локридой вечно. От него кружилась голова.
83
Коккос, он же гис — кошениль.
Широкий у Фисбы, залив неумолимо сужался.
— Едва стало ясно, что Тафоса Птерелаю мало, он сделался общим врагом. Будь ты трижды неуязвим, такие долго не живут. Крылу Народа следовало бы понять простую истину. Его земля — вода. Его власть — море. Его крепость — паруса и борта кораблей.
— Басилей пиратов? — предположил Амфитрион. — Звучит не очень.
Аркесий сверкнул белозубой улыбкой:
— И впрямь не очень. Зато безопасно и прибыльно. Повторяю: грабят все, на суше и на море. Думать надо о другом. Ладьям нужны укромные гавани. Морякам — вино и шлюхи. Кормчим — безопасное место для починки кораблей. Добыча нуждается в обмене. Хорошо еще иметь осведомителей, докладывающих загодя, кто везет богатый груз, а кто идет порожняком. Дай это все пиратам за долю в награбленном, и тебе не понадобится
— Наверное, Птерелаю этого мало?
— Вот я и говорю: он так горд, что почти глуп.
— Каков? — восхитился Кефал, указывая на сына. — Сделай Алкмене дочку, Амфитрион! Девочка вырастет, и мы породнимся.
Рыжий стратег пожал плечами:
— Пока она вырастет, я успею жениться и наплодить уйму мальчишек. Зачем дочери Амфитриона такой старик, как я? Папа, у тебя еще будут дети. Мама — не единственная женщина на земле. Женись, сделай мне брата или сестру — и вы породнитесь с Амфитрионом без моей помощи.
— Ты жесток, — еле слышно бросил Кефал.
— Я рассудителен, — возразил Аркесий. — Вы хотите стать родственниками? Я ищу способ [84] .
И не выдержал: качнулся вперед, к Амфитриону. Броня треснула, из разлома выглянул нынешний, еще очень молодой Аркесий, который плыл к своей первой битве и сгорал от волнения. Всех мучил один и тот же вопрос, но никто из взрослых не рискнул спросить у Афитриона напрямик:
— Как ты собираешься убивать Птерелая Неуязвимого?
84
Амфитрион с Кефалом и впрямь породнятся — через много лет Одиссей, внук Аркесия и правнук Кефала, женится на Пенелопе, племяннице Амфитриона (Горгофона, бабушка Пенелопы — дочь Персея).
Настал черед Амфитриона пожимать плечами:
— Убью. Как-нибудь.
— Но…
— Мой дед рассказывал, как его учили убивать. «Ты должен видеть удар! Не оружие, не врага. Удар!» И позже: «Хватит видеть удар. Учись видеть движение. Отринь саму мысль о промахе!» Я запомнил дедов рассказ…
— И научился видеть удар? Гнать мысли о промахе?!
— Нет. Для этого надо было родиться Персеем. Про удар моему деду сказали боги. Мне ближе то, что сказал сам дед.
— Что?
Лицо Аркесия пылало. Сейчас, сейчас рыжему медвежонку откроется тайна, дарующая победу. Амфитриону даже было жаль разочаровывать парня. У Аркесия имелся собственный, змееногий дед, чьи предки хвостами уходили во влажную утробу Геи-Земли. Этого парню было мало. Рыжий завидовал внуку Персея, полагая себя обделенным.
— «Дерись тем оружием, какое у тебя есть.» И еще: «Когда спасаешь кого-то — спасай. Не думай, как при этом выглядишь…»
На рыжего было больно смотреть. Великий, победоносный секрет обернулся пустым нравоучением. Скучища! Вместо меча в руки дали тряпку, выжатую досуха. В юности подобные разочарования нестерпимы.
— И какое оружие у тебя есть? — предпринял он еще одну попытку. — Серп Крона?
— Меч, — пожал плечами Амфитрион. — Копье.
— И ты будешь драться с Неуязвимым каким-то мечом? Каким-то копьем?!
— Не каким-то. Тем, что у меня есть.
— А у меня есть дубина, — вмешался Тритон. И показал: — Вот. Как тресну по башке…
Наблюдай кто-нибудь из богов за флотилией, когда ладьи подошли к выходу из залива — решил бы, что кормчие сошли с ума. В узком, как тростниковая флейта, пространстве между устьями Ахелоя и Ликорма на севере — и плоским, вырезанным наподобие серпа мысом Рион на юге, эскадра разделилась, совершая удивительные маневры. Впору было поверить, что среди союзников отыскался предатель — и взбешенные кормчие зажимают его в клещи, тесня с обеих сторон на середину залива. С первого раза предатель не сдался, поэтому кормчие повторили маневр еще трижды, после чего, вновь сойдясь единой флотилией, выбрались в море Ио, на свежий простор.