Внук Персея. Сын хромого Алкея

Олди Генри Лайон

— Хорошо, — согласился Амфитрион.

И понял, что счастлив.

— Иди ко мне в лавагеты, — дядя лил из кувшина в чаши. Пиво текло по столу, но он не замечал. — Пусть в Тиринфе садится Сфенел…

— В Тиринфе сидит мой отец!

— Ну да, конечно. Зевс, подари Алкею сто лет жизни! Но если вдруг, пусть Сфенел. Да, он — спорщик. Он хитрец. А главное, трус. Что скажу, то и сделает, — ванакт запустил кувшином в факельщиков и поправился: — Что скажем, то и сделает. Ты станешь моим мечом. Ведь станешь?

— У тебя восемь сыновей…

— Да хоть дюжина! Они сядут в окрестных

городах. А мне нужен военачальник. Оставайся в Микенах! Моя дочь родит тебе армию мальчишек. Мы горы свернем… Видишь горы? — широким жестом дядя обвел двор. — Вот их и свернем. Одних — в бараний рог, других — в пыль, с третьими договоримся… Ты умеешь договариваться?

— Не знаю, — пожал плечами Амфитрион.

Сказанное больше относилось к предложению возглавить микенские войска.

— С врагом? С врагом сможешь договориться?

— С каким врагом?

— Неважно. Вчера вы кололи друг друга копьями, а сегодня у вас союз… Сумеешь?

— Почему нет? — удивился Амфитрион.

И понял, что дядя тоже счастлив.

4

— Вставай, — будит Тритон.

Уйди, отмахивается Амфитрион. Ночь на дворе.

— Вставай, да…

Здоровый вырос Тритон. Трясет, как грушу. Сон осыпается спелыми, медовыми на срезе плодами. Во сне дядя пил на свадьбе Амфитриона и Алкмены. Такими кубками пил, что циклопу впору. И вот: нет свадьбы, нет кубков, один Тритон сверкает голубым глазом.

— Ну вставай…

— Зачем? — внятно спрашивает Амфитрион.

И правда, зачем? Разве что ванакт микенский явился в гости еще раз, под утро. Тогда ясно. В любом другом случае…

— Там эта… плачет…

— Кто?

— Ну, эта… ты спал, она тебя будила…

— Это ты меня будишь!

— Ты над оврагом спал. Она будила…

Сна ни в одном глазу.

— Ругалась: не ходи на охоту… иголками кидалась…

У Тритона плохая память на имена. Но это уже не имеет значения. На ходу оборачивая плащ вокруг бедер, Амфитрион выскакивает из спальни. Миг, и он во дворе. Еще миг, и к нему прижимается гибкое, трепещущее тело. Горячая влага на груди. Кровь? — слезы.

— Спаси их! — требует Алкмена.

— Кого?

Он готов спасать кого угодно. Сизифа, Тантала — он выведет из Аида всех, кого боги подвергли мучениям. Он снимет Иксиона с огненного колеса. Да что там! — он поднимет из Тартара падших титанов…

Скоро рассвет. Серое молоко течет по двору. Серые птицы спят на заборе. Сизый дым, прошитый розовыми нитями, клубится вдалеке — там, за краем земли, запрягают солнечную колесницу. Женщина, с головой закутанная в черное покрывало, мечется у ворот. Мычит, размахивает руками.

— Почему она мычит?

— Она немая, — поясняет Алкмена. — Медия, рабыня.

И опять:

— Спаси их!

— Да кого же?!

…клянись, мама. Клянись Деметрой и Герой. Пусть покарают тебя, если ты откроешь мою тайну отцу. Клянись Гекатой. Пусть даймоны выпьют твою кровь, мама, если ты откроешь мою тайну отцовой жене. И Персефоной клянись. Да не будет тебе покоя и после смерти, если отец узнает

все от тебя. Клянись! Твой язык нем, но тебе не обмануть меня. Я увижу, что ты поклялась. Да, я вижу. Слушай, мама. Сейчас я уеду с братьями и вернусь героем…

— Медия — мать Ликимния. Моего сводного брата.

— Ты читаешь ее мысли?

— Я знаю язык жестов. Ликимний еще маленький. Он все выболтал матери. Они уехали в полночь, мои братья. Колесницы ждали внизу, под холмом. Медия пыталась остановить сына, и не сумела. Она клялась ничего не говорить моему отцу и матери. Да она и не смогла бы! Отец спал с ней, но он никогда не понимал ее… Ликимний просчитался. Он не взял с Медии клятвы молчать передо мной.

— Сколько лет Ликимнию? — глупо спрашивает Амфитрион.

— Зимой будет одиннадцать, — рыдает Алкмена. — Если доживет…

Амфитрион не понимает. Ну, уехали. Ну, ночью. Молодые забавы. Он кажется себе пожившим, опытным мужем. Сейчас он утешит Алкмену, и все устроится.

— Они уехали сражаться! — кричит Алкмена ему в ухо.

— С кем?

— С сыновьями Птерелая!

…так надо, мама. Они прислали нам вызов. Да, прямо с Тафоса. Да, в Микены. Они плюют нам в лицо. Насмехаются. Считают прахом, ничтожествами. Если мы откажемся — это будет вечный позор. Отцы могут ссориться или мириться. На то они и отцы. Но мы, сыновья, обязаны помнить про свою честь. Вот увидишь, отец обрадуется. Мы вернемся с победой, и он возликует. Жди, мама. Мы условились о встрече в Элиде, на западном побережье. Там, где река Миния впадает в море, есть укромное местечко. Говорят, вода в реке очень вонючая…

— Почему ты не сообщила о побеге отцу?

— Отец страшен в гневе. Я боюсь. Он поднимет в погоню целый отряд. Если кто-то не уступит ему дорогу… Догони моих братьев! Верни их!

Она права, мелькает в голове Амфитриона. Если ванакт с отрядом кинется вдогон — это война. Правители соседних земель, не разобравшись, примут погоню за вторжение. А дядя не даст им разобраться. Гнев опьянит ванакта… Неужели — ловушка? Глупых, отважных Электрионидов в условленном месте будет ждать ладья — и полсотни телебоев. Опытных, умелых бойцов. Птерелай намерен предъявить Микенам требования? Или все-таки вызов? В любом случае дураков надо перехватить раньше, чем они вляпаются в беду…

— Тритон! — приказывает кто-то.

Это я, догадывается сын Алкея. Это я приказываю.

— Запрягай колесницу, Тритон. Мы выезжаем.

— И дубину, — соглашается Тритон. — Я возьму дубину, да.

5

— Хаа-ай, гроза над морем…

Грохот колес. Фырканье лошадей.

Серые ребра скал обросли мхом. Русла мелких рек пересохли. Жухлая трава. Дикие оливы. Можжевельник. Тропа вьется, исчезает в нагромождении камней. Змеи спешат отползти на обочину. Удача благоволит не ко всем. Бьют копыта, давят. Корчатся в пыли ужи и гадюки. В небе — крик ястреба. В лощинах — мирт. По склонам — розмарин. От запаха кружится голова.